Читать интересную книгу Улпан ее имя - Габит Мусрепов

Но даже Улпан, которая, казалось, все знала о своей дочери, могла только догадываться, что Бижикен жалеет ее. Она видела сверстниц матери – женщин тридцати пяти, сорока лет… У каждой – пять или шесть детей, не меньше. И еще могут быть. А Бижикен – одна у нее. И та – дочь! Кто-то посватается, уведет. С кем тогда она останется?

Спали они в одной комнате.

Улпан уже легла после разговора с аксакалами уаков, а Бижикен задула лампу, устроилась у себя в другом углу и жалобно сказала:

– Апа… Апа, я замерзла…

Да… То она замерзнет, то, говорит, боится чего-то… И так – каждый вечер, лишь бы найти причину забраться к матери в постель, понежиться, поласкаться…

– Замерзла? Иди ко мне, верблюжонок мой… Бижикен тотчас очутилась у нее под одеялом, замурчала, обняла.

– Бижикен… – сказала Улпан.

– О-х-хо-о… – отозвалась она, уткнувшись в теплое материнское плечо.

– Бижикен, ты – как маленькая… Слушай внимательно. Важное дело.

– Е-ехе-е…

– О ком же мне еще заботиться, если не о тебе?

– У-ух-х-у…

– Ты ведь знаешь Торсана?

– Е-ех-хе…

– Как, по-твоему, он – хороший джигит?

– Е-ех-хе-е…

– Или он плохой джигит?

– О-ох-хо. – Плечи у Бижикен, Улпан почувствовала, поднялись кверху и опустились.

– Он хочет стать приемным сыном у нас в доме.

– О-хо-о…

– А ты догадываешься, каким он может стать сыном у нас в доме?

– Е-ех-хе-е…

– Мне-то – сыном и зятем. А тебе… Ты согласна?

Бижикен крепко-крепко стиснула мать, и ни одного не расцелованного места не оставила у нее на щеках и на шее.

– Подожди, Бижикен… Он парень деловой, я знаю. Не станет ли он все по-своему делать в нашем доме?

– Апа! – Кажется, к Бижикен вернулся дар речи. – А ты? А я? Ведь я от тебя родилась? Если он захочет все повернуть по-своему, он будет просто глупым!

Улпан думала, уже не делясь с Бижикен своими соображениями. Шайкозы из ергенекты-уаков. А они свое родовое имя получили от женщины, которая когда-то пришла к ним от ергенекты-найманов. Храни аллах, все будет хорошо!

Тесно обнявшись, они лежали в темноте, молчали.

Утром Улпан выразила свое согласие посланцам уаков.

Свадебные пиршества проходили в аулах сибанов и в аулах уаков, а когда они кончились, Торсан поселился в доме Есенея. Куш-куйеу – зять, принятый в дом, от слова куш – сила, без которой нет семьи.

Бии, управители кереев сопротивлялись выделению уаков в самостоятельную волость, но сделать ничего не могли. Волостным был избран Торсан.

Ему не исполнилось еще и тридцати лет, но его быстро стали отличать, постоянно ездили к нему урядники, сам пристав, другое окружное начальство, и каждого он одаривал. Дом, который Улпан когда-то построила для гостей, стал служебным помещением волостной управы. Торсан знал, что делал, – аульные дела он передал старшинам, биям, а сам поддерживал отношения только с округом и Омском. Он не упускал случая показать когти биям и волостным кереев, помнил, как они противились созданию новой волости и его избранию. Так он уже был в силах при поддержке округа разместить крестьян-переселенцев из России не в своей волости, а на землях кереев.

Дома он был другим. Чай пили обычно втроем. Бижикен – у самовара, а пиалу Улпан передавал Торсан. За ужином он крошил заботливо для нее мясо. Только и слышно было:

– Ешьте, апа… Пейте, апа…

Он не знал, где усадить их, когда приезжали дорогие для Улпан люди – Мусреп, Кунияз. Сам поливал им на руки из кумгана и для них крошил мясо, подавал пиалы с чаем.

«Кунияз-ага, мне жаль, что вы не родились уаком!.. Кому бы, кроме вас, стать тогда волостным? И наш небольшой род расцвел бы с вашей помощью!» Находил он почтительные слова для признания заслуг стареющего Мусрепа! «На что жаловаться сибанам, если у них есть мудрец из мудрецов – Мусеке…»

Улпан, наблюдая вблизи жизнь Бижикен и Торсана, ни в чем не могла упрекнуть зятя. Она не забывала, сколько обид и сколько предательств вынесла от керейских биев и волостных, а с тех пор, как Торсан поселился в ее доме, Улпан, казалось ей, обрела былое душевное равновесие. Что ни говори, а мужчина в доме – это мужчина в доме… В ее дела, связанные с сибанами, он не вмешивался.

