Читать интересную книгу Ящик Пандоры - Марина Юденич

Но в чем лежала причина более серьезной его проблемы, о которой он в потоке пустой болтовни пока и не заикался, предстояло еще разбираться. Посему необходимо было положить конец легкому трепу и аккуратно приступать к делу.

Но Юрий Кузякин, при всех своих очевидных недостатках, был человеком совсем не глупым. И уж, конечно, он помнил, что привело его в кабинет к Ванде. Он остановился сам, резко сменил тон и произнес те слова, которые едва не сорвались с губ Ванды:

— Простите, Ванда.

— …Александровна.

— Вот как? — В голосе его снова проскользнули интонации из только что отринутой манеры, но он быстро справился с ними. — Хорошо. Я понимаю, Ванда Александровна. Так вот, Ванда Александровна, все, что я сейчас здесь нес, это, знаете ли, от страха…

— Знаю.

— Да? Тогда можно не рассыпаться в дальнейших извинениях?

— Вполне. Ограничимся тем, что вы это признали, и перейдем к делу.

— Да. К делу. Я согласен. А вы действительно сумеете мне помочь?

— Попытаюсь. Но прежде ответьте: что вам известно о психоанализе?

— Увы, очень немногое.

— Тогда придется некоторое время меня послушать. Так сказать, вводная часть перед началом собственно работы…

— Но почему, Люлик? Почему ты не хочешь идти на день рождения к тете Лиле? Там будет столько вкусных вещей, и вспомни, какие у тети Лили игрушки, настоящие солдатики и железная дорога, ты будешь играть сколько захочешь.

— Нет, мамочка, пожалуйста, я не хочу никаких вкусных вещей, и играть я не хочу… Пожалуйста, мамочка, позволь мне остаться дома… Я не буду бояться. И не буду открывать ящики в дедушкином столе. Я лягу спать и закрою глазки, честное слово, мамочка…

— Послушай, Люлик, ты же знаешь, что мамочка ни за что не оставит тебя одного дома, когда на улице уже темно. Значит, мамочка тоже не пойдет на день рождения к тете Лиле, и тетя Лиля, конечно, расстроится в свой день рождения. Ведь ты же знаешь, что мы с ней самые близкие подруги, и когда умерли мои мамочка и папочка, а твои бабушка и дедушка, тетя Лиля очень много делала для нас и помогала нам. У нее тоже, как и у нас, нет никого близких, родных, понимаешь, мальчик мой, потому что ее единственный сыночек умер. Она теперь так любит тебя, потому что ты похож на него. И если мы не придем сегодня ее поздравить, ей будет очень обидно и горько. И представь даже: в свой день рождения она будет плакать…

— Ну и пускай плачет!

— Люлик, зайчик мой пушистенький, как ты можешь говорить такие вещи! Разве ты хочешь, чтобы мамочка рассердилась на тебя?.. Ну почему ты молчишь? Скажи мне, почему ты хочешь, чтобы тетя Лиля плакала, разве она чем-то обидела тебя?.. Люлик! Ты же хороший мальчик, а хорошие мальчики всегда говорят правду. Скажи маме правду: тетя Лиля чем-то тебя обидела? Господи, почему же ты плачешь? Ну, пожалуйста, солнышко мое единственное, не мучь мамочку. Я сейчас тоже заплачу… Люлик!

— Не надо ходить к тете Лиле, не надо, мамочка, пожалуйста, прошу тебя! И пускай она не приходит к нам, мамочка, не надо. Не зови ее к нам в гости никогда, мамочка, мне не надо никаких ее конфет, и конструктор ее тоже отдай ей обратно.

— Господи, Люлик, успокойся, маленький мой, не плачь. Иди к мамочке, я с тобой, видишь, мы с тобой вдвоем, дверь закрыта, никто не придет к нам, если мы сами не захотим. Никого не бойся, мой маленький. Но скажи мне, что плохого тебе сделала тетя Лиля?.. Люлик! Господи, что же ты плачешь так горько, ну прошу тебя, пожалуйста, скажи мне…

— Если я скажу, ты выгонишь меня из дома на помойку, а жить будешь с тетей Лилей.

— Господи, кто сказал тебе такую глупость? Ну подумай сам! Как я могу выгнать тебя, да еще на помойку, если ты мой сын, моя частичка, мой самый любимый человечек на земле? Почему же ты не веришь мамочке, а веришь какому-то злому человеку, который сказал тебе такую глупость?

— Это не злой человек сказал, а тетя Лиля.

— Тетя Лиля? Не может быть… Но почему? Что ты сделал такого, что я могу на тебя так рассердиться? Люлик! Люлик, послушай меня. Мамочка дает тебе слово. Слышишь? Я ведь никогда не нарушаю слова, если дала его тебе. У нас ведь есть такой уговор. Правда? Ну вот. Мамочка теперь тоже дает тебе слово, что не будет на тебя сердиться, что бы ты ни сделал, про что узнала тетя Лиля… Слышишь? Ты веришь мамочке?

— Верю.

— Тогда расскажи, что ты сделал плохого тете Лиле. Почему она должна рассказать мне что-то, от чего я рассержусь?

