Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первое московское утро началось для Мишки неспокойно. Он нервничал, почти не мог есть. За стол сели все: кроме него еще Зоя и два оперативника. Мишка только чай выпил, а до картошки с консервами даже не дотронулся.
– Это ты зря, Михаил, – сказал рассудительный Самохин, – есть надо. Иначе перегоришь, на одних нервах тебе не продержаться.
Мишка кивнул, молча взял вилку, поковырял в тарелке и положил.
– Не хочется, – вздохнул он, – это пройдет. У меня и раньше так было, когда в разведку ходил, потом пообвык.
– А ты считай, что опять в разведку идешь, – сказала Зоя.
– Не могу, там враги…
– А здесь друзья, выходит? – прищурился Самохин.
– Нет, Самохин, тоже враги. Только на фронте самим собой остаешься, а здесь врагом становиться надо.
– Это ты прав. Противно. Потерпи уж, Миша, пожалуйста.
– Ну, заканчивайте, – сказала Зоя, – мне еще посуду помыть надо.
– Мы скоро. – Самохин глотнул горячего чая и тут же, открыв широко рот, начал судорожно втягивать в себя воздух.
– Не торопись, не торопись, – засмеялась Зоя.
Все просто. Женщина торопится на работу, а ей еще по хозяйству управиться надо. Просто, обыденно. И именно эта обыденность понемногу успокоила Мишку. А что, в самом деле, особенного? Начинается для него, старшего сержанта Кострова, новое дело. Да не такое уж оно новое. Когда в сорок первом он внедрился в банду Широкова, тогда оно действительно новым было. А теперь ходи по рынку, строй из себя удачливого урку да смотри в оба. Если что – он сам не прост. На ремне у него наган в кобуре, а в кармане галифе браунинг. Восемь патронов в обойме, а в них восемь никелированных пуль. Ну, попробуй подойди. А стрелять он научился. Еще как! Разведрота не такому научит. Ну а на самый крайний случай есть у него нож. Нажмешь медную кнопку на ручке, и выбросит пружина жало стилета. Нож этот Мишка у убитого шарфюрера из диверсионной группы СС взял. Сначала завалил его в лесу под Рогачевом, а потом взял. Дважды пользовался он им, и всегда наверняка. Мишка вдруг почувствовал, что хочет есть. Это было удивительно, и он пошел на кухню. Зоя из чайника обмывала тарелки, сложенные в раковину.
– Ты чего? – повернулась она к Кострову.
– Ты уж меня прости, понимаешь, есть захотел.
Зоя поглядела на Мишку и по-доброму улыбнулась:
– Ну, слава богу, успокоился.
– Вроде того.
– Садись, я как знала – отложила тебе. Погреть?
– Не надо.
Мишка уселся за кухонный стол и прямо из сковородки начал есть необыкновенно вкусную картошку и застывшие мясные консервы. Потом он допил остывший сладкий чай и вынул папиросу.
– Ну вот, теперь полный порядок, – сказал он довольно.
МуравьевС утра он дозванивался до майора Королева: сначала тот был у руководства, потом сам проводил совещание, затем его опять вызвали к руководству.
– Вы передайте, пожалуйста, Виктору Кузьмичу, что его Муравьев из МУРа разыскивает по срочному делу, – попросил Игорь секретаря отдела.
– Хорошо, – ответил любезный женский голос, – я доложу.
«Вот так-то, брат, «доложу», – подумал Игорь, вешая трубку, – начальству не передают, а докладывают».
Он только что вернулся из дому, куда заезжал буквально на час. Нужно было переодеться и взять кое-что из вещей. Когда он подошел к дверям квартиры, то увидел щуплого человека со связкой ключей в руке. Тот, наклонившись, копался в замке.
– Что вам надо? – спокойно спросил Игорь.
Человек обернулся и, увидев милицейскую форму, почтительно захихикал.
– Я, понимаете, из домовой конторы. Площадь эвакуированных на учет берем.
– А кто позволил в квартиру лезть без спроса?
– Пустая она, товарищ начальник, а есть люди, желающие занять.
– В ней живу я.
– Нет, пустая. В ней Муравьева Нина Петровна проживала. Сейчас она в эвакуации, а сынок на фронте.
– Сынок – это я. И если я еще раз вас увижу…
– Извиняйте, извиняйте.
Человек исчез, словно растворился в полумраке лестницы. Муравьев вошел в квартиру и позвонил в домоуправление, рассказал о странном визите.
– Так, – ответил домоуправ, – интересно. Действительно, есть распоряжение Моссовета о временном вселении в свободные квартиры. – Он помолчал немного и добавил: – В общем, вы не волнуйтесь. За сигнал спасибо. Мне уже подобные поступали, да я думал… Вы сами в милиции работаете, поэтому знаете, всякие люди бывают. Еще раз спасибо за сигнал.
Игорь повесил трубку и подумал о том, как быстро повылезала из щелей всякая нечисть. Как умело маскировалась она до войны, платила взносы в МОПР и Осоавиахим, ходила на собрания, ждала своего часа. Но нет, их время не пришло и не придет никогда, для этого он и служит в уголовном розыске.
