В это время у шкафа Каширин сосредоточенно перебирал вещи провизора. На полках стояли: тяжелая бронзовая статуэтка в виде готового взлететь со скалы оленя, несколько цветастых, с росписью под хохлому, чашек с блюдцами из разрозненных сервизов; пузатый заварной чайник с приветливой и доброй надписью «Рождество Христово»; пепельница с кнопкой из слоновой кости посередине, нажав на которую можно было запустить пружину, и дно, словно шторки, раздвигалось в разные стороны, отчего пепел и выкуренные папиросы проваливались в специальный бункер; пустой мутный графин с желтой от высохшей воды отметиной на боку и медицинские пустые пузырьки с приклеенными этикетками.
На полу сиротливо таращился единственным живым глазом в серую стену поломанный детский калейдоскоп, раздавленный чьей-то безжалостной ногой. Помощник начальника сыскного отделения поднял теперь уже бесполезную игрушку и, приложив на манер подзорной трубы, стал медленно вращать, а затем, полностью разочаровавшись, швырнул детскую забаву в угол.
На нижней полке на пачке журналов фривольного содержания под названием «Иллюстрированные анекдоты» покоился толстый фолиант в дорогом кожаном переплете с названием, выполненным золотой вязью на черной обложке: «Мир драгоценных камней». Каширин открыл книгу как раз в том месте, где была закладка, и, взяв ее в руки двумя пальцами, картинно продемонстрировал окружающим обнаруженную визитную карточку. Не сумев сдержать нахлынувшего волнения, он многозначительно проговорил:
– Кое-кто снова ухитрился опередить полицию. Правда, на этот раз нам придется подвергнуть это лицо форменному допросу. Полюбуйтесь, господа: Ардашев, Клим Пантелеевич, присяжный поверенный окружного суда.
– Вот вы, Антон Филаретович, и потрудитесь пригласить сюда господина адвоката. Он, вероятно, еще дома, но после обеда в суде должны начаться слушания по делу об оскорблении городского головы писателем Кургучевым. Насколько я знаю из газет, Клим Пантелеевич представляет интересы этого молодого сочинителя. Так что потрудитесь найти его до начала судебных заседаний, – по-свойски распорядился Поляничко.
– Доставлю с эскортом, быстро и в наилучшем виде, – с готовностью отрапортовал коллежский секретарь и твердым, чуть ли не строевым шагом вышел из комнаты, оставив за собой гулкий топот каблуков в пустом пространстве лестничного марша.
– Сдается мне, Ефим Андреевич, в этом преступлении имеется некий сакральный подтекст. Согласитесь, перед нами не банальное убийство, вызванное тривиальным противопоставлением отдельного индивидуума обществу, а демоническая антитеза библейскому альтруизму, обусловленная особым церемониальным обрядом, – подняв указательный палец вверх, красноречиво изрек Чебышев.
Поляничко собирался ответить, но нюхательный табак уже возымел неотвратимое действие, и старший сыщик губернии разразился однообразной, как хлопанье куриных крыльев, чередой чихов, прерываемых только словами: «Прости, Господи!» Хорошенько прослезившись, он удовлетворенно вытер рукой выступившие от умиления слезы и выдал трудно переводимую на иностранный язык фразу:
– Так-то оно так, Александр Никанорович, но ежели с кем такое случится, вот тебе и пожалуйста!
Заскрипели потревоженные ступени парадного, и белая простыня, накинутая на покойного, точно привидение, колыхнулась от сквозняка. Протяжно завыли несмазанные петли, и открылась входная дверь. На пороге появился Каширин. Следом за ним вошел присяжный поверенный.
У самого входа Ардашев остановился, внимательно рассматривая пол, стены, изломанные и перепачканные предметы обихода, будто высыпанные кем-то из опрокинутого мусорного ведра и раскиданные в беспорядке по всей комнате. Он еще ни к чему не прикасался, ничего не искал, он только стоял, смотрел и пытался представить себе, что делал в этой комнате человек, поисками которого он занимался уже второй месяц. Скользнув взглядом по лицам присутствующих, адвокат проронил:
– Да… Событие сие наиприскорбнейшее. Будет ли мне дозволительно осмотреть тело?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Я не возражаю, – запросто согласился Чебышев.
