«418 1.48 Чьют стенд 18
Приезжайте поездом 12.40 с вокзала Ватерлоо до Эндоуер-джанкшн в среду или четверг день приезда телеграфируйте = Резерфорд»
Резерфорд считал, что Анна Алексеевна может ехать в Россию только в том случае, если будут получены от советского правительства гарантии ее свободного возвращения в Англию. А такие гарантии, особенно письменные, ей давать никто не хотел. Анна Алексеевна оказалась в очень трудном положении: она рвалась в Москву — и считала себя не вправе ехать туда против воли Резерфорда:
«Я так много ему (Резерфорду — Е. К.) сейчас обязана за все его исключительно необыкновенное теплое и хорошее отношение, и он столько перенес из-за этого всего неприятностей, что я не считаю возможным ехать без того, что он будет знать, что я возвращусь, — писала она Петру Леонидовичу 29 августа 1935 г. — …Сейчас самое трудное время. Все эти месяцы я жила мечтой, что наконец я смогу Тебя увидеть. И теперь, когда это так близко и исполнимо, на дороге стоят и ставятся препятствия. <…> Я ездила к нему на дачу и провела целый день. Мы очень много и интересно говорили, и у меня создалось впечатление, что он в принципе согласен с Тобой, но, конечно, есть расхождения в деталях…».
«1 сентября 1935 г., Кембридж
Дорогой лорд Резерфорд,
Я все еще в Кембридже и теперь не знаю, когда уеду. Тейлор, возможно, рассказал Вам, как мы с ним ходили в посольство. Разговор [там] получился весьма необычный, и мне искренне жаль Дж. И. [Тейлора]. Каган, который встретил нас, был предельно груб и [вскоре] после некоторого количества оскорблений выпроводил нас вон. Однако я услышала от него о моем деле то, чего он ни в коем случае не сказал бы, не будь там третьего лица: он стал нести какую-то чушь о достоинстве и пр. Он был очень немногословен и делал вид, что во всем виновата я, потому что не предупредила, что приду с Дж. И., однако поскольку я сразу признала свою вину и извинилась перед Дж. И. и Каганом за свою ошибку, то ему не было смысла подчеркивать ее. (А когда я спросила, каков был бы его ответ на мою просьбу прийти со своим другом, он сказал, что ни в коем случае не согласился бы на это.) У Дж. И. сложилось впечатление, что они не собираются выпускать меня обратно. А по моим впечатлениям, Каган был очень скрытен со мной и предпочел бы видеть меня запертой в безопасном месте.
В пятницу я говорила с Капицей по телефону, это было самым приятным событием за многие месяцы, но таким коротким. Я сказала ему, что Вы обеспокоены моим отъездом и что, поскольку я очень благодарна Вам, я поступлю так, как Вы посоветуете. Он ответил, что и Крестинский (замещающий Литвинова в его отсутствие), и Межлаук, и Бауман (возглавляющий новое министерство по науке) согласны с ним в том, что мое возвращение вполне гарантировано. Он считает, что получить от них какие-либо письменные гарантии будет очень трудно; как он выразился, „писать здесь не любят“.
Похоже, что его отношения с ними заметно улучшились, и К. думает, что мое упрямство может разозлить их. Однако в то же время он советовал мне идти в посольство „с кем-нибудь“ — ну, результат Вам известен. Он сказал мне: „передай Резерфорду, что я нежно его люблю“. В субботу вечером я послала ему большую телеграмму, в которой рассказала о нашем эксперименте в посольстве. Дословно это звучало так: „Пошла в посольство с другом. Не только не получила заверений, но мне было отказано в возможности поговорить в присутствии третьего лица. Со мной говорили очень грубо и указали на дверь.“
Анна.
Ответа от К. я пока не получила, поэтому не знаю, что он предпринял по поводу моей поездки и гарантий. Мне очень жаль, что я доставляю всем такие хлопоты, однако здесь мне остается только сидеть и ждать, что случится.
