Читать интересную книгу Голоса с улицы - Филип Дик

– Конечно, я знаю.

– Как ты на это смотришь? – воинственно спросил Фергессон. – Я знаю, три сотни – не бог весть что, но к Рождеству один процент от валового дохода должен сложиться в кругленькую сумму.

– Звучит прекрасно.

– Ну, и слава богу, – прошептала Элис и встала со вздохом облегчения. – Как я рада, что все закончилось.

– Ты о чем? – в бешенстве рявкнул Фергессон. – Чертовы бабы, расселись тут, словно ведьмы, – вы сами все это подстроили!

Стюарт Хедли и его жена медленно шли домой по темным и теплым улицам. Над головой, в просветах между облаками, мерцали звезды. Легкий ночной ветерок шевелил листья сакур на Хай-стрит. Тянулись ряды неосвещенных и безмолвных домов: входные двери оставили открытыми, чтобы впустить свежий воздух. Эллен сжимала в руках узелок с запеленатым Питом и набором для кормления.

– Ну что? – сказала Эллен. – Что ты скажешь?

– Похоже, я получил работу.

– Ну и… что ты об этом думаешь? – Она тревогой прижалась к мужу и стиснула его руку. – Скажи, что ты чувствуешь, Стюарт: ты рад? Ты ведь этого хотел?

Роясь в мозгу, Стюарт Хедли искал ответ. Он представил себя директором магазина «Современные телевизоры»: это не фантазия, а реальность. Завтра утром он откроет магазин уже как его директор. Джек Уайт, Джо Тампини, Олсен, и если у них будет девушка, то она тоже – Хедли будет руководить ими всеми. Ответственность, положение, власть над другими… Магазин был тем податливым объектом, который он мог видоизменять и трансформировать, как сочтет нужным.

Хедли задумался о мире за стенами магазина. О безграничном хаосе изменчивых форм… Снаружи не на что было опереться: лишь зябкая тьма да тусклый свет далеких звезд, до которых не дотянуться. Магазин же был аккуратным маленьким космосом – упорядоченным прочным параллелепипедом, вокруг которого неслась вихрем бессмысленная адская вселенная.

Внезапно Хедли испугался: он не мог остаться за пределами магазина. Даже идти по темным тихим улицам с женой и сыном было слишком опасно, чересчур рискованно. Мир неуправляем. Ни на что нельзя полагаться… куда бы ни шел Стюарт, почва уходила из-под ног, погружая его во тьму.

В памяти всплыла яркая картинка: он открывает магазин ясным летним утром. Свежий влажный воздух, запах ночной росы, сверкающие машины и тротуары. Секретарши торопятся; бизнесмены натягивают тенты; негр сметает мусор в канаву; шум голосов и оживление – город просыпается и приступает к ежедневному суетливому ритуалу. Кофе из «Здорового питания»… Телефонные звонки… Олсен недовольно садится в грузовик с приборами, сданными в ремонт.

– Конечно, – в отчаянии сказал Хедли и ускорил шаг: темнота пугала, напоминая о той ночи с Маршей, пустынной дороге, припаркованной машине, сверчках. Гнетущее, абсолютное одиночество и уныние. – Пошли домой, и завалимся на боковую – мне завтра рано вставать.

– Холодно, – Эллен поежилась, прижимаясь к нему, и тоже поспешила, чтобы не отстать. – Понеси немного Пита.

Хедли взял у нее ребенка: тот порывисто зашевелился, но не проснулся. Холодные звезды над головой с каждой минутой казались все дальше – с такой огромной вселенной одному человеку не совладать. Хедли удивился, как он вообще мог отважиться на подобную авантюру: бесплодная и враждебная вселенная простиралась до бесконечности, полностью равнодушная к человеческим заботам. Даже сейчас он тосковал по хорошо знакомому магазину: его построили люди, он был управляемым. И это единственный мир, открытый для него, Хедли. Ему не терпелось погрузиться туда целиком и с благодарностью оградиться им.

– Я рада, – запыхавшись, сказала Эллен. – Все кончилось хорошо… Это так чудесно.

Хедли не слушал. Его страх усилился: он боялся себя, боялся того, что мог совершить. Он мог уничтожить самого себя – неожиданно, безрассудно взорваться и разрушить свой безопасный мирок. В архаичной ярости разбить вдребезги, развалить, разломать тот единственный мир, где он мог существовать.

В мозгу Хедли таились силы, способные его разрушить: в нем скрывалась возможность, способность уничтожить самого себя и свою крохотную вселенную. Как он делал прежде, всю свою жизнь. В этом не было ничего нового: он всегда носил это в себе. В любой момент Хедли мог разорвать себя на мелкие клочки. Именно это внушало страх, именно поэтому вселенная казалась такой пугающей и зловещей.

Хедли мог снова ворваться в бескрайние враждебные пределы, пытаясь что-то отыскать, ухватиться за что-то смутное и неопределенное, чего он на самом деле никогда не сумеет найти, до чего не дотянуться его шарящим рукам.

