Волхв чуял, каждой клеточкой своего тела ощущал, как злое дыхание приближающейся из межзвездной бездны Небесной Горы отравляет жизнь на Земле. Этой зимой, если верить Веду, Гора должна была подлететь близко к солнцу, описать вокруг него круг, а затем начать кружиться вокруг Земли, словно примериваясь и приноравливаясь, как сподручнее рухнуть на нее. И много, очень много горького и страшного ожидало земных жителей за грядущие два года. Два года мрака — а затем смерть!..
На десятый день пути вдоль озера вдруг пропали черные плакальщицы.
— Ну держитесь, други, скоро позвеним мечами! — предупредил отрядников Шык и тревожно оглянулся на Луню — как он, выдюжит ли? Одно дело — ехать под присмотром побратимов, а совсем другое — когда биться придется, ворог разбирать не будет, кто перед ним — сильный вой или зачарованный отрок, снесет голову, и все!
Отряд подошел к крайней юго-восточной оконечности озера после полудня, в самое жаркое время дня. Местность, что лежала впереди, навевала уныние слева, с востока, почти к самой воде подходили заросли кривоватых, низких деревьев, а за ними в маревой дымке лежали голубеющие, а пожалуй, и серые, словно пепел, барханы — пустыня совсем близко подобралась к воде.
Впереди, чуть правее, за узким, топким заливом, высились появившиеся еще три дня назад на горизонте Проснувшиеся горы — острые черные пики, угрюмые и мрачные. Над вершинами их висели темные тучи, но те тучи не были пригнаны ветром, их породили сами горы, и от этого выглядили они еще зловещее.
Отряду предстояло проехать между берегом залива и зарослями песчаных деревьев и дальше несколько дней ехать вдоль восходной оконечности гор, по узкой полосе заросшей высокой и ломкой сухой травой земли, отделявшей наступающие Голубые Пески Махадум от черных склонов Проснувшихся.
— Поганое место. — неожиданно громко сказал всегда молчащий Луня: Быть беде.
Отрядники встревожились. Шык велел спешиться и ждать ушедших вперед, в дозор, Зугура и Фарна — безоглядно соваться в заросли песчаных деревьев было опасно.
Дозорные вернулись довольно быстро.
— Люди там! — еще издали прокричал Зугур: — Семеро, пешие, идут вдоль гор, в ту же сторону, что и мы, ходко идут, почти бегом. Я таких прежде не видывал — высокие все, в меховых шапках, с оружием. Чего делать станем, волхв?
Шык задумался, потом сказал:
— Пойдем за ними, хорониться будем, чтобы не заметили. Если они впереди побегут, то дорогу нам отворять будут. Заодно приглядимся — кто они и что! Пусть дозорные на хвосте висят, а мы отстанем маленько. Ну, наконь, други!
Обогнув залив, отрядники приблизилсь к горам и поехали неторопливой рысью, чтобы ненароком не догнать чужаков. В дозор ушли неутомимый Зугур и Чу — ом лучше других умел скрываться в ломком бурьяне, да и околопустынные степи были ему знакомы — Голубые Пески на востоке достигали его страны.
Так прошел день. Было очень жарко — зноем дышали пески, нещадно палило солнце, и еще всем казалось, что жаром пышут черные скалы Проснувшихся гор. Изредка оттуда долетало какое-то глухое ворчание, и тогда земля под ногами начинала дрожать и трескаться. Кони пугались, пугались и люди, касясь в сторону Проснувшихся — слухи слухами, а когда едешь мимо черных исполинских пиков, которые дрожат и ворчат, окутывая свои вершины темными клубами дыма, поневоле начнешь думать, что горы могут и сдвинуться со своих вековечных мест и пойти по всему свету, давя и корежа на пути все живое…
Ночь провели в сухой ложбине, на берегах высохшего ручья. Выставили усиленные дозоры, и забылись тяжлым сном. Утром, на скорую руку перекусив, напоили коней солоноватой водой из озерца, обнаруженного неподалеку, и двинулись дальше. Неведомые люди впереди за ночь ушли далеко, пришлось нагонять.
— Они и не спали совсем! — удивленно рассказывал Чу: — Сели вкруг, выпили из рога чего-то, и снова зашагали, словно каменный демон зе ними гонится! Сроду я такого не видывал!
Уныние, навеваемое подступающей с востока пустыней Махадум и мрачным видом как-будьто обоженных гор на закате, охватило всех отрядников, смолкли разговоры, перестали слышаться шутки и подначки. Поход, переставший казаться легким с момента появления Жели и Карны, теперь и вовсе превратился для всех в тяжкую работу — скачка, дозоры, полубессонные ночи, и выматывющие ожидание чего-то страшного, гибели побратимов, своей смерти, или еще чего похуже.
В эти безрадостные дни неожиданно для всех ожил Луня. То ли чары Змиула прекратили наконец свое действие, то ли разрушило их колдовство, что без сомнения, жило в здешних землях, но только как-то ранним утром, когда ночная прохлада еще не уступила место иссушающему зною дня, Луня проснулся, запалил бездымный костерок из веток песчаного дерева, приготовил еду для всего отряда, разбудил всех, и с восторгом глядели люди на преобразившегося юношу — он словно заново родился.
Больше других обрадовались Шык и Зугур. Они тормошили Луню, пытались выспросить у него, как все произошло, но Луня только пожимал плечами:
— Да я вот ровно проснулся сегодня, здоровый, а то того и не помню почти ничего… Ну, ехали мы, долго, ну, болел я, спал на ходу все время, а может и не спал… Не знаю. Помню только, что Желю с Карной во сне видал, плакали они по нам, да еще знаю, что мы до Проснувшихся гор добрались. Вот и все!
Выздоровление Луни решили отпраздновать скромным пиром — отдохнуть душой за почти две луны трудного пути. Отрядники выпили круговую, братья-пелаги наладились даже спеть песню, но Шык оборвал их:
— Не забывайте, в чужих землях мы, сторожиться надо, беду накличем!
На следующий день Луня сам попросился в дозор — ему хотелось поглядеть на чужих людей, по пятам за которыми шел отряд. В дозор вместе с ним пошел Сур, позже, после полудня, его должен был сменить Зугур.
Луня и Сур, нахлестывая коней, быстро умчались вперед от собирающихся в путь отрядников, и лишь на подходе к чужинцам спешились, оставили коней в балочке, а сами пешим ходом добрались до зарослей колючих угорных кустов, и лишь отсюда разглядел и понял Луня, за кем вот уже почти целую семидицу шел их отряд.
Гремы! Высоченные, крепыш Чу любому из них, пожалуй, чуть выше пояса. Все гремы были в рыжих олених шапках, не смотря на жару, за спиной у каждого в специальной увязке — каменная секира, у пояса — моржовый нож с длинной и тонкой рукоятью — чтобы в бою не надо было далеко тянуться. И идут по-гремски — цепью, след в след, а передний, пониже остальных ростом и постарше годами, ударяет костяной палкой в землю, отбивая такт шага всего отряда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});