С наилучшими пожеланиями леди Резерфорд
Искренне Ваша
А. Капица
P. S. В телефонном разговоре был довольно интересный момент: он сказал, что встретит меня в Ленинграде, если я поплыву пароходом, однако, если я решу ехать поездом, он не уверен, что сможет встретить меня на границе; как он выразился, ему „это не очень удобно“. И это после его слов о том, что его отношения с властями очень улучшились».
«18 сентября 1935 г., Кембридж
Дорогой лорд Резерфорд,
Я еще в Англии, жду. Я все это очень переживаю, и, как мне передал Дирак, для Капицы было страшным ударом узнать о происшествии со мной и Тейлором. К. явно считает, что с моей стороны было ужасной ошибкой просить письменного подтверждения, что любой документ получить у русских трудно, что это лишь будит в них подозрения и что, как только положение прояснится, мне будет лучше поехать в Россию.
Судя по его письмам, он так расстроен и несчастен (и Дирак подтверждает это), что я чувствую, что не могу больше оставаться здесь, а должна ехать к нему в Москву, согласится он на это или нет. Поехать и дать ему столько благоустроенности, сколько я смогу. В конце концов, гораздо важнее, чтобы К. был в хорошей форме, чем выиграть одно очко у советского правительства ценой превращения К. в ходячую развалину. Однако я не хотела бы делать что-либо против Вашей воли. Вы были так добры ко мне все эти годы, и без Вашей поддержки я ничего не смогла бы сделать. Поэтому я не могу просто так уехать в Россию, не испросив у Вас морального одобрения этого шага. Я знаю, Вы уверены, что обратно они меня не выпустят. Но разве Вы не считаете, что рискнуть стоит и что ради удобств, которые я создам для К., можно рискнуть чем угодно. И разве это не все, что я могу сделать сейчас? Для меня гораздо важнее быть с К., чем думать о моем возможном задержании. Я согласна быть заложницей в России, если этой ценой будет куплено разрешение для К. приехать сюда хоть ненадолго. Сейчас он бесконечно несчастен, и важно только это.
Вот все мои соображения, и я очень надеюсь, что Вы дадите мне свое моральное одобрение на то, чтобы ехать в Россию и не настаивать на гарантиях. Не считаете ли Вы, что это — единственное, что я могу сделать сейчас, и что важнее всего сделать жизнь К. переносимой, пусть даже на короткое время.
Дирак возвращается 20-го, и я надеюсь увидеться с ним. О Капице он написал мне из Будапешта.
Наилучшие пожелания леди Резерфорд.
Искренне Ваша
А. Капица».
«19 сентября 1935 г., Чантри-коттедж
Дорогая г-жа Капица,
Я получил Ваше письмо сегодня и спешу ответить на него. Если Капица, несмотря на неудачу Вашей попытки получить от посольства недвусмысленное заявление, склонен настаивать на Вашем возвращении в Россию, я вполне согласен с тем, что Вам следует поехать, чтобы помочь ему в его нелегком положении. Возможно, что отказ посольства дать Вам письменные заверения не следует понимать в зловещем смысле; возможно, что он продиктован их гордыней, а не дурными намерениями. По этой причине я не могу советовать Вам остаться здесь, когда Капица хочет видеть Вас в России. В конце концов, именно Вам и Капице решать вопрос о возвращении, потому что положение в России вы знаете гораздо лучше, чем я могу надеяться когда-либо узнать. Я полностью освобождаю Вас от обязанности следовать тем советам, которые я дал Вам, когда положение было зловещим. <нрзб> я искренне придерживаюсь мнения, что в настоящих условиях Вы можете ехать к Капице, положившись на судьбу в том, что Вам позволят вернуться, когда Вы этого пожелаете. Никто не скажет Вам, когда Вам следует ехать. В этом Вашем приключении я желаю Вам всяческой удачи, — я уверен, что в эти тяжелые времена для Капицы будет неоценимым благом то, что Вы рядом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});