Читать интересную книгу Генрих Третий. Последний из Валуа - Филипп Эрланже

Этот несчастный король, за которым постоянно следили, которого постоянно оскорбляли, был полупленником в собственном доме. Когда он проходил в своей неизменно строгой одежде, поверх которой висел голубой шнур Ордена Святого Духа, люди презрительно отворачивались. И все же этот король, постаревший, больной, не имевший ни наследников, ни власти, олицетворял судьбу Франции и был единственным, кто заботился о ее единстве.

На открытии Генеральных штатов король выступил так решительно и напористо, словно под ружьем у него была сотня тысяч верных солдат.

«Во Франции есть люди, которые хотят создавать свои Лиги во главе с теми принцами, которые им нравятся… Их не устраивает Лига, находящаяся под моим покровительством. Этого не могут допустить ни Господь Бог, ни король… Я заявляю, что отныне подобные действия моих подданных, не получившие королевского одобрения, будут считаться оскорблением короля».

По залу прошел гул, но уже на другой день кардинал Гиз во главе небольшой делегации пришел сообщить королю о своей отставке. Стремясь избежать скандала, Генрих уступает и соглашается забыть об оскорблениях, нанесенных ему в день баррикад. После этого депутаты начинают ощущать себе хозяевами положения и ведут себя все более и более вызывающе.

Так, они требуют уменьшить налоги до уровня 1576 года (при том, что деньги обесценились по меньшей мере на четверть), неукоснительно преследовать протестантов «без всякой жалости и сострадания», принять против Генриха Наваррского самые суровые военные меры, король также должен торжественно признать невозможность воцарения на троне «принца, когда-либо замеченного в ереси».

Тщетно пытался Генрих успокоить и переубедить депутатов Генеральных штатов. Если бы король был безвольным трусом, он бы уступил в главном – лишил бы короля Наваррского права на престолонаследие, передал бы управление королевством Гизу. Герцог Лотарингский в глубине души не только не желал, но и сильно опасался главной идеи руководителей Лиги: республика, находящаяся под влиянием аристократов и клерикалов, как противовес конфедерации протестантов на юге страны. Генрих III мог купить безопасность и спокойствие, изобразив из себя праздного короля, который хочет только одного – успокоить свою совесть. Но поступи он так – и во Франции бесконечно длилась бы гражданская война, страна бы оказалась расколотой и в конце концов подпала под испанское влияние. Это его совершенно не устраивало – король решился спасти Францию.

Когда от него потребовали осудить Генриха Наваррского, король ответил: «Если бы, наследуя корону, он мог бы получить нечто большее, чем пустую казну, с ним бы имело смысл разговаривать».

Взбешенный герцог де Гиз открыто встал на сторону врагов короля. Объявив Генриха III малодушным трусом и ничтожеством, предводители Лиги искали тому доказательств, а Гиз, будучи не в состоянии оценить по достоинству такого утонченного противника, объяснял поведение короля влиянием д’Эпернона. Окружавшие Гиза льстецы подталкивали его к решительным шагам, уверяя герцога, что, запугав короля, он получит власть. И он верил, проникаясь дерзостью, отказываясь соблюдать даже внешние формы уважения к монарху.

Каждое утро Гиз собирал своих приближенных, и на этом совете решалось, как им вести себя в этот день. Депутаты являлись, чтобы получить от своего господина указания, как им лучше выступить, как проголосовать, как повести себя наиболее выгодным для Гиза образом. Скоро и военные советы стали проводиться у генерал-лейтенанта. А король тем временем оставался в полном одиночестве.

Чтобы быть готовым к действиям, Гиз отправил вооруженные соединения своих сторонников в Орлеан, где никто не мог осмелиться тронуть их.

А государственные дела все это время оставались нерешенными: пока король не трогал герцога Гиза, герцог Гиз не трогал короля, и так они оставались в полном бездействии один против другого, как фигуры на шахматном поле, и этот паралич государственной власти не мог не сказываться на положении дел в стране. Протестанты, собравшиеся в Ла-Рошели, выработали «Порядок организации партии», который, к великому неудовольствию Генриха Наваррского, мог стать основой их независимости. Елизавета Английская, окрыленная победой на море, стремилась теперь оказывать влияние на французскую политику и поддерживала гугенотов также, как король Испании поддерживал католическую Лигу.

