– А как бы ты сам преподавал музыку?
– Учти, что преподаватель из меня никудышный. Я слишком нетерпелив. Но если юноша убежден, что музыка – его призвание, то прежде всего нужно прилежно изучать классическую музыку, творения таких великих композиторов, как Бах, Фрескобальди, Стравинский, Бетховен, Ноно… Не стоит отчаиваться, если поначалу учеба покажется скучной. Важно выучить все многочисленные принципы классицизма, например, запрет параллельных квинт и октав. Позже придет время их нарушить и выработать собственный музыкальный язык.
Со временем смысл этих принципов станет очевиден. Я твердо убежден, что, как и всякий ученый, студент должен изучить историю человечества и этапы развития цивилизации. Только после этого он обретает право отказаться от опыта прошлого. Мою точку зрения разделяет и Шёнберг: уже на первых страницах «Учения о гармонии» этот музыкальный революционер пишет, что без знания принципов тональности овладеть языком додекафонии невозможно, ведь именно эти принципы додекафония нарушает. Может показаться, что тональная музыка исчерпала себя, а традиционные методы композиции ушли в прошлое, но это совсем не так.
Если я пишу в двенадцатитоновой технике и замечаю, что применил октавное удвоение по вертикали или повторно использовал тон внутри серии, то сразу чувствую фальшь и понимаю, что ошибся. Изучение правил музыкальных языков меняет нашу манеру мыслить и позволяет выбрать более осознанные творческие решения. Принципы композиции становятся частью нас самих. Из-за бесчисленных правил – (восходящий вводный тон, септима опускается на ступень вниз, запрет параллельных квинт, октав, мелодического тритона и так далее, – теория музыки кажется новичку неудобоваримой. Зато когда ученик понимает всю важность правил и учит их осознанно, перед ним открываются потрясающие творческие возможности.
– Не приводит ли это к тому, что, изучив музыкальный язык, начинающий композитор неизбежно переносит на свое творчество не только позитивные решения, но и свойственные этому языку проблемы?
– Да, но альтернатива этому только одна – полностью отказаться от многовекового музыкального наследия. Может быть, конечно, я и ошибаюсь.
Создавая собственную музыкальную архитектуру, я привношу в нее в том числе опыт и достижения прошлого. Однако я не ощущаю, что должен всенепременно подстраиваться под определенную манеру, писать по всем правилам.
Если у тебя есть необходимые составляющие профессии – владение техникой, любовь к музыке и страсть к сочинительству, музыка сама ведет тебя по дороге эксперимента и ты не боишься ошибиться или потерпеть фиаско. Это непременные составляющие пути. Перед тем как вступить в коммуникацию со слушателем или исполнителями твоей музыки, словом, со внешним миром, композитор должен ответить для себя на вечный вопрос: почему я написал именно эту ноту? Он должен иметь готовый ответ на этот вопрос для каждого звука.
– «Почему?» «Как?» «С какой целью?» Стоит ли за этим желание вписать в ясные формулировки что-то иррациональное или хотя бы увязать его с рацио?
– Конечно. Почему именно этот аккорд звучит именно в этом месте? Как выстроена эта композиция и почему она должна вызывать такие эмоции? Почему именно здесь композитор вводит голос, переходящий в безудержный крик? Над этими вопросами можно размышлять бесконечно как самому композитору, так и его критикам и слушателям.
Очень важно включаться в то, что мы слушаем, размышлять, и я говорю не только о музыке. Лишь так можно обрести нужную перспективу, позволяющую учитывать контекст и осознавать происходящее. За всеми нашими разнообразными талантами стоят время, энергия и труд. Осознание взаимосвязи означающего и означаемого ведет меня к тому, что я и сам нахожу свое место между одним и другим. Погружаясь в эти отношения, понимаешь нечто, чего, возможно, прежде не понимал, или только думал, что понимаешь. Но не стоит обольщаться: многое не поддается рациональному объяснению и контролю, и в этом нет ничего дурного, поскольку иррациональное приводит к новым и новым опытам, ошибкам и находкам, а каждое достижение немедленно становится отправной точкой для дальнейших исканий. Бывает, что музыка приносит истинное наслаждение именно тогда, когда нам не удается разгадать ее тайну, и нужно уметь открыться вдохновляющему влиянию этого необыкновенного душевного переживания. Чтобы лучше понять произведение, мне случается слушать его раз за разом и много раз перечитывать партитуру. Залог нашей профессии в умении анализировать музыку со знанием дела, не забывая о произведенном ею первом впечатлении.
