— Повырви струны, — сказал ему святой, — поотломай гвозди, скажи царю, что нет у тебя с собою других струн — играть больше не на чем. Да слушай, что еще скажу тебе: станет предлагать тебе царь морской, чтобы ты в синем море женился на душе–девице, и покажет тебе всех морских красавиц: все пройдут перед тобою, и пропусти ты мимо первых триста прекрасных девиц, не выбирай себе из них жены; пройдет и еще триста, а позади всех пойдет девушка Чернавушка, непригожая, невидная: возьми ее за себя замуж и вернешься в Новгород, а вернувшись, построй церковь Николе Можайскому.
Изломал Садко гусельки, а царь морской упрашивает его:
— Поиграй еще, Садко, — больно развеселила меня твоя игра!
— Рад бы играть, да изломались струны, а других я не взял с собою в море!
Успокоился царь, отдохнул; говорит Садко:
— Не хочешь ли здесь у меня жениться, добрый молодец?
И стал царь показывать Садко невест: одна другой прекрасней проходят красные девицы. Но взял Садко за себя по совету Николы Чудотворца самую некрасивую и невидную девушку Чернавушку. За то, как наутро после свадебного пира проснулся Садко — увидел он себя в Новгороде на берегу реки Чернавы, смотрит, а по Волхову бегут его кораблики, один другого краше, один другого богаче.
Горько плакала жена Садка, не видя так долго любимого мужа, кручинилась по нем его дружинушка.
А подъехав к Волхову, видят добрые молодцы — жив и невредим Садко!
— Как это ты тут очутился? — спрашивают они его.
Тогда Рассказал им Садко все, что с ним приключилось. И стала упрашивать его молодая жена, чтобы не ездил он больше торговать за море.
Возвратясь домой, состроил Садко в Новгороде богатую церковь святому Николе Можайскому, своему заступнику и покровителю. Как жар горели ее золотые маковки, весь иконостас сиял драгоценными камнями.
И стал Садко жить себе поживать лучше прежнего — бросил с тех пор ходить в синее море.
ПОВЕСТЬ О ГОРЕ–ЗЛОСЧАСТЬЕ
Зародилось горюшко от сырой земли, вышло из–под серого камушка, из–под ракитова кустика, в шелковые лапотки горе обулось, в рогожу горе нарядилось, лыком подпоясалось, пришло горе к доброму молодцу.
Едет добрый молодец в дальние страны, людей посмотреть, себя показать; снаряжают его отец с матерью в дальний путь, наказывают доброму молодцу:
— Дитя наше любимое, как будешь на чужой стороне, не ходи в царев кабак, а как будешь на людях — не садись на большее место, выберешь место похуже — на лучшее тебя сами хозяева попросят, а как сядешь на большее место — станут над тобой смеяться добрые люди.
Не послушал добрый молодец родительского наказа, зашел по дороге в царев кабак, крестится молодец по писаному, поклон отдает по–ученому; выходит к нему хозяин, наливает чару зелена вина, говорит ласковые речи:
— Выпей, молодец, добрую чару, развесели свою душу.
Взял молодец чару: от края до края чара огнем кипит, посреди чары дым стоит. Выпил молодец чару и заснул крепким сном.
Проснулся, глядь — нет на нем дорогой шубы, сапожек сафьяновых, шапки черного соболя, пропали и денежки его, оставили ему воры одну старую рогожу, прикрыть грешное тело.
Закручинился тут добрый молодец, а горе на подмогу из–за печки выскакивает, пляшет горюшко по горнице, само приговаривает:
— Не кручинься, добрый молодец; в горе жить — некручинну быть!
Научило его горе надеть кафтан из рогожи, лыком подпоясаться, да так и идти на пир.
Увидели на пиру доброго молодца — не знают хозяева, что с ним делать: по одеже — надо бы посадить его на малое место, там бы и кусочек ему какой–нибудь перепал из милости, а по роду–племени надо бы посадить его на место большое — так другим гостям обидно покажется… И посадили его на среднее место; тут поел и попил добрый молодец досыта, после пира тут же и выспался.
Наутро говорят ему добрые люди:
— Послушай–ка добрых советов: наймись служить к богатому купцу на двенадцать лет: наживешь и шубу бархатную, и сапожки сафьяновые, и денег пятьдесят рублей.
Послушался добрый молодец, прослужил у купца двенадцать лет, воротил назад все, что порастерял.
Опять советуют молодцу добрые люди:
— Не ходи, молодец, в царев кабак, не пируй, не гуляй, женись лучше — выбери себе по сердцу красную девицу, будешь жить–поживать, от горя навек избавишься.