– Не спеши так, – запыхавшись, попросила Эллен, которая поспешала за ним, стараясь не отставать. Она внимательно прислушивалась к голосу мужа, силясь понять, о чем он думает.

– Я так рада, – сказал Эллен, в отчаянии догоняя его. – Я хочу, чтобы ты был счастлив: хочу, чтобы ты получил все, что тебе нужно. Разве это не чудесно? Все это… наконец-то закончилось.

Хедли не ответил.

– Знаешь, – с трудом выговорила жена тонким, умоляющим голоском, – мне кажется, я еще никогда в жизни не была такой счастливой. Что ты об этом думаешь? Разве это не чудесно?

Ответа не последовало. Хедли шагал дальше, крепко сжимая спящего сына. Другой рукой он тащил за собой жену по темным, пустынным улицам.

Согласно постановлению эксцентричного профсоюза, противоречившему законам божьим и коммерческим, все питомники в четверг должны были закрываться. И поскольку его цветочный магазин подчинялся Сидер-гроувскому питомнику, у Хораса Уэйкфилда был выходной. Поэтому в тот жаркий позднеавгустовский день он встал не в семь, а в восемь утра. И вместо кукурузных хлопьев позавтракал сливовым компотом и сливками.

Его комнатка была чистой и опрятной. Все журналы, выступавшие против вивисекции, аккуратно сложены по углам и вдоль стен. Уэйкфилд широко распахнул окна, чтобы проветрить помещение. Он любил август: ему нравились длинные, сухие и жаркие дни. Улицу заливал солнечный свет, сверкавший на асфальте. Мимо неторопливо прошел почтальон, сумка притягивала его к земле, лицо блестело от пота. На углу был припаркован грузовик прачечной, и водитель втаскивал тяжелый белый узел по бетонной лестнице перед жилым домом.

Уэйкфилд набрал в ванной ведро воды и вынес его на открытую веранду. В горшках и неглубоких корзинках росли огромные розы и хризантемы. Он старательно их полил, а затем минуту постоял, наслаждаясь парным запахом, поднимавшимся над черной землей и навозом. Мир, раскинувшийся под ногами, создавал ощущение, будто Уэйкфилд громадного роста, практически великан. С высоты многих миль он взглянул на солнце, чистое голубое небо и вздохнул полной грудью.

Весь день был в его распоряжении. Уэйкфилд перебрал в голове все, что нужно было сделать. Во-первых, написать и отправить три письма в газеты. Грузовик напомнил о том, что в прачечной «Пионер» дожидаются его рубашки. Нужно отнести наручные часы ювелиру для чистки. Поменять постель: хозяйка всегда готова помочь, но Уэйкфилд предпочитал делать это сам.

Ну и, конечно, самая главная работа.

Уэйкфилд вернулся в свою комнату. Он надел шляпу, пальто и спустился по длинной полутемной лестнице с вычурными дубовыми балясинами и перилами в небольшой холл, где его каждое утро встречали старинное зеркало и вешалка для шляп. Уэйкфилд пригладил редеющие черные волосы, поправил очки, высморкался, а затем распахнул массивную входную дверь и шагнул под ослепительные лучи солнца.

День был погожий, и Уэйкфилд пошел пешком через весь город, направляясь к залу, где собиралось Общество Стражей Иисусовых. Он ненавидел душные автобусы, особенно – валившие из них клубы ядовитых газов, скрежет и рывки двигателя. По пути он продолжал глубоко вдыхать свежий воздух и наслаждаться жизнью в столь прекрасный день на такой прекрасной планете.

Чем ближе подходил он к залу, тем сильнее ощущал возбуждение. Воздух вибрировал от оживленной деятельности, заражавшей окружающих деловитой спешкой: здесь явно происходили какие-то важные события. Уэйкфилд с удивлением обнаружил, что и сам уже чуть ли не бежит. Прибыв на место, он выдохся и тяжело дышал от волнения. Но стремление ничего не пропустить заставило пронестись стрелой по двум пролетам крутой лестницы, чтобы подняться к комнатам над главным залом, где располагались служебные помещения Общества. Главный зал представлял собой организационный и вербовочный центр: там собирали и регистрировали взносы, распределяли поручения.

Уэйкфилд вновь осознал, что религиозное движение – это не просто группа людей, объединенных верой, а исправно работающий механизм. В этом мире недостаточно просто верить… Верующие договаривались о том, как заставить поверить других. Внутреннее устройство Общества было обнажено в этом зале и в подобных залах, разбросанных по всему свету. Серьезные пожилые дамы пекли пирожки, собирали старую одежду и разыгрывали лотереи… но это еще не все, далеко не все. Печатались листовки, штамповались грампластинки, составлялись сценарии радиопередач, собирались деньги. На одну ступеньку ниже благонамеренных дам стояло основное ядро дальновидных руководителей, для которых религия была основной работой и образом жизни. Целым миром, а не просто видом деятельности.