Нередко я с любопытством возвращаюсь и к собственным творческим решениям. Мы все пытаемся создать свод универсальных музыкальных правил, но иногда – бац – и случайная находка вдруг невесть почему начинает работать куда лучше. Иногда композиция кажется серой и безликой на бумаге, но великолепна на слух и близка слушателям. Конечно, бывает и так, что блестяще написанная музыка не производит на нас никакого впечатления.
– Где, по-твоему, проходят границы музыки? Есть что-то, что неподвластно медианосителю, а стало быть, остается вне настоящего?
– Любая музыка, особенно абстрактная и необычная, может стать для композитора, исполнителя и слушателя трансцендентным опытом, средством достижения катарсиса. Она может обрести ясный смысл и привести нас на новый уровень чувственного восприятия, ведь как ни парадоксально, даже когда музыкальный язык не несет конкретного смыслового посыла, мы неизбежно ищем в нем смысл и находим его внутри себя.
– То есть музыка – это средство медитации?
– Во многих культурах, особенно на Востоке, музыка на протяжении веков использовалась для медитации и погружения в транс. В шестидесятые и семидесятые годы эта тенденция завоевала популярность в Штатах и Европе и повлияла на творчество многих поп-музыкантов, рокеров, джазистов и авангардистов.
– Существует ли связь между музыкой и властью?
– Такая взаимосвязь есть. Музыка обладает созидательной силой, она пробуждает нас, вдохновляет и обновляет, но в то же время может быть разрушительной, неукротимой, подавляющей. Она способна поработить и сломить человека, лишить его права на выбор. Хочется верить, что музыка все же связана с созиданием, но нельзя исключать, что она может оказать и негативное воздействие. Многое зависит от слушателя, а слушать активно умеет не каждый.
По большому счету, музыка обладает двойственной природой и может по-разному восприниматься не только в контексте проецируемых на экран кадров. Ее взаимоотношения со властью также двойственны. Как раз эту двойственность имел в виду Пазолини, когда сказал, что музыка к фильму способна «вдохнуть чувство в идею и помочь осмыслить чувство». Только со временем я понял, почему меня сразу поразила эта мысль: ведь именно в этом и состоит задача композитора и роль музыки не только в кинематографе, но и в отношении ко всей окружающей действительности.
– Музыка – это мост между разумом и чувством, рациональным и иррациональным, сознанием и подсознанием, языком и инстинктом… Она вне времени и пространства, в ней мы потенциально одиноки и едины и можем одновременно испытать чувство одиночества и сопричастности, потеряться и обрести себя, она размывает грань между личностью и обществом…
В душевном сумраке первобытного человека сталкиваются противоположности, а осознанность сливается со смертью и, возможно, с жизнью. Согласен ли ты, что для того, чтобы обратить власть музыки себе во благо, человек должен отбросить страх и открыться миру?
– Да, и это тяжелый труд и великая ответственность. Бывает, что успех приходит случайно, но останавливаться на достигнутом нельзя. Важно выкладываться на все сто и работать над собой. Кто-то может со мной не согласиться, но я пронес это убеждение сквозь всю свою жизнь и карьеру.
Что скажут о нас потомки? Какие-то из наших творений канут в Лету, другие же нас переживут. Пожалуй, бессмертие – это главная и величайшая возможность, которая открывается тем, кто пишет музыку и изучает ее язык. В каком-то смысле она открывается каждому из нас.