А горе молодцу свое толкует:
— Эх, не живи чужим разумом — не женись, не продавай своей волюшки, пойдем лучше разопьем добрую чару вина, потешим молодецкую душу.
И послушался опять горя добрый молодец, прогулял все свое имущество, нажил себе неизбываемой беды, и связалось с ним горе с той поры на целый век: некуда молодцу от горя укрыться; молодец от горя в чистое поле, а горе за ним тенета несет — стой, не уйдешь, добрый молодец! Молодец от горя в быструю речку, а горе за ним невода тащит; молодец от горя в постель укрывается, а горе в ногах сидит.
— Не на час я к тебе, горе, привязалось — на целый век!
Молодец от горя в сырую землю, в гробовые доски, а горе за ним вслед лопату несет, тележку везет.
Положили молодца в сырую землю — сидит горе на могилке, присказывает:
— Хорош ты был, добрый молодец, ладно мы с тобой век прожили, а пойду по свету, найду и другого — получше тебя!
ОТЧЕГО ПЕРЕВЕЛИСЬ ВИТЯЗИ НА РУСИ?
Однажды на закате солнца выехало на Сафат–реку семеро русских богатырей, названых братьев; был тут и Илья Муромец, и Добрыня, и Алеша Попович.
Видят богатыри перед собою широкое, чистое поле, а среди поля вырос развесистый дуб, дуплистый, старый; около дуба сходятся три дороги: первая ведет к Новгороду, вторая к старому Киеву, а третья к синему морю — последняя дорога широкая, прямая, только нельзя по ней ездить: уже три года, как залегла она, заняли ее разбойники–татары.
Остановились под дубом русские витязи, разложили тут шатер полотняный, коней пустили на зеленый луг, а сами легли отдыхать. Поутру проснулся Добрыня с зарею, чистой росой умылся, Господу Богу помолился и оглянулся кругом. Видит Добрыня — за Сафат–рекою стоит белый полотняный шатер: залег в нем злой татарин, не дает проезду конному, не дает дороги пешему.
Оседлал Добрыня своего доброго коня, положил потнички на потнички, войлочки на войлочки, а сверх всего на коврик надел черкасское седельце, взял свое оружие, сел на коня и ударил своего бурушку по крутым бедрам; конь от земли отделился, перескочил на другой берег Сафат–реки. Кричит Добрыня татарину:
— Выходи, злой татарин, со мной на честный бой!
Не два ветра в поле слетались, не две тучки в небе сходились: сходились, слетались два удалые витязя, сломались в этой сшибке их острые копья, в куски рассыпались булатные мечи.
Сошли тогда витязи с коней, стали биться рукопашным боем; размахнулся Добрыня правой рукою, поскользнулась у него правая нога, упал Добрыня на сырую землю, и разрубил татарин грудь его белую, вынул из нее молодецкое, богатырское сердце.
Встал и Алеша, росой умылся, Богу помолился, вышел из шатра, видит — стоит у шатра конь Добрыни, стоит невесел, копытом землю роет, очи потупил, тоскует по хозяину.
Поскакал тогда Алеша к татарскому шатру, видит он — лежит Добрыня в чистом поле убитый; очи ясные закатились, опустились руки сильные, на груди запеклась богатырская кровь.
Кричит Алеша:
— Злой татарин–бусурманин! Выходи со мною на честный бой!
Отвечает татарин:
— Худо тебе, Алеша, бороться со мною, из твоего рода все в бою не крепки — не устоишь и ты!
— А ты, молодец, не хвались раньше времени, хвались потом, как одолеешь меня в бою.
Но в бою одолел Алеша татарина; уже заносит меч свой, чтобы срубить ему голову, как, откуда ни возьмись, прилетает черный ворон и говорит Алеше:
— Послушайся меня, добрый молодец, не убивай татарина; слетаю я за синее море, принесу тебе мертвой и живой воды. Вспрыснешь ты Добрыню мертвой водой — срастется его белое тело, вспрыснешь живой — очнется добрый молодец.
Послушался Алеша ворона. Принес ворон живой и мертвой воды, и ожил Добрыня, а татарина богатыри отпустили на волю.
Вот проснулся Илья Муромец, росой умылся, Богу помолился, оглянулся крутом, видит старый казак — на том берегу Сафат–реки собралась несметная татарская сила, столько силы, что ни на коне ее не объехать, серым волком не обежать, черным вороном не облететь.
Закричал Илья громким голосом, собрал своих названых братьев; сбежались витязи, сели на добрых коней, все врубились в силу татарскую. Долго бились витязи и одолели татарскую силу: кого конем потоптали, кого мечом порубили, и разгорелось в богатырях молодецкое их сердце, расходились могучие руки; стали они похваляться: