всплывает картинка наших посиделок на берегу. То, как я облокачиваясь на его грудь, вдыхала запах и хотя бы на несколько секунд давала себе возможность поверить, что это не мираж. Самообман опасная штука, как ни крути. Иногда он настолько правдоподобен, что возвращаться к реальности мучительно больно.
Глава 56
— Давайте монетку кинем, — миролюбиво предлагает Малинка, пока мы с ее отцом сверлим друг друга мрачными взглядами. — Сорока ужин с Максимом, орешка — с бабушкой.
Ее отец даже глазом не ведет и согласно кивает.
— Так не делается, — упрямо возражаю. — Ты не можешь вот так просто к нам заявиться и сказать: собирайтесь на ужин. У нас свои планы, Максим. Своя жизнь.
Горский морщится, будто я каждое слово подкрепляю ударом или как минимум плюю ему в лицо, но это меня не останавливает. Ему следует прекратить это делать.
— Я понимаю, что для тебя все это в новинку. Для нас, кстати, тоже. Но мы обязательно составим расписание. Учтем и твой график и наш.
— Я не хочу расписание, — выдыхает он как-то жалобно. — Зачем все так усложнять?
— Потому что жизнь сложная штука, — взрываюсь. — Тем более у нас! А у меня форель в духовке, между прочим. Что прикажешь с ней делать? Завернуть в фольгу и притащить с собой в ресторан?
— Вы можете поужинать здесь, — встряет моя мама. — А я пока к Наденьке съезжу, посплетничаем.
Я гневно сверкаю глазами в ее сторону, понимая, что сплетничать они будут обо мне. Точнее, о нас с Горским.
Наденька — это Надежда Павловна Лисовская, профессор философии в пединституте и мамина школьная подруга по совместительству. Это у нее мы останавливались, когда приехали поступать в Москву и это она должна была “следить” за мной, когда маменька вернулась в родную Тюмень. Думаю, их дружбу спасло только то, что Роберта я встретила в Сочи, где тетя Надя никак не могла уследить. А иначе с мамы бы сталось обвинить подругу в моей беременности.
— Мне было бы жутко неудобно знать, что вам пришлось уехать из-за меня, — вежливо произносит Максим, но ботинки при этом скидывает и вешает куртку на крючок. — Позвольте я хотя бы такси вам вызову.
— Вызовите, отчего же нет, — соглашается мама таким тоном, за которым обычно следует известная поговорка “с паршивой овцы хоть шерсти клок”.
Максим, впрочем, совсем не обращает на это внимание. Послушно следует за Алиной, которая строгим голосом напоминает ему помыть руки и попутно вызывает такси через приложение.
— Мама, — шиплю на нее, как только слышу шум льющейся воды. — Что ты такое придумала?
— Ну а чего деньги на рестораны тратить, раз ужин практически готов? — пожимает она плечами.
— Ну так и осталась бы на ужин, — парирую в ответ. — Зачем надо было к тете Наде срываться на ночь глядя?
— Детское время, — отмахивается она. — Да и мы бы банально здесь не уместились.
В этом мама, конечно, права. Кухня у меня довольно скромная и, конечно же, ни в какое сравнение не идет с ресторанным залом. Да и готовлю я, признаться, похуже элитных шефов, к которым успел привыкнуть Максим за годы сытой жизни. Но тушеваться и скромничать я тоже не собираюсь. Сам напросился, так что пусть теперь довольствуется картофельным пюре и запеченной рыбой.
И Горский довольствуется. Уплетает так, будто ничего лучше в жизни не ел. Попутно выспрашивает у Малинки о том, где мы сегодня были, а в конце, когда я ставлю чайник, заявляет:
— Сделку с Маниповым мы, кстати, заключили. Всю душу из нас вынул. Юристы всем отделом перекрестились и освятили договор в ближайшей часовне.
— Рада за вас, — улыбаюсь вполне искренне. — Евгений Сергеевич довольно крупный игрок на рынке.
— Мы снова на вы? — он смешно играет бровями, от чего Малинка смеется так, что едва не давится морковкой.
— Я имела в виду не конкретно тебя, а весь Планер. Я рада за компанию. Такая крутая сделка явно добавит ей очки в глазах клиентов.
— Ну тогда ты должна быть рада и за себя, — пожимает он плечами. — Ты как никак работаешь в этой компании.
— Сколько мне там осталось? Два дня? Но вообще-то речь шла о сделке с Саидом, а не о положенных двух неделях, насколько я помню…
— Ты же не будешь увольняться? — уточняет он осторожно.
— Увольняться? — возмущаюсь. — Напомнить тебе, что….
— Я сам тебя уволил, — перебивает он. — Я помню, да. Можешь на утруждаться напоминанием. Но это было до того как…
— Ты узнал, что я твоя дочь, — радостно встряет Алина.
— Именно, — с благодарностью подхватывает Максим. — Теперь в увольнении, естественно, нет необходимости.
— Отрадно знать, — заявляю холодно. — Но я, пожалуй, пас.
— Нам все равно придется часто видеться, — улыбается он, будто не замечая моего настроения.
— Вот именно, — цежу сквозь зубы. — Не будем усугублять ситуацию.
— Какую ситуацию? — недоуменно моргает он. — Ты о чем, Птенчик?
— О том, что в дополнение к дочери иду и я, — закатываю глаза. — Не переживай, как только вы привыкните друг к другу, сможете видеться и без меня. Я не планирую всю жизнь быть третьим лишним.
— Ты не третья лишняя, — выдыхает Максим, подскакивая со своего места. Выглядит при этом настолько решительно, что я почти ему верю. Хотя почему почти? Вполне охотно верю. Боюсь, он понятия не имеет что делать с ребенком без мамы. Одно дело, развлекать свое чадо шутками и байками и совсем другое — остаться один на один со всеми проблемами. Чего только стоит необходимость срочно найти туалет, когда на улице минус двадцать.
— Вы обе очень для меня важны, — заявляет он твердо. — И я безумно рад, что нашел вас. Обеих.
Глава 56.2
От очередного закатывания глаз меня спасает его рука. Нет, не на веках, как можно было бы подумать, а на плече. Он касается меня мягко, будто боится спугнуть, но в то же время его ладони довольно уверенно припечатывают так, чтобы не смогла сбежать.
— Я серьезно, Птенчик.
Его проникновенный голос вкупе с пронзительным взглядом погружает меня в какой-то транс. Вместо того, чтобы сбросить с себя тяжелые ладони, я запрокидываю голову назад и позволяю ему затянуть меня в омут. Будто я снова глупая наивная муха, а он паук, заманивший меня в свою паутину.
Краем глаза я вижу, что Алина завороженно следит за нами. Даже морковку свою перестала грызть и теперь с тем же остервенением “вгрызается” взглядом в своих родителей.
И я не пытаюсь отстраниться.
Убеждаю себя в том, что терплю это прикосновение исключительно