Кедрин слабо усмехнулся. Да, не так давно ты бы, возможно, и поверил этому. Но сейчас… Сейчас — нет.
К тому же тебя никто не гонит. Живи здесь, на спутнике, занимайся, чем угодно. Только… не смей работать.
Но жить, когда все вокруг работают, и самому не иметь права на это очень тяжело. Просто невыносимо. Уже сейчас становится страшно…
Уехать, провести этот месяц на Планете? А Ирэн?
Но, собственно, почему она не может лечиться на Земле? Где сказано, что она должна лежать именно здесь?
Кедрин удовлетворенно тряхнул головой. Это правильная мысль.
Он вышел из кают-компании с остальными. Кто-то похлопал его по плечу, кто-то утешил: запрещается работать, думать не запрещается. Кедрин кивнул. Он уже думал. И придумал.
Ирэн вовсе не лежала без сознания; она полусидела на своем причудливо выгнутом медицинском ложе. Прозрачная перегородка была на месте, но Кедрин почувствовал взгляд Ирэн на своем лице как прикосновение, которому переборка не могла помешать.
— Что сказали ребята?
Кедрин опустил глаза.
— Ты поправишься, — утешил он. — О чем еще можно говорить сейчас?
— Отстранили?
— На месяц.
— Это долго, — грустно молвила она. — Конечно, ты не усидишь здесь.
— Кажется, нет. А ты?
— Что — я?
— Полетим на Землю оба! Ты тоже пока не сможешь работать. Ты вправе сделать это…
— Я знаю.
Она умолкла, чуть покраснев, и некоторое время молчала, закрыв глаза. Потом Кедрин спросил:
— О чем ты думаешь?
— Представляю… как это могло бы быть.
— И будет!
Она покачала головой. Кедрин печально усмехнулся.
— И снова ты выбираешь его…
— Если бы я выбрала его, — тихо сказала она, — ты сейчас не сидел бы здесь. Но…
— Что?
— Друга не бросают в беде.
— Знаю. Мне только что об этом напоминали. И что же?
— Ему труднее, чем тебе.
— Но он все знает. Я сказал…
Ирэн слабо улыбнулась.
— Что от этого меняется? Ведь он любит — и для него ничего не изменилось. Все равно я нужна ему.
Кедрин долго молчал. Потом сказал:
— Хорошо. Я тоже хочу тебя видеть постоянно. Я останусь здесь. Как бы ни было тяжело…
— Не оставайся, — она умоляюще поглядела на Кедрина. — Тогда будет трудно не только тебе. И… не только нам. Вспомни: у тебя ведь есть товарищи на Земле. В институте. Им сейчас тоже, наверное, тяжело: они не оправдали надежд. Поезжай. Расскажи им о нас. Может быть, все это хоть чему-то их научит…
Теперь покраснел Кедрин. Ирэн, ушедшая из института давным-давно, помнит о нем, о тех людях. И правда, им сейчас нелегко. Сам должен был подумать об этом… Эх, Кедрин, как далеко тебе еще до настоящего человека…
— Я поеду, — сказал он. — Только не забывай меня.
— Иногда мне этого хочется, — призналась она. — Но я знаю, что не смогу.
— Как хорошо, что мы с тобой встретились снова.
— Хорошо? Не знаю…
Кедрин вышел в коридор. Здесь было по-обычному пустынно, потом в дальнем конце показалась группа людей. Кедрину захотелось свернуть в сторону, но он пересилил себя и пошел навстречу, независимо подняв голову.
— Ага, это ты, мой наказанный друг, — рассеянно сказал Тур. — Что нового?
— Отправляюсь на Землю…
— А мы проводили на Планету Славу… Последний рейс. Здесь у нас еще нет пантеона. Но будет — со временем.
— О да, — сказал Дуглас.
— И в этом пантеоне наш друг Дуглас в свое время будет изваян в назидание потомкам с серебряной ложкой во рту — за обеденным столом.
— Не думаю, — сказал Дуглас. — Хотя…
— Есть что-нибудь новое о причинах?..
— Кое-что, — ответил Гур. — У него в скваммере оказался искатель запаха. Он сделал какие-то записи на кристалле, но излучение основательно испортило их. Обещали восстановить.
— А еще новости?
— Лобов сообщает о полном благополучии. Даже чересчур полном. Но Велигай знает: если Лобов хорохорится — значит, плохи дела. А нам, кроме всего прочего, еще хватит возни с этим запахом.
— Слушай, Гур… Ведь в тот раз прибор в пространстве взял запах!
— Да, — грустно кивнул Гур. — У меня ранец-ракета не на сжатом воздухе, а на химическом горючем. Привычка… Вот запах сгоревшего топлива и был в пространстве, когда мы испытывали Славины приборы. Так ты — на Землю… Я тебе немного завидую. Дети наши растут на Планете, и мы не так-то уж часто видим их. Но они вырастут и придут сюда. А мы тоскуем о Земле и любим свой Пояс. Противоречие? Диалектика жизни…
— Сложно.
— А что просто? Ну, мне пора. Только не забывай: на Земле ты тоже не имеешь права работать.
— Не забуду.
Он медленно шел к каюте. Что ж, месяц — это еще куда ни шло. Через месяц с небольшим корабль будет сдан… Значит, и этого у меня нет: его достроят без меня…
В каюте он осмотрелся. Собирать было нечего — люди приходили и уходили налегке. Взглянул на часы. Ежедневный корабль на планету уйдет через час.
Единственным, кто попался Кедрину по дороге в порт, был Герн. Он цепко ухватил Кедрина за рукав.
— Я вас помню: это вы заметили ту странную вспышку. Мы установили теперь: корабль цел и Трансцербер — тоже. Но расстояние между ними сократилось. Что это может означать?
— Ну, что?
— Ах, вы тоже не знаете, — разочарованно сказал Герн. — Вы далеко?
— На Землю.
— Ага… — сказал Герн, — тогда извините. Счастливого пути.
Он церемонно поклонился, но глаза его смотрели мимо Кедрина, и улыбка была лишь данью вежливости.
Объявили посадку. Пилот появился из раскрывшегося переходника. Его лицо было знакомо, хотя раньше оно не было таким непроницаемо суровым.
— Привет, Сема, — сказал Кедрин.
— Салют, — ответил Сема.
— Вы теперь на приземельских?
— Что мне, всю жизнь летать на глайнерах?
— А тот пилот?
— Не летает. Но готовится…
— Ясно. Можно садиться?
— Сделайте одолжение, — сказал Сема.
Кедрин шагнул в переходник. Гур нагнал его уже в салоне. Он протянул Кедрину маленький пакетик.
— Вот, возьми. Копия записи Славы. Прочитаешь на Планете… когда будет время и настроение. Итак — расстаемся на месяц?
— Не знаю…
— Я знаю. Ты попрощался?
Кедрин молчал. Гур промолвил:
— Ничего, грустящий друг мой. Воистину прав был кто-то, сказавший: если бы бури в пространстве были столь же преходящи, как в любви, не было бы ничего приятнее полетов. Кто это сказал?
— Не знаю, — буркнул Кедрин.
— По-моему, опять я. Или иной классик, но это неважно.
12
Капитан Лобов — там, на орбите Трансцербера — сидит за пультом. По старой привычке руки его лежат на гладкой панели, хотя привычка сейчас ни к чему, и сам пульт — тоже: управлять нечем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});