Позже, когда мужчины вернулись, Юлия шепотом рассказала о происшедшем Марцеллу и Александру. На обратном пути к Форуму девушка снова с жаром произнесла:
— Представляете, а она — ни с места!
Галлия шла вслед за нами в обществе нумидийца и Тиберия, благополучно забыв о том, что случилось в портике. Однако Марцелл покачал головой:
— Зря мама так поступила. Жди беды.
— Галлия — не рабыня Ливии, — горячо заспорила я. — Она вообще не должна быть ничьей рабыней.
— Но все-таки принадлежит моей матери, — вздохнул Марцелл. — И теперь она в большой опасности. Нельзя безнаказанно встать на дороге у этой женщины.
— А я понимаю Октавию, — подала голос Юлия. — Ей надоело, что Ливия корчит из себя единовластную владелицу Рима.
— Так и есть, — возразил Марцелл.
— Нет. Мой отец — хозяин! А Ливия просто шлюха, которой повезло с мужем.
Мой брат хохотнул, и я прикрыла рот, чтобы не рассмеяться вслух. Юлия озорно подмигнула мне.
— Давайте найдем разбирательство покороче и покончим с этим.
В этот день на Форуме слушалось только одно дело. Люди толпились вокруг подиума, откуда адвокат обращался к присяжным заседателям, которым и предстояло вынести окончательное решение.
— Ничего не видно, — пожаловалась дочь Цезаря. — Что вообще происходит?
— Двести рабов обвиняются в убийстве хозяина, Гая Фабия, — пояснил Юба.
— Гай Фабий? — ахнула Юлия и повернулась ко мне. — Помнишь? Тот самый, что высек мальчишек возле святилища!
— И что же, все двести — убийцы? — воскликнула я.
— Когда один из рабов лишает жизни своего господина, наказания не избежать никому, — бесстрастно проговорил нумидиец.
Внезапно Юлию разобрало любопытство.
— А нельзя нам как-нибудь подобраться поближе?
— Конечно, — сказал нумидиец, изогнув брови, и осторожно провел нас за помост, на котором рядами стояли рабы, скованные за шеи.
Отсюда мы наблюдали за спинами адвокатов, обращающихся к присяжным и к публике.
— Совсем еще юные, — шепнула я Александру.
Кое-кому из рабов не исполнилось и пяти лет; вряд ли они могли участвовать в преступлении. Я повернулась к Юбе:
— Неужели их в самом деле убьют?
— Разумеется. Если сочтут виновными.
— Как можно быть таким бессердечным?
— Это ведь не его забота, — вмешался Тиберий. — Что он, по-твоему, должен делать?
Защитник обвиняемых только что закончил речь, и его место занял адвокат покойного Гая Фабия.
— Вы слышали, — начал он громовым голосом, — душещипательные истории о рабах, которые якобы не могли принимать участие в убийстве. Женщины, дети, седые полукалеки… Но что они видели?
Зрители начали переглядываться, задавая друг другу тот же вопрос.
— Что им известно, о чем они умолчали? Не заблуждайтесь, — гневно продолжал он, — между свидетелем и соучастником нет ни малейшей разницы. Мы не знаем, кто из этих негодяев стоял на страже, когда Гая Фабия удавили в собственной комнате, а потом нанесли ему дюжину ножевых ранений.
Публика заворчала. Сидевшие впереди на деревянных скамьях присяжные покачали головами.
— Пора наконец преподать урок, — торопливо продолжил защитник. — Около тридцати пяти лет назад точно такое же слушание закончилось казнью четырехсот рабов. В то время присяжные понимали, насколько необходимо донести до людей послание. Никто не дерзнет поднять руку на хозяина, зная, что будут наказаны все. И теперь это нужно решительно пресечь. Иначе кто будет следующим? Вы? — Его палец указал на пожилого мужчину, сидевшего на скамье, чья шея сгибалась под тяжестью золотых цепочек. — Или вы? — воскликнул он, глядя на молодого человека, облаченного в toga judex. — Забудьте все, что вам тут рассказывали. Да, нескольким юным рабам придется погибнуть. Но разве их жизни важнее вашей? Важнее, чем жизни ваших жен и детей?
Защитник сошел с помоста под неотрывным восхищенным взглядом Юлии.
— Что теперь? — прошептала она.
— Это все, — ответил Тиберий.
— И никаких обсуждений? — удивился Марцелл.
Зрители начали расходиться, и Юба тоже тронулся к дверям, обронив:
— До завтра — никаких.
— Сколько же дней протянется слушание? — осведомилась Юлия.
— Столько, сколько потребуется.
Девушка рассердилась:
— Что же нам целый месяц сюда ходить? Или два?
— Вряд ли, — сказал Тиберий. — Суды закрываются в ноябре-декабре.
— А кто решает, когда конец разбирательству?
— Присяжные, — подала голос Галлия. До сих пор она не проронила ни слова. Теперь же тихо прибавила: — Жаль бедных детей.
Назавтра никто не сетовал по дороге к Форуму. Даже Юлию и Александра судьба двух сотен рабов занимала сильнее, нежели скачки. Даже на улицах толковали про это слушание, и мне показалось, что людей возмущало не убийство, а ожидаемый приговор.
— Пятьдесят три ребенка, — возмущалась какая-то женщина из толпы. — Это несправедливо.
Хотя на место мы прибыли в то же время, что и накануне, слухи уже облетели Рим: помост и скамьи присяжных окружала тысячная толпа.
— Смотрите, как люди рассержены! — вырвалось у меня. — Теперь присяжные просто обязаны оправдать невиновных!
— Ничего они не обязаны, — возразил Юба, сопровождая нас к местам за помостом, предназначенным для почетных гостей. На сей раз понаблюдать за разбирательством явились несколько сенаторов. — Присяжные выносят вердикт, основываясь на справедливости (как они ее себе представляют), а не на мнениях разъяренной толпы.
— Значит, и ты согласен? — воскликнула я.
Нумидиец посмотрел на несчастных рабов, скованных железными кандалами. Поймав его взгляд, одна маленькая девочка с каштановыми волосами доверчиво улыбнулась.
— Я — за порядок.
Адвокат Гая Фабия уже стоял на помосте и громко стучал кулаком по дереву.
— Хотите увидеть убийцу? — воскликнул он. Зрители зашумели. — Вот он!
Стражники вывели вперед юношу, стоявшего отдельно от прочих.
— Это тот самый, которого Фабий бил возле храма? — спросила я, наклонившись к Юлии.
— Откуда мне знать? Галлы все на одно лицо.
Услышав эти слова, Галлия покачала головой. Между тем адвокат выбросил над головой кулак.
— Вот раб, ответственный за убийство, и он даже не отрицает этого! — прокричал выступающий. — Кто из вас думает, что мальчишка четырнадцати лет не мог совершить это в одиночку? Удавить своего господина, нанести господину множество ран и потом утопить его тело в бассейне атрия?
Многие зрители стали качать головами. Обвиняемый потупил взгляд. Как и тот юный раб из кухни, он понимал, что уже обречен. Адвокат испустил выразительный вздох.