– Какие уж тут могут быть запреты, – поддержал следователя Поляничко.
Доктор поднял простыню и пояснил:
– Судя по всему, покойный оказывал преступнику решительное сопротивление. Об этом свидетельствуют как следы изорванной одежды – рваный рукав, треснутые по шву брюки, – так и ссадины, синяки и кровоподтеки на теле. Скорее всего, злоумышленник нанес потерпевшему удар острым колющим предметом в живот и, не вытаскивая, потянул его на себя, вследствие чего разрезал несчастному брюшную полость до самого правого подреберья. Смерть наступила примерно между восемью и девятью часами вечера. – Врач, видя, что Ардашев отвернулся, прикрыл мертвеца материей.
– Итак, господа. Чем могу служить? – поинтересовался присяжный поверенный, поднимая с пола помятую трубу брошенного калейдоскопа.
– Как вы можете объяснить, что у погибшего найдена ваша визитная карточка? – скороговоркой выпалил Каширин.
Клим Пантелеевич продолжал рассматривать детскую игрушку, игнорируя полицейского.
– Потрудитесь, господин адвокат, отвечать на вопросы должностного лица! – взвизгнул легким нервным фальцетом «орденоносец».
– Хорошо. Но раз уж вы хотите прибегнуть к моему формальному допросу, то будьте добры сформулировать причину, согласно которой я должен буду ознакомить вас с конфиденциальной информацией, полученной мною в процессе сугубо личной беседы с моим доверителем, пусть и уже навсегда почившим.
– Да что же это такое, Ефим Андреевич, сколько же мне терпеть эти издевательства? – обиженно прогнусавил коллежский секретарь, пытаясь получить поддержку начальства.
– А я всегда вам говорил, что напрасно вы ссоритесь с Климом Пантелеевичем. Ничего хорошего из этого не выйдет. Вам, Антон Филаретович, как и мне, от дружбы с господином Ардашевым одна только польза. – И, обращаясь уже к самому присяжному поверенному, в теплой, товарищеской манере добавил: – Видите, Клим Пантелеевич, такая вот катавасия приключилась – сплошной лавиринф[6]. Без вашей помощи нам никак не обойтись. Так уж не обессудьте, помогите старику спокойно до пенсии доработать.
– Я очень сожалею, но в интересах дела позволю себе на ваши вопросы не отвечать, поскольку это может повредить расследованию и преждевременно раскрыть мои планы. Но взамен этого я дам одно обещание: не позднее послезавтрашнего вечера я берусь представить вам человека, который отравил французов в поезде, задушил господина Жиха, ну и, в конце концов, вчера между восемью и девятью часами вечера совершил это тяжкое преступление. Естественно, я препровожу это всеми необходимыми доказательствами вины названного злоумышленника. Поверьте, я сделаю все, чтобы он не сумел уйти от заслуженного и справедливого возмездия. Однако я не собираюсь претендовать на лавры разоблачителя. Вам достанется право первым сообщить как своему начальству, так и вездесущим газетчикам об удачно законченном расследовании серии убийств, потрясших город. Итак, принимаете ли вы мои условия? – Поигрывая калейдоскопом, адвокат ожидал ответа.
В комнате воцарилось неприятное молчание. Первым не выдержал Каширин:
– Но отравителем французских ювелиров является покойный ныне артист Варшавского театра Аполлон Абрашкин. А его, как следует из показаний Евсеева, убил Рамазан Тавлоев. Вам также известно, что в убийстве Жиха подозревается все та же шайка во главе с почтмейстером. И с какой это стати мы должны верить вам, а не следствию…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Закончить коллежскому секретарю не дал Чебышев:
– Да и откуда, Клим Пантелеевич, мы можем знать, что вы не ошибаетесь в своих предположениях? Ведь дело по убийству Жиха уже направлено в суд и завтра начнутся слушанья. Знаете, я очень уважаю ваши методы расследования, но ведь, как говорится: «и на старуху бывает проруха». В случае вашего просчета мы потеряем время и в результате этого упустим убийцу, – торговался следователь. – Вот если бы у вас имелись какие либо доказательства, подтверждающие правильность ваших версий и вы могли сейчас их нам представить, тогда, вполне возможно, мы и согласились бы принять названные условия.