Читать интересную книгу История под знаком вопроса - Евгений Габович

В самой Турции сейчас происходит трудный процесс преодоления некоторых из созданных уже в младотюркской (1909―1918) Турции и догматизированных в ататюркской Турецкой Республике после ее провозглашения в 1923 году исторических мифов. Два из них преодолеваются с особым трудом:

• Миф о том, что курды не образуют отдельного народа, не имеют отдельной от турок истории и культуры.

• Миф о том, что никакого геноцида по отношению к турецким армянам на заре возникновения республики не было.

Первый миф был закреплен Версальским мирным договором после Первой мировой войны, когда Турецкую Республику обязали уважать права национальных меньшинств, но упомянули в качестве последних только православных греков (и вообще христианские меньшинства) и приверженцев иудаизма. Курдов, как уже исповедовавших к тому времени мусульманство, полностью забыли. В результате в Турции их официально считают горными турками, а их язык был до недавнего времени под запретом. Каждый, кто устно или письменно пользовался этим древним (в отличие от возникшего в течение последних сотен лет турецкого) языком считался сепаратистом и государственным врагом и вполне даже мог попасть в тюрьму.

Если под давлением требований Европейского Союза, в который она хочет войти, Турция уже разрешила в самое последнее время использование курдского языка в быту, прессе и в контролируемых пока государством воскресных школах (об общеобразовательных школах с курдским языком преподавания пока говорить рано), то с армянским геноцидом ситуация сложнее. Турки не без основания ссылаются на регулярное предательство армянского населения в каждой из многочисленных войн с Россией в течение XIX века. И хотя царское правительство практически каждый раз предавало интересы армян Турции и в обмен на территориальные уступки на Балканах возвращало Турции занятые русскими войсками восточнo-турецкие территории, с началом каждой новой войны у армян возникали новые надежды на освобождение от мусульманского владычества и они снова переходили на сторону России. Османская империя, привыкшая иметь дело с многими национальностями, с их постоянной оппозицией (например, с арабской), почти весь XIX век как-то жила с этой враждебностью армянского населения.

Но с конца XIX века началось физическое преследование армян, вылившееся в погромы и депортации в 1895―1897 годы, в 1909 году и особенно после начала Первой мировой войны в 1914―1915 годов, которое привело к гибели большой части армянского населения Турции. Этот первый геноцид в новейшей истории рассматривается на Западе Европы как образец, по которому нацисты через 30 лет организовали массовое уничтожение евреев, цыган и других групп европейского населения. Признание Турцией своей исторической вины за это преступление» против человечности является абсолютно необходимым условием приема в ЕС и Турция это хорошо знает. Однако на этот противоречащий всей турецкой ментальности и устоявшимся историческим легендам шаг по уничтожению устаревшего исторического мифа турецкая элита идет с огромным трудом.

Государства, не выполняющие нормы международного права, рискуют подвергнуться бойкоту или даже блокаде со стороны других государств, а их правительства могут оказаться под угрозой свержения со стороны, как это было с режимом Мобуту в Конго, красных кхмеров в Камбодже, талибов в Афганистане и кровавого диктатора Саддама Хуссейна в Ираке. Но даже признание массивного нарушения прав человека в далеком прошлом может, как это видно на примере Турции, стать серьезной международной проблемой.

Историотворчество началось в эпоху Возрождения и гуманизма с создания образа мифической Древней Греции и мифического же Древнего Рима. Оно перекинулось в XVII век на выдуманное библейское прошлое и выдуманное же длинное прошлое римских пап и вообще всей христианской церкви, охватило в XVIII веке основные европейские государства, а также такие великие страны, как Россия и Китай. Особенно активно история выдумывалась в XIX веке, когда из почти ничего (в основном из археологических артефактов и разрозненных единичных записей, интерпретированных на исторический лад) возникла «древняя» история Египта и Месопотамии.

Во второй половине XIX века началось и придумывание истории Индии ― великой неисторической и нехронологической азиатской метацивилизации. Этот процесс продолжался активно и в первой половине XX века, когда выращенная в европейской традиции новая индийская интеллигенция довела мифологизацию индийского прошлого до некоторой предварительной завершенности. Так как эта выдуманная история не могла покоиться на «исторических источниках» из-за их отсутствия в системе индийских культур, то мы в результате имеем версию прошлого, основанную на художественной литературе и богатой индийской мифологии.

Впрочем недавнее националистическое правительство выдвинуло лозунг полного переписывания этого мифа в плане его подгонки под учение Ганди: история Индии де должна демонстрировать полное отсутствие конфликтов, стопроцентное миролюбие народа Индии, отсутствие в ее прошлом каких-либо войн или конфронтации с применением насилия. И все это на фоне не прекращающегося религиозного фанатизма, массовых беспорядков с применением насилия, военной конфронтации с Пакистаном, не говоря уже о недавних военных захватах Бангладеш и Гоа и о войнах с Китаем. Древняя мудрость индийцев, исключивших историю из своей культуры, к сожалению уступила в современной Индии западному представлению о том, что история как дышло: куда повернул, так и вышло.

6.3. Новые исторические мифы Африки

Возникновение африканской историографии во второй половине XX века

Первый африканский историк современного толка Ш. А. Диоп (1923―1986) начал свою карьеру в исторической науке с обвинений в адрес традиционной историографии в евроцентризме (и в этом он, конечно же, абсолютно прав), фальсификации истории (а уж как он прав в этом пункте!) и пренебрежении свидетельствами о важной, если не центральной, роли африканских цивилизаций в мировой истории (тут важно сохранять объективность, «холодную голову» и не впадать в идеологическое шаманство при выравнивании чашечек весов, конечно же подкрученных европейской «исторической наукой»). Он обвинял европейских историков в субъективизме и политической пристрастности, которая одна и приводит их к научной слепоте, мешающей признать происхождение европейской культуры от негрo-африканской.

Ничего хорошего такая позиция для него значить не могла, и его докторская диссертация по истории была в 1954 году отвергнута. Защита состоялась лишь в 1960 году после шумного успеха его книги, написанной по материалам этой диссертации. О его деятельности можно прочитать в главе «История и историки» книги Т. М. Тавристовой «Африканские интеллектуалы за пределами Африки», вышедшей в 2002 году в издательстве Ярославского госуниверситета. В дальнейшем я следую изложению Тавристовой, сотрудницы лаборатории востоковедения и африканистики кафедры всеобщей истории названного университета.

Африканские цивилизации (я имею в виду цивилизации Черной Африки) обходились, судя по всему, без европейского понятия истории. Появление первых историографических записей связано было с распространением ислама и христианства и представляет собой, следовательно, довольно поздний феномен. В рамках наших критических воззрений, относящих распространение монотеистических религий к периоду последних 500 лет, даже весьма поздний.

Ограниченный интерес, проявленный в XIX веке европейскими колониалистами к истории порабощенных африканских стран, позволяет сегодня приводить единичные ссылки на работы этого времени, но говорить о возникновении истории Черной Африки в XIX веке или даже в первой половине XX века я бы не решился. У европейцев было распространено представление о негрo-африканцах, как о людях без истории, без достоверной или малo-мальски систематизированной информации о прошлом.

Европейские историки считали, что у негрo-африканцев не было в прошлом каких-либо достойных упоминания достижений. Самобытную африканскую культуру историки Европы в массе своей просто не замечали, а отдельных наиболее талантливых ее представителей рассматривали как исключение из правила. Субъективизм в оценке африканского прошлого был скорее нормой, чем экзотикой.