— Боюсь, ищейки уже нащупали, откуда мы берем воду, — сказал докер, подходя к комитетчикам.
Все повернулись в его сторону.
— Только что я был на северной стороне, — продолжал докер. — С углового бастиона хорошо просматривается болото. Там я обнаружил в бинокль несколько человек. По виду батраки, а там — кто их знает… Батракам вроде искать на болоте нечего.
— Что они делали? — задал вопрос Орландо.
— Шли цепочкой. Дошли до середины, а потом повернули обратно.
— Они достигли дамбы?
— В том-то и дело.
— Но вода продолжает поступать.
— Все равно, не нравятся мне эти батраки, — произнес Орландо, оглядывая нахмурившиеся лица комитетчиков. — Передайте всем докерам: сегодня в ночь мы все идем на прорыв.
Вода из железной трубы тонкой струйкой стекала в чан. Раз в день, когда накапливалось достаточное количество воды, происходила раздача. Ею ведала Люсия: каждому выдавала по кружке, женщинам и детям по две.
Иногда бывало и так, что всем воды не хватало. Но никто не роптал.
В этот день, однако, чан набрался почти полный. Взяв свою порцию, Люсия отошла в сторонку. Она привыкла пить воду маленькими глотками, смакуя, стараясь не пролить ни капли драгоценной влаги. Люсия сделала первый глоток. Ей показалось, что вода сегодня имеет какой-то странный привкус. Может быть, болотная вода в водопровод просочилась?
Стена перед Люсией покачнулась. «Это от недоедания», — подумала она и быстро допила воду, боясь, что расплещет ее. Затем опустилась на землю. Крепостная стена растаяла. Дерево перед ней вспыхнуло многоцветными огнями, стало ярким, словно платок, который индианка надевает в праздник. Цветное дерево склонилось над ней, ветви хищно изогнулись, словно щупальца, готовые сдавить горло…
События в Королевской впадине всколыхнули всю страну, вместо того чтобы устрашить ее. В этом состоял самый серьезный просчет генерала Четопиндо.
Орландо Либеро был особой фигурой. Такой популярности, как он, не знал ни один политический деятель Оливии. Орландо любили и крестьяне, и ремесленники, и шахтеры, и батраки.
Стихийное движение в защиту осажденных росло словно снежный ком. Ширясь день ото дня, оно выплеснулось наконец через край: словно сговорившись, люди из самых разных мест Оливии направились в Королевскую впадину, к осажденной цитадели. Ими двигало одно желание — разорвать кольцо, освободить докеров, которые попали в беду.
Движение масс было таким мощным, что полиция в растерянности отступила: можно перекрыть ручей, но попробуй перегородить реку, которая в половодье бурлит, широко разлившись, и сметает на своем пути все преграды.
Людские потоки сливались в пути, заполняли дороги. Появлялись самодельные лозунги: «Свободу докерам!», «Долой кровопийц Четопиндо!», «Свободы и хлеба!». Но чаще других встречался лозунг «Да здравствует Орландо Либеро — первый рабочий президент!».
Генерал Четопиндо с министром внутренних дел и группой высших офицеров наблюдали с холма в бинокли за тем, что происходит внутри крепостных стен. Ему удалось привести в исполнение свой план — отравить источник воды, которым пользовались осажденные. Теперь нужно было набраться терпения и ждать несколько часов, чтобы посмотреть, насколько акция окажется эффективной.
Как только наблюдатели доложили, что в цитадели начали делить воду, на холме собралось избранное общество.
— Что же все-таки придумал наш Артуро? — спросил какой-то полицейский чин.
— Сейчас увидите, — уклончиво ответил генерал.
— Началось! — взволнованно воскликнул офицер, стоящий поодаль, и все поспешно прильнули к биноклям.
Миллер обратил внимание на одинокую женскую фигурку, находившуюся в дальнем от него конце цитадели. Женщина, что-то сжимая в руке — один из офицеров уверял, что это кружка для воды, — сделала несколько зыбких шагов, затем упала под деревом.
— Через несколько минут можно будет собирать урожай, — сказал Четопиндо.
— Ты кудесник, Артуро, — похвалил президент.
Министр внутренних дел взял Четопиндо за руку и отвел его в сторонку.
— Артуро, ты не яду им подсыпал? — спросил озабоченно министр, понизив голос.
— Ты угадал, — произнес Четопиндо. — Между прочим, яд ничем не хуже бомбежки с воздуха, артиллерийского обстрела или танков.
— Значит, мы войдем в крепость без единого выстрела?
— Именно. Посмотри-ка, какая красотка корчится там, под деревом, — протянул Миллер министру свой бинокль.