Герцог Савойский, зять Филиппа II и союзник герцога Гиза, пошел еще дальше. Без объявления войны он захватил альпийское маркграфство Салюс, которое королеве-матери с таким трудом удалось получить обратно в 1579 году. Это был небывалый скандал: безнаказанно отобрана часть французской территории!

Герцог Савойский торжествует победу и чеканит монету, на одной стороне которой изображен цветок лилии, символ династии Бурбонов. Генрих III не может простить герцогу де Гизу этого национального унижения и начинает обдумывать возможность убить герцога.

Герцог де Гиз 4 декабря 1588 года в сопровождении большого количества вооруженных людей является к королю и требует, чтобы тот «удалил виновников всех бед», другими словами, людей, наиболее близких Генриху. Среди них значился и его врач, преданный Мирон. Король, затаив ярость в сердце, был вынужден уступить, после чего происходит богослужение, призванное освятить примирение двух принцев.

Но для сына своей матери Генрих был слишком приветлив, и люди более дальновидные насторожились. Заседание Генеральных штатов все продолжалось, но все угрозы и дерзкие выходки разбивались о мягкое упорство Генриха, как волны океана разбиваются о скалы.

Высший совет Лиги собирается 9 декабря; решался вопрос о том, как использовать великолепный шанс, который сама судьба давала в руки, и как заставить такой податливый состав Генеральных штатов принять все требования Лиги.

А 17 декабря, на официальном обеде, устроенном кардиналом де Гизом, хозяин дома встал и провозгласил тост: «Я пью за здоровье короля Франции! Да здравствует Генрих де Гиз! Да здравствует наследник Карла Великого! Что же до Валуа, то он будет превосходным монахом!»

Но среди гостей, собравшихся в доме герцога, был соглядатай, итальянский актер Венецианелли. И уже на следующее утро Генрих III, смертельно бледный, выслушал его рассказ со всеми подробностями и понял, что медлить нельзя.

Этим вечером королева-мать устраивала праздник в честь помолвки своей внучки, Кристины Лотарингской, с герцогом Фердинандом де Медичи. В последний раз двор Валуа становился сценой, где разыгрывались пышные представления, которые так хорошо умела устраивать королева-мать.

Воспользовавшись тем, что все придворные были у Екатерины, король незаметно проскользнул в свой кабинет, где его уже ждали маршал д’Омон и месье де Рамбуйе, королевский магистр. Пересказав им донесение Венецианелли, король попросил их совета.

«Его надо немедленно арестовать!» – вскричал маршал.

Да, но где было взять людей, охрану и судей?

«Тогда его надо убить», – говорит д’Омон.

Генрих III вызывает Крийона, самого храброго капитана Франции, и приказывает ему избавиться от мятежника. Отважный капитан тут же решает вызвать герцога на дуэль – что же до убийства, то он решительно отказывает. Смущенный Генрих не настаивает.

Однако сохранить что-нибудь в секрете во дворце, открытом всем ветрам, было очень сложно. Слухи поползли тут же. Гиз, ослепленный своим могуществом, отказывается им верить, но зато он наконец соглашается с планом поднять всех католиков: гражданская война даст ему то, чего он не мог добиться при помощи Генеральных штатов.

В день святого Фомы, 21 декабря, когда придворные выходили из церкви, где они слушали утреннюю мессу, Гиз попросил короля оказать ему милость и выслушать его. Генрих со всей сердечностью взял герцога под руку и увлек его к ограде парка, ныне не существующего. Поскольку Гиз держал свою шляпу в руке, король заставил его покрыть голову.

Заверив короля в своей преданности и готовности к самопожертвованию, герцог выразил крайнее огорчение тем, что утратил доброе отношение своего господина. Он прекрасно видит, что его величество больше не доверяет ему, поэтому он считает себя обязанным отказаться от чина генерал-лейтенанта и покинуть Блуа. Генрих мгновенно понимает, что это означает раскол страны: протестанты тянутся к Англии, а Лига мечтает превратить французов в подданных испанского короля. Однако благодаря своей сдержанности король ничем не показывает, насколько он обеспокоен. И заверяет герцога де Гиза в своих самых добрых чувствах к Лотарингскому дому, отказывается принять отставку герцога и просит его впредь не относиться с легкостью к столь серьезным вопросам.

На следующий день утром король и герцог снова встречаются, на сей раз в покоях королевы-матери, которая болела бронхитом. Под ее пристальным взглядом они еще раз заверили друг друга в самых добрых чувствах, и, выходя, Гиз заметил своему брату: «Все-таки он неплохой человек, не злой…»