Читать интересную книгу Черная книга коммунизма - Стефан Куртуа

В марте 1931 года по указанию Политбюро, чтобы положить конец потерям рабочей силы депортированных, организуется специальная комиссия под председательством Андреева, где Г. Ягода играл ключевую роль. Целью этой комиссии была проверка эффективности управления спецпоселениями. Из первых полученных комиссией сведений стал ясен практически нулевой эффект привлечения рабочей силы из среды депортированных. Оказалось, что из трехсот тысяч депортированных на Урал только 8 % в апреле 1931 года вышли на работу по рубке леса или другой общественно-полезной работе, остальные «здоровые взрослые» строили жилье для самих себя и пытались что-то предпринять, чтобы выжить. Из другого документа становится понятным также, что операции по раскулачиванию были накладны для государства: средняя стоимость конфискованного у кулаков имущества в 1930 году Составляла максимум 564 рубля на хозяйство (мизерная сумма, равная 15-месячному заработку рабочего) — яркое свидетельство якобы имеющегося у кулака «богатства». Что же касается затрат на депортацию кулаков, то они достигали 1000 рублей на семью!

Комиссия Андреева начала свою деятельность по перестройке управления спецпоселениями с реорганизации отвечающих за депортацию административных структур. В течение лета 1931 года ОГПУ получило монополию управления «специальными поселениями», которые до того времени зависели лишь от местных властей. Создалась сеть комендатур, настоящих администраций, позволяющих ОГПУ извлекать пользу из «экстерриториальности» спецпоселений и полностью контролировать огромные территории, где спецпоселенцы составляли отныне основную часть местного населения. Их жизнь подчинялась теперь строгим правилам. Привязанные к месту жительства, переселенцы распределялись администрацией на государственное предприятие, в «сельскохозяйственный кооператив», в кооператив ремесленников, имеющий специальный статус и охраняемый местной командой ОГПУ, других направляли на строительные или дорожные работы, а также работы по возделыванию новых земель. Конечно, нормы и заработки здесь были специальными — нормы в среднем на 30 %—50 % более высокими, чем у трудящихся «на воле», заработки, наоборот, более низкими; если, например, заработок выплачивался деньгами, 15 % или 25 % удерживалось для администрации ОГПУ.

В результате предпринятой реорганизации управления спецпоселениями, как об этом свидетельствуют документы комиссии Андреева, ОГПУ справилось с задачей; теперь оно могло поздравить себя с созданием источников рабочей силы — труд. поселений, чья охрана обходилась им в девять раз дешевле, чем заключенные лагерей; в июне 1933 года 203 000 спецпоселенцев Западной Сибири были распределены между 83 комендатурами, для наблюдения за ними нужен был всего 971 человек. ОГПУ выполняло важную задачу поставки своей рабочей силы некоторым большим комбинатам, которые осваивали естественные ресурсы северных и восточных районов страны, таким как Ураллес-пром, Уралуголь, Востокутоль, Востоксталь, Цветметзолото, Кузнецкстрой и т. д. В принципе, предприятие брало на себя обязанность обеспечить спецпоселенцев жильем, производить обучение кадров, снабжать депортированных необходимым рабочим инвентарем. В действительности, как признавали сами чиновники ОГПУ, предприятия имели тенденцию рассматривать этих «полусвободных-полузаключенных» как бесплатную рабочую силу. Трудпоселен-цы не получали часто никакой зарплаты, поскольку суммы, которые им начисляли, были ниже тех, которые удерживала администрация за постройку бараков, предоставление средств производства, профсоюзные взносы, государственные займы и т. д.

Стоящие последними в списках на питание, настоящие парии, они страдали не только от голода и лишений, но также от различных злоупотреблений: установки завышенных норм, отказа от выплат зарплаты, наказаний поркой или заключением в холодный карцер среди зимы. Ссыльных женщин руководство ОГПУ обменивало на товары или бесплатно поставляло «в качестве прислуги» местным начальникам. Эти факты стали известны из донесения директора одного лесного предприятия Урала, использующего работников трудпоселений, и приведены в докладе ОГПУ в 1933 году. В этом докладе критиковалась позиция руководителей предприятий, использующих бесплатную рабочую силу, которые спокойно заявляли своим работникам: «Мы могли бы вас вообще ликвидировать, в любом случае ОГПУ пришлет на ваше место еще сто тысяч таких, как вы!»

С течением времени использование трудпоселений становилось, с точки зрения производительности труда, все более эффективным. Начиная с 1932 года предпринимается переселение рабочей силы из спецпоселений в климатически трудных районах поближе к большим стройкам, шахтам и промышленным предприятиям. В некоторых районах процент спецпереселенцев, которые работали бок о бок со свободными рабочими и жили с ними в соседних бараках, был весьма значительным, а порой — доминирующим. На шахтах Кузбасса в конце 1933 года около 41 000 спецпоселенцев составляли 47 % от всех шахтеров. В Магнитогорске в сентябре 1932 года было зарегистрировано 42 462 депортированных, что составляло две трети местного населения. Определенные на поселение в четырех зонах жительства на расстоянии от двух до шести километров от главного места работы, они работали в тех же бригадах, что и «вольные» рабочие. При такой ситуации в конце концов стерлась граница между теми, кто имел специальный статус, и свободными работниками. В силу экономических обстоятельств вчерашние раскулаченные снова стали частью общества, в котором никто не знает, что будет дальше и кого это общество отторгнет в следующий раз.