— Красотки потом, — отвел министр бинокль. — Что же ты все-таки с ними сделал? Каким ядом попотчевал?
— Вели-ка лучше своим частям занимать крепость, — ответил Четопиндо.
— Итак, новое оружие?
— Вроде того.
— Разве мы вызвали подкрепление? — донесся до них чей-то растерянный голос.
Четопиндо и министр враз обернулись: на дороге, которая вела от Королевской впадины к цитадели, встало огромное облако пыли.
Поток людей двигался неотвратимо, подобно лаве во время извержения.
Министр нахмурился.
— Полиция! — истерически выкрикнул он. — Немедленно навести порядок!
— Основные полицейские части находятся в Санта-Рите, — ответил заместитель министра.
— Почему?
— Генерал Четопиндо сказал, что они ему не понадобятся. И вы с ним согласились.
— Вызовите по радио!
— Не успеют…
— Сам вижу… Но неужели у нас здесь нет ни одного танка, ни одной пушки?
Министр покачал головой.
— Что один танк, что десяток — какая разница с точки зрения иностранного корреспондента? — заметил он. — Мы ведь приготовились брать цитадель голыми руками.
— Сколько у вас полицейских?
— Пятьдесят человек.
— Поднимите их в ружье!
— Бессмысленно, — тихо сказал министр. — Излишнее кровопролитие. Многотысячная чернь сомнет нас.
— Что же делать? — упавшим голосом произнес Четопиндо.
Толпа приближалась. Уже можно было различить отдельные лица, прочесть лозунги, колышущиеся над толпой.
Те, кто был на холме, сбились в кучку.
x x x
Накануне штурма, перед вечерней раздачей воды, стачечный комитет принял решение: все, кто пожелает, могут покинуть цитадель по подземному ходу.
Желающих, однако, не оказалось. Даже женщины наотрез отказались уйти из крепости.
— А кто вас перевязывать будет? — сказала жена одного докера в ответ на слова Орландо Либеро о том, что женщинам с детьми лучше покинуть крепость.
— А с детьми как? — спросил Гуимарро.
— Дети могут спрятаться в одном из бастионов, — предложил Рамиро. — Пули их там не достанут.
Мальчик-связник, который доставлял осажденным вести с воли, уходил из крепости со слезами на глазах. Ему очень хотелось остаться со всеми, но необходимо было доставить на явку свежие материалы для «Ротана баннеры».
— Будь осторожен, — сказал Орландо мальчишке на прощанье.
— Я ни одной бумажки не потеряю, — заверил мальчик, похлопав по карману.
— Себя береги. Расскажешь на воле…
— Про что? — поднял мальчик смышленое личико, усыпанное веснушками.
— Про все, что видел в крепости, — сказал Либеро. — Про то, как нас всех пытались отравить.
…Теперь мальчишка вместе с толпой, которую повстречал на полпути к фавелам, двигался к цитадели. Вместе со всеми он восторженно скандировал:
— Долой ищеек Четопиндо! Да здравствует Орландо Либеро!
ГЛАВА ПЯТАЯ
Дав согласие на оформление в Оливию, Талызин основательно засел за испанский. А в ближайший свободный день с утра отправился в Библиотеку иностранной литературы. Хотелось почитать об Оливии, чтобы побольше изучить эту далекую страну.
Выписав книги, Талызин направился к своему излюбленному месту у окошка, которое, он заметил издали, было не занято. В эту пору читальный зал был еще почти пуст. В ожидании заказа Иван просмотрел свежие газеты.
Наконец его читательский номер вспыхнул на табло, и Талызин пошел к выдаче.
— Вы увлеклись Оливией, Иван Александрович? — улыбнулась молоденькая библиотекарша, пододвигая Талызину стопку выписанных им книг.
— Да, хочу получше узнать эту страну.
— Я убеждена, что лучший способ узнать страну — это читать ее газеты, — серьезно сказала девушка. — Знаете, у нас есть подшивки оливийских газет. Особая наша гордость — «Ротана баннера».
— «Ротана баннера»?
— Так называется левая оливийская газета, — пояснила девушка.
— Красиво звучит.
— На одном из местных диалектов это означает «Красное знамя».
— Можно получить подшивку?
— Конечно. Только, пожалуйста, бережней с «Ротаной». У нас издание в одном экземпляре, а некоторые номера клеены-переклеены. Я пойду в хранилище, подберу… Подойдите ко мне минут через пятнадцать.
Подшивка «Ротана баннеры», в отличие от других, оказалась на удивление тонкой. Талызин бережно перенес ее к своему столику. Сначала только бегло просматривал листы малого формата. Особенно интересно было рассматривать фотографии и разбирать подписи к ним.