Прошло больше четырех месяцев, первые стаи диких гусей потянулись с юга. Торсан вернулся расстроенным, мрачным, озлобленным, каким не знала его Бижикен, не знала Улпан. Он ездил домой к своим, и оттуда завернул в Каршыгалы, взглянуть, по его словам, как пасутся табуны Улпан. Шайкоз-уаки граничили с этими пастбищами. Там он и встретился с тремя сыновьями Иманалы, они вели в поводу трех коней. Темно-серые, в яблоках, кони вышли из зимовки в отличном состоянии. После линьки лоснились, холка высокая, развитая грудь, длинная шея, уши остро-срезанные, при всем желании не найдешь изъяна в строении ног. Торсан сразу оценил, как смотрелись бы они в упряжке, летом веером, а зимой гусем! А эти пустомели заарканили их без спроса, загоняют на охоте! Вон беркуты у них на руках, собаки бегут следом, и еще целая орава с ними, всадников десять. А кони – один охромеет, другому спину собьют, третьему…

После коротких сдержанных приветствий Торсан не стал скрывать неудовольствия:

– Вы, наверное, думаете, у табунов здешних нет хозяев, и коней можно брать без счета?.. Когда вздумается?..

– Смотри-ка! – откликнулся старший – Есенжол. – Ты не забывай, куш-куйеу, что я по родству прихожусь тебе дядей, выражайся почтительней.

– Да, он – куш-куйеу!.. – повернулся к Есенжолу второй из братьев, Ресей. – Но его положение в доме не означает, что он – хозяин всего скота, всего имущества!

Третий сын обратился к Торсану:

– Куш-куйеу-мырза! Пойми… Наследником Есенея является не какой-то куш-куйеу. Мы трое!.. Потерпи немного… Мы ведь еще не получили свою долю наследства.

Торсан не мог не обратить внимания – они нарочно проглатывали это слово «куш-куйеу», а когда оно произносится слитно, то получается кушук – зятек-щенок, зятек-приемыш… Он не стал с ними препираться, резко дернул коня в сторону и поскакал. Но быстрая езда не развеяла его гнева, в ушах звучало: «Кушук-куйеу… кушук-куйеу…» Выходит, с мыслями о наследстве сыновья Иманалы и не думали расставаться… Когда была его свадьба с Бижикен, Улпан при всех сказала, что полновластными хозяевами всего достояния Есенея будут ее дочь и ее зять. Иманалы слышал это своими ушами, слышали его сыновья, и никто из них слова против не сказал. При людях – не захотели, но затаили злобу, свои намерения.

С Улпан обо всем этом Торсан заговорил прямо:

– Апа, я узнал, что я не хозяин вашего скота, вашего имущества! Я в этом доме, оказывается, всего-навсего кушук-куйеу!

– Шырагым, что с тобой? – прервала его Улпан. – Ты никогда не повышал голос, разговаривая со мной.

– Я на месте поймал сыновей Иманалы… Они трех скакунов угнали, из того табуна, что пасется в Каршыгалы. Я не мог не сказать, что есть у лошадей хозяева… Они сказали – хозяева они, а я кушук-куйеу!

– Шырагым, сынок… Стоит ли печалиться из-за трех коней? У нас еще тысяча голов, вам хватит с Бижикен. Несколько лет назад бии и волостные керей-уаков решили: вдова, не имеющая сыновей, одну треть всего скота и всего имущества отделяет родственникам мужа. Я с ними согласилась. Несколько раз повторяла Иманалы, чтобы произвести раздел. О нем можно много плохого сказать, но в этом деле он оказался мужчиной и взять ничего не захотел. Это его беспутные сыновья… Ты прости им… А я скажу, и в другой раз они не посмеют.

Но Торсан настаивал на своем:

– Нет, апа… С этим делом надо покончить. Отдайте им то, что должны из наследства. Если они всю жизнь будут считать, что вы им должны, если будут хватать, что на глаза попадется, мы спать по ночам перестанем. Я хозяин в доме или я кушук-куйеу?

– Шырагым, ты устал, и потому я прощаю твои обидные слова. Отдохни с дороги… Об остальном поговорим завтра.

Торсан ушел.

Улпан и после его ухода не переставала думать о случившемся. Как понимать?.. Неужели должность волостного, управителя изменила Торсана? Ведь раньше вежлив был до приторности, только и слышно было – апа, апа… Может быть, сегодня он приоткрыл свое настоящее лицо? Но Улпан сама себя остановила – нельзя быть чрезмерно строгой. Молодой… А какой джигит стерпит, если из табуна угонят трех лучших скакунов? Подождем с обвинениями. Сыновья Иманалы в отца – такие же вздорные, такие же забияки. Скорей всего, они и начали задираться. Если она приняла Торсана в дом сыном, то надо оградить его от людского недоброжелательства, от насмешек…

В тот же день она позвала к себе Иманалы.

Брат ее мужа в последние годы сильно сдал. Может быть, годы его изменили, может быть, повлияла болезнь Есенея, к которой он считал себя причастным, может быть, о боге начал задумываться. И не все же плохое в самом плохом человеке, есть и хорошее.

– Послушай, деверь, – сказала она ему. – Долгие годы ты не хотел со мной ужиться. Сейчас, слава богу, когда ты приходишь, почетное место в доме Есенея – твое. Во многом совпадают наши мысли. Поэтому послушай, что я скажу. Твои сыновья самовольно увели трех коней из табунов, что пасутся в Каршыгалы. Мой зять приехал расстроенный – что-то они наговорили друг другу. Ты скажи сыновьям, если им нужно, я им не три дам, а тридцать три! Но только – с разрешения… Наверное, я не сумела как следует объяснить в прошлый раз, но одна треть всего скота принадлежит тебе. Можешь в любое время забрать. Ты веришь моим словам?