— Я не делан плохого. Она сама сказала мне это делать.

— Что делать, Люлик?

— Трогать ее… Ручками и язычком тоже…

— Что трогать, Люлик?!

— Грудку и там, где у девочек ничего нету, как у мальчиков…

— Господи, Пресвятая Богородица! Люлик! Ты говоришь мне правду?! Когда это было?!

— Давно, летом еще, на даче у тети Лили, когда ты уезжала на работу. И потом еще, у нас, когда она приходила, а тебя не было дома… Много раз. Мамочка! Я не хочу больше играть с ней в собачку! Она говорит, что я маленькая собачка и должен ее лизать и кусать… И еще, мамочка, она сказала, что, если я расскажу тебе, ты очень рассердишься и выбросишь меня на помойку, а вместо меня возьмешь ее к себе жить…

— Господи, дай мне силы пережить это! Господи, научи, как мне теперь жить! Люлик, мальчик мой единственный, почему же ты терпел все это и ничего не сказал мамочке?

— Я боялся, мамочка. Она сказала, что ты очень рассердишься, ты же так ее любишь.

— Нет, Люлик. Я больше не люблю ее. Хочешь, я выкину ее на помойку? Хочешь? Вот сейчас позвоню ей и скажу, что выкидываю ее на помойку.

— Правда, мамочка?

— Конечно, правда, мой мальчик. Нету больше никакой тети Лили. Она будет сидеть на помойке, а потом приедет мусорщик.

— Дядька «и-и-и»?

— Как ты сказал, мой маленький?

— Ну как же ты забыла, мамочка, мы же зовем мусорщика дядька «и-и-и».

— Почему?

— Мамочка, ты что, правда забыла? Потому что он свистит в свой свисток: и-и-и-и-и.

— Господи! Прости меня, Люлик, я правда забыла. Так вот, приедет дядька «и-и-и-и» и заберет ее вместе с помойкой.

— Навсегда?

— Конечно, навсегда, дурачок мой маленький…

Поздним вечером Ванда пила с бабушкой чай на их просторной кухне, отвоеванной Вандой Болеславовной у архитекторов, у домоуправления и прежде всего у самой Ванды, желавшей видеть их большую квартиру более современной. Однако этим вечером настроение у Ванды было столь приподнятым, что даже громоздкий бабушкин буфет почти не раздражал ее и был даже привычен и мил сердцу.

— Да, история, конечно, примечательная. Обязательно все подробнейшим образом запиши, это же прямо перл в твою диссертацию!

— Непременно запишу, бабушка. Вот чай попью, все еще раз с тобой проговорю для проверки и пойду писать.

— Что уж тут проговаривать? Все проговорили. В сумеречном состоянии работала ты с ним отменно. С чистым сердцем ставлю «отлично»: такую сыграла мамочку, я сама Елизавету перед глазами увидела, ей- богу. Хорошо уловила.

— Да, хорошо! А с дядькой «и-и-и» чуть не прокололась. Представляешь, отдаю себе отчет, что ни черта про этого дядьку не знаю, но зацикливаться на нем нельзя: Юрий в транс уходил очень тяжело, как-то вздрагивал все время. В общем, один ненужный вопрос, и — сама понимаешь…

— Понимаю, конечно.

— Но и отцепиться от этого проклятого дядьки не могу. А вдруг за ним что-то важное?

— Да уж.

— Ну кто бы мог подумать, что «и-и-и» — это звук свистка мусорщика.

— А я бы сразу догадалась. Ты, принцесса на горошине, спать имела обыкновение до полудня еще с малолетства, вот и не помнишь, как они по утрам раньше свистели…

— А кстати, чего это они свистели?

— Это из старых повадок. Раньше контейнеров не было, приезжала машина с мусором, они свистели, и хозяйки спешили с ведрами. Так и повелось. Но мальчишка действительно интересно интерпретировал. Но, кроме дядьки этого, ты была на высоте. Поздравляю! Сам Байер не мог бы рассчитывать на большее.

— Несчастный мальчик.

— Да почему несчастный? Он-то ничего этого не помнит, вон какой фанфарон, как ты говоришь, вымахал. Попались ему эта тетя Лиля теперь, он бы ей напомнил «игры в собачку». Вопрос только в том, кто был бы собачкой.

— Фи, бабушка!

— А что — фи? Таких похотливых сучек наказывать надо примерно. Жаль, ничего он не помнит и теперь уж не вспомнит точно.

— А мать?

— Что — мать?

— Ей не следует рассказать, как ты думаешь?

— А зачем, рассуди сама? Была подруга у нее, похоже, давно и долго дружили. Кстати, может, и сейчас дружат. Тебе ведь про то не ведомо. И вдруг такой удар! Тут и кондратий хватить может. А главное, сгоряча, в беспамятстве, в бреду — ты ведь не знаешь, как ей умирать придется, и вообще как ее дальнейшая судьба сложится, — она сыну может все выболтать, и твоя успешная работа поганому коту под хвост пойдет. Неизвестно еще, что он тогда выкинет. Нет уж, по моему разумению, Бог им всем судья. Главное, чтобы у парня все наладилось.