8

Великий голод

Одним из белых пятен советской истории долгое время был Великий голод 1932–1933 годов, который, судя по безусловно надежным источникам, унес 6 миллионов жизней. Эта катастрофа не умещается в масштабы прочих затяжных голодных лет или периодов, которые с разными интервалами постигали Россию. Великий голод был прямым следствием новой системы хозяйствования на селе, «военно-феодального способа правления», как выражался один из большевистских руководителей, выступавший против Сталина, Николай Бухарин. Голод возник в период насильственной коллективизации и стал трагической иллюстрацией чудовищного социального регресса, которым сопровождалась форсированная политика советской власти на селе в конце 20-х годов.

В отличие от голода 1921–1922 годов, во время которого советское правительство обращалось за помощью к другим государствам, голод 1932–1933 годов советский режим отрицал, более того, он с помощью средств пропаганды заставлял умолкнуть те голоса, которые пытались привлечь внимание к этой трагедии. В этом советской власти очень помогли «личные впечатления» французского депутата и лидера радикальной партии Эдуара Эррио, совершившего летом 1933 года путешествие по Украине и выяснившего, что там теперь есть только «колхозные сады и огороды, прекрасно возделываемые и орошаемые». Эррио поспешил сделать следующее заявление: «Я проехал через всю Украину. И что же! Я видел большой плодоносящий сад». Это ослепление было отчасти итогом потрясающей инсценировки, организованной ОГПУ для иностранных гостей, маршрут которых пролегал через образцовые колхозы и образцовые детские сады. Такая позиция подкреплялась, вероятно, еще и политическими соображениями со стороны французских руководителей, стоявших в то время у власти: с их точки зрения, не следовало прерывать наметившийся процесс сближения с Советским Союзом перед лицом все более ощутимой угрозы со стороны Германии, где недавно к власти пришел Адольф Гитлер.

Однако некоторые высокие политические руководители, особенно немецкие и итальянские, были осведомлены о голоде 1932–1933 годов. Донесения итальянских дипломатов из Харькова, Одессы и Новороссийска, недавно открытые и опубликованные итальянским историком Андреа Грациози, показывают, что Муссолини читал эти тексты с особой тщательностью и был прекрасно осведомлен о положении дел в России. Тем не менее он никогда не использовал полученных сведений для антикоммунистической пропаганды, наоборот, лето 1933 года было отмечено договором об итало-советском сотрудничестве в области торговли, за которым последовал договор о дружественных отношениях и о ненападении. Отрицаемая или замалчиваемая в государственных интересах правда о большом голоде, известная ранее лишь немногим из публикаций в изданиях украинских организаций за границей, начала осознаваться только со второй половины 80-х годов после опубликования серии исследовательских работ как западных историков, так и историков бывшего Советского Союза.

Наверное, нельзя понять голода 1932–1933 годов вне контекста новых «экономических отношений» между государством и крестьянством, ставших следствием насильственной коллективизации деревни. В деревнях, где состоялось обобществление хозяйств, роль колхозов была стратегической. Целью обобществления было обеспечение фиксированных поставок сельскохозяйственных продуктов, причем львиную долю всех сельскохозяйственных поставок должна была занимать продукция колхозов. Каждой осенью кампания по коллективизации превращалась в настоящее испытание на прочность отношений между государством и крестьянством, которое всеми средствами старалось утаить часть своего урожая. Игра была масштабной: государство думало только об увеличении получаемой от крестьян продукции, в то время как крестьянину важно было выжить. Чем более плодородным был регион, тем большей сдачи сельхозпродукции от него требовали. В 1930 году государство забрало 30 % колхозной продукции на Украине, 38 % — в богатых районах Кубани и Северного Кавказа, 33 % — в Казахстане. В 1931 году при получении еще более низкого, чем в предыдущем году, урожая эти проценты поднялись соответственно до 41,5 %, 47 % и 39,5 %. Такое изъятие сельскохозяйственной продукции у крестьянства могло полностью расстроить производственный цикл; достаточно напомнить, что при НЭПе крестьяне продавали только 15 %—20 % своей продукции, оставляя 12 %—15 % всего собранного зерна на семена, 25 %—30 % — на корм скоту, а остальное — для собственных нужд. Крестьяне, которые пытались сохранить хотя бы часть своего урожая, и местные власти, обязанные во что бы то ни стало выполнять все более ирреальный план хлебозаготовок (так, план сдачи сельхозпродукции государству в 1932 году превышал на 32 % план сдачи 1931 года), неизбежно вступали в конфликт.