Муравьев открыл шкаф, достал из него синий костюм, тот самый, который сшил перед войной. На работе мать премировали талоном на отрез, и она взяла бостон специально для сына. Шил костюм знакомый мастер и, конечно, сделал все как надо. Всего один раз надел его Игорь, когда ходил с Инной в Большой театр на «Красный мак». Господи, давно же это было, как будто совсем в другой жизни! Он надел голубую шелковую рубашку, повязал полосатый галстук, натянул пиджак и подошел к зеркалу. Да, он казался себе необычным, просто отвык за два года от штатского костюма. Почти все время Игорь ходил в форме или в обыкновенной зеленой гимнастерке без петлиц.
Впрочем, тот, другой человек в зеркале Муравьеву понравился. Костюм на нем сидел хорошо, даже с долей этакой небрежности, которая придает элегантность. Жаль только, что орден надеть нельзя. Он был бы кстати на этом костюме: темно-синий бостон, а на нем рубиновая звезда.
Игорь еще раз поглядел на себя в зеркало и начал собираться.
Машина ждала его прямо у крыльца подъезда. Когда он открыл дверцу, шофер, недовольно оторвавшись от газеты, рыкнул:
– Куда лезете, не видите, что ли? – но тут же смущенно улыбнулся, замотал головой: – Вот это да. Игорь Сергеевич, быть вам богатым – не узнал.
– Ну что ж, это неплохо.
Приехав в управление, Игорь сразу же стал звонить Королеву. Майора не было, и Муравьев сидел в своей комнате, ожидая звонка. Пока все складывалось крайне неудачно. Ему необходимо было ехать на Тишинку, а проклятый телефон молчал. Игорь начал уже со злостью поглядывать на аппарат, словно именно он был виноват в том, что Королев никак не освободится. Конечно, можно было бы встать и уйти, но Данилов категорически приказал передать майору письмо и на словах добавить, что очень ждет результата.
А управление жило своей обычной жизнью, и Муравьев уловил ее сразу по возвращении. Она состояла из знакомых ему привычных забот. В кабинет заходили ребята из его отделения и рассказывали о новостях. Заглянул начхоз и сказал, что он, Игорь, поставлен на довольствие. Потом явился комендант и начал по ведомости сверять номер табельного оружия, числящегося «за оперуполномоченным 1-го отделения тов. Муравьевым И. С.».
– Все ждешь? – В комнату вошел Борис Парамонов.
– Как видишь.
– Завтракал?
– Нет пока.
– Я тоже не успел. Давай сообразим.
– У меня, к сожалению, ничего нет.
– Если бы я на таких, как ты, надеялся, – Парамонов встал, одернул гимнастерку, – давно бы ноги протянул. Я сейчас.
Он вернулся минут через десять. В одной руке Парамонов нес чайник, в другой – что-то завернутое в газету.
– Ну, давай. – Он расстелил чистую бумагу, поставил банку консервов с яркой этикеткой.
– Ух ты, – удивился Игорь, – что это?
– Второй фронт.
– Что?
– Ну, консервы, колбаса американская. Вкусная, прямо сил нет.
– Я такой и не пробовал.
– А она только что и появилась. – Парамонов взял банку, и Игорь увидел сбоку, прямо на ней ключик. Борис повернул его, и жесть, закатываясь в трубочку, начала освобождать крышку.
– Придумали же.
– С умом делают. Вот сейчас в Москве появились консервы ихние, колбаса, тушенка свиная, сало консервированное, шоколад. Машины грузовые. Между прочим, в каждой, говорят, кожаное пальто лежит.
– Врут.
– Я тоже думаю. Наливай чай. Вот сахар в пакетике.
Игорь разлил чай, насыпал в кружки коричневатый крупный сахарный песок. До войны он такого и не видел никогда. Чай сразу помутнел, покрылся сероватой пенкой.
– Ничего, – Парамонов взял кружку, – зато он сладкий, лучше, чем сахарин. У меня от этого сахарина во рту кисло становится, словно я лимон со шкуркой съел.
– У меня тоже.
Игорь сглотнул слюну, следя за Парамоновым, который резал красноватую, покрытую желе колбасу. Несмотря на подозрительный цвет, колбаса оказалась удивительно вкусной.
– Ну, как харч?
– Подходящий. Это ты что, спроворил где или из пайка?
– Колбаса-то? Пайковая. Видишь, наклейка какая? Помощь от союзников. Я вчера газету читаю, смотрю, сводка с ихнего фронта. В Месопотамии стычки патрулей, несколько раненых. И колбаса эта. – Парамонов повертел банку в руках. – Стычки, колбаска. Легко воюют, чужими руками, кровью чужой, а как мы немцу хребет сломим, так они сразу заорут: мы тоже, мол, дрались… Баночками этими. Как думаешь?
- Последний герой романа - Ефим Зозуля - Советская классическая проза
- В добрый час - Иван Шамякин - Советская классическая проза
- Резидент - Аскольд Шейкин - Советская классическая проза
- Том 7. Пьесы, рассказы, сказки 1941-1966 - Константин Паустовский - Советская классическая проза
- Три года в тылу врага - Илья Веселов - Советская классическая проза