— Был бы мобильник, Храповым позвонили.
— А если вертолёт — долетели. Но у нас кой чего осталось с прошлой жизни.
— Что именно? — не понял я.
— Ноги. Ещё пробежимся, а то наш прыткий парень постарается снова вляпаться в неприятность.
Вновь гонка с препятствиями. На этот раз миновали зону густых зарослей, короткая травка, словно подстриженная, бежать легко, я уже вижу знакомые скальные выступы, между ними тропа, ведущая к первоначальному лагерю.
Пахнет морем, поднимается ветерок, первый предвестник наступающего утра. Благодаря стараниям Мишеньки, ночь быстро пролетела, так хочется при встрече, надавать ему по ушам.
— Главное, насекомое замочили, — словно слышит мои мысли Аскольд. Он переходит на шаг, я облегчённо вздыхаю.
Вместо того, чтоб сразу спускаться по тропе, князь осматривается, опускается на корточки, чуть ли не ползает.
— Что ещё? — чувствуя, что сегодняшние приключения не заканчиваются, понуро спрашиваю я.
— Вроде как лисица, мышь бросила.
— Миша напугал её?
— Да, нет, наоборот, он её испугался, ломанулся мимо тропы, по склонам дальше, совсем нервы напряжены, так и разрыв сердца получить недолго.
— Вот, горе наше, — выругался я. — Опять бежать?
— Нет, снова! — голос Аскольда наполнен бодростью и задором. Но я догадываюсь, мой друг банально передо мной рисуется, его взгляд потускнел от усталости, бородка обвисла, словно сосульки весной. — Ничего, сейчас нагоним, он не очень далеко, — Аскольд глубоко заглатывает воздух, резко выдыхает.
Действительно, стоило нам миновать отдельно торчащие скалы, мы его видим, но он не один. Наш герой ползает по земле, а его с хохотом пинают по рёбрам незнакомые люди.
— Кто это, бойцы Вилена Ждановича?
— Догадлив, — кривится Аскольд, — где-то там у них лагерь.
— Что они здесь делают? Ночью?
— Не видно, что ли, промышляют. Самим работать «западло», вот и ищут для себя рабов.
— Выручать надо парня, — меня захлёстывает негодование.
— Их четыре человека?
— Нет, вон ещё двое подходят, — замечаю я.
— Это уже плохо. Надо обходить справа.
Мишу поднимают на ноги, но тот падает, он совсем выбился из сил. Бьют по животу, он вскрикивает, пытается подняться, из глаз текут слёзы, вновь бьют, он бежит как клоун, широко расставляя ноги.
— Совсем обессилил, — замечает Аскольд, — однако, «мочить» их надо, у парня точно сердце не выдержит.
Мы обходим бандитов, прячемся между камней. Они идут не таясь, посмеиваются, делают замечания по поводу толстого зада своего пленника, их рожи гнусные, такие в комиксах рисуют, не зря ублюдков, природа наделяет отличительными чертами, нет в них не благородства, чистоты взгляда, одним словом, выродки.
— На свою службу, Вилен Жданович, зеков взял, ни один нормальный человек не способен выполнять такие поручения, — уверенно произношу.
— Всё верно, — кивает Аскольд, — эти из зеков.
Пропускаем первых, два замыкающих идут с копьями, периодически оглядываются по сторонам.
Князь Аскольд натягивает тетиву, я тоже, но страшно стрелять в людей, никогда не убивал.
— Это не люди, — шепчет друг, — Миша, человек, хоть и испорченный, но не они… а человеческая жизнь очень ценна, поэтому, стреляй, не раздумывай. Целься под левую лопатку, там сердце.
— Вот уж, не знал, — фыркаю я, оттягиваю тетиву.
— Пли, — шепчет Аскольд.
Как злые шершни гудят стрелы, моя стрела пробивает на вылет, второго Аскольд прошивает до половины. Без единого звука бандиты заваливаются на землю. Один из них цепляется за собственное копьё и, зависает, словно в раздумье, другой, утыкается лбом в землю, словно ищет, чего. Услышав шум, остальные поворачиваются.
— Что ищете? — хохотнул один из них, ещё не осознав происшедшего.
— Пли, — вновь шепчет Аскольд. Ещё двое спотыкаются, взмахивают руками и оставшимся в живых становится всё ясно.
— Шухер! Менты поганые! — бросаются по склону вниз, а Миша стоит, не может ничего понять, садится на землю.
Мы подбегаем к обрыву, по осыпи, поднимая пыль, бегут две фигуры. Целюсь, стреляю, мимо.
— Не трать стрелы! Помоги сдвинуть камень!
— Зачем?
— Давай!
Я догадываюсь: — Их же засыплет! — жалость кольнуло сердце.
— Ты же только, что стрелял?! — недоумевает князь Аскольд.
— Но, то стрелы, а это камни. Жестоко!
— Помогай, говорю! — рычит Аскольд.
Упираюсь ногами. Валун качнулся, сдвигается с места, словно нехотя сползает, я уже думаю, застынет навечно, но вдруг, переворачивается, и стремительно несётся вниз, захватив с собой, целую лавину из мелких камней. Вопли прорываются сквозь грохот лавины, между булыжников мелькают разорванные тела и всё это, с грохотом несётся к морю.
— Вот и всё, а ты боялся, как молоденькая девушка ласок здоровенного мужика, — обтирает пот Аскольд и смеётся.
— Какая мерзость, — я пропускаю грубую шутку мимо ушей.
— А то! — соглашается друг. Он садится рядом с Мишей: — Шаляпин, ты как?
— Какой кошмар, — шепчет он.
— А ты думал. Погулять захотел? Здесь не московские проспекты, если не съедят звери, люди кожу сдерут. Ты, друг, больше не экспериментируй с нашим здоровьем, видишь, Великий князь едва не надорвался, отдышаться не может, бегали, как зайцы по полю, мимоходом, монстра загасили и этих, на тот свет спровадили. Какое ж, здоровье выдержит!
— Извините, — всхлипывает парень.
— Не раскисай, — говорю я, — дай руку, — нащупываю пульс, — м-да, загнал себя, дружок, зашкаливает. Идти хоть, сможешь, или тебя нести?
— Смогу, — он поднимается, шатается как пьяный.
— Мало спортом занимался? — хмыкает князь.
— У меня сцена, спорт, — вновь всхлипывает Миша.
— Оно, конечно так, но в следующий раз по сцене чаще бегай, — услужливо советует Аскольд.
— Ты к компании своей шёл? — спрашиваю я.
— Да, они единственные кого я знаю.
— Хорошо, я не возражаю, проводим тебя к ним.
— Не хочу к ним, я с вами пойду.
— Почему?
— Теперь я ещё и вас знаю.
Гл.13
Светает. Почему-то, именно в это момент, звёзды особенно большие, но они быстро блекнут под натиском солнечных лучей, небо становится с сиреневым отливом и выпадает роса — она всюду, травинки, словно нанизанные хрустальными бусинками, даже пригибаются к сырой земле. Кузнечики с трудом отползают в сторону, кровь не разогрелась, не могут прыгать, лениво прошелестел полоз, сверкнув медной чешуёй, лисица, прогибая траву, носится за мышами, а далеко, на гране слышимости, проносится тяжёлый рёв — степные мамонты просыпаются, радуются наступающему утру. Стервятники кружат над степью, но, ни один не изъявляет желание полакомиться мёртвым насекомым, он чужд этому миру, никто его есть не будет, сгниёт, и даже трава на его месте не будет расти.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});