Читать интересную книгу Somniator - Богдан Тамко

Так я и жил. Занимался любимым делом, общался с клиентами и любил дочь. Мне шел четвертый десяток и, пожалуй, я добился всего, к чему стремился. Семь женщин, как семь смертных грехов, ушли от меня, и теперь я был чист, непорочен и, кажется, безумно счастлив.

Через три года Кристину нужно было отдавать в детский садик. Конечно, я мог этого не делать, но слово «нужно» использовалось мною не просто так. Девочке было необходимо получать общение с ровесниками, коммуникативные навыки, а не только созерцание поющих теть и дядь. Малышка отлично говорила, никаких дефектов речи не имела, обладала хорошим музыкальным слухом и чувством ритма.

Слово «мама» она не понимала в принципе, поэтому всегда недоуменно реагировала на вопросы моих гостей о ней. «Та, кто нас бросила», – вот и все, что знала о Вике маленькая Кристина.

Именно тогда я впервые за годы вспомнил про Элизабет и давно высказанное ей мое желание о дружбе наших детей.

– В каком детском саду обучается маленький Наполеон? – спросил я, когда прошли первые вопли радости от моего неожиданного звонка. Как только я объяснил, зачем мне это нужно, то понял, что мне еще долго предстоит рассказывать, откуда у меня трехлетняя дочь.

– Давай лучше все вместе встретимся, – сказал я, – погуляем: лето все-таки.

А Элизабет словно и не изменилась. Она шла по аллее с пятилетним мальчиком за руку и была такая же родная, как всегда.

– Привет, мой хороший, – сказала она и поцеловала меня коротко в губы.

– Только не додумайся приветствовать меня так же при муже.

– Скажу, что мы промахнулись, – засмеялась Элизабет, и мы вместе зашагали в парк Сокольники.

– Ну, рассказывай, друг, как ты докатился до жизни такой и кто твоя счастливица? А ты, негодяй, еще и не познакомил нас! Руку дай!

Я протянул Лизе кисть правой.

– Ну хоть свадьбы не было – я бы тебе этого вообще не простила.

Я долго, в красках описывал Элизабет историю своей несчастной любви. Все это время малышка Кристина не отрывала от меня глаз и тщательно внимала каждому слову.

– Вот сука! – воскликнула Элизабет, когда я закончил рассказ.

– Это про маму? – неожиданно спросила дочь.

– Да, моя милая, – ответил я, взяв девочку на руки, – это про маму.

– Ты не скрываешь от нее ничего? – удивилась Элизабет.

– Скорее наоборот.

Прогуливаясь по парку, мы обсудили детали нашего быта, я выяснил, в какой детский сад ходит Наполеон и понял, что у нас с Элизабет началась неспешная, обычная жизнь, когда уже ничего не создается, все схвачено, и, по сути, весь смысл существования сводится к детям. А подруга словно читала мои мысли.

– Слушай, Наполеон, – сказала девушка, взяв меня за плечо, – что с твоей картиной?

– Портрет Кристины?

– А у тебя есть другие? – она вдруг засмеялась. – Так вот, где кроется секрет имени твоей дочурки. Взрослый мужик, а все такой же романтик!

Я улыбнулся.

– Там же, дома, вся изъеденная временем.

– Я на следующей неделе организовываю выставку молодых неизвестных художников в Третьяковской галерее и требую, чтобы этот портрет туда попал.

– Нет, – отрезал я.

– Почему?

– Нет!

Элизабет замолчала, подбирая слова.

– Наполеон. Ты создал шедевр. Я думала об этом много лет и каждый раз приходила в неистовство от того, что он протухает в этом молитвенном уголке.

Я не перебивал ее.

– Мир должен ее увидеть. Хотя бы Москва. Что ты потеряешь?

– Себя. Я писал ее для себя.

– И для нее. Не так ли? А раз круг зрителей уже ограничен не одним тобой, то что с того, что будет парой десятков человек больше?

Мы шли по очередной аллее, и я не знал, как защитить свою святыню от человека, который всегда хотел для меня только лучшего и знал, как это сделать. А я столько раз отвергал ее помощь. Элизабет нежно, но ощутимо заколотила меня по щекам.

– Очнись, Наполеон! Это старая детская любовь, мечта, химера, что ты так за нее уцепился? Вылезь хоть раз из своих иллюзий и яви миру красоту своего непорочного чувства!

– Что за условия? – спросил я, подумав некоторое время.

– Никакие. Лучшие работы будут двигаться по выставкам все выше и выше, пока не попадут на мировую, которая будет еще даже неизвестно когда.

– Что с сохранностью? Как ее перевезут, кто будет трогать?

– Все в самом лучшем виде, как будто это антиквариат, – засмеялась Элизабет, – я лично вырежу кишки тому, кто оставит там хоть царапину.

– Когда?

– Приедут хоть сегодня. Ты согласен?

– Да.

– Люблю тебя, – взвизгнула девушка и опять поцеловала меня в губы.

– Эх, разучился я тебе отказывать, моя Элизабет.

– Твоя, твоя, всегда буду твоей, где, кем и с кем бы мы ни были.

Больше, чем сестра, меньше, чем любимая. Сильнее, чем подруга. Мой ангел-хранитель.

Вечером я, скрепя сердце, отдал портрет грузчикам. Только в этот момент я осознал, что за столько лет он не стал иметь для меня меньшего значения ни на йоту. Фотографию, которая превратилась в поблекший кусок бумаги, я спрятал в шкаф до возвращения портрета домой. Теперь за занавесом моего иконостаса ничего не было – впервые за два десятка лет. Мужики укутали картину в миллион смягчающих материалов, и я наблюдал за этим с улыбкой, понимая, что они явно перебарщивают с осторожностью, следуя строгому указанию Элизабет. В тот день портрет, который я писал все лучшие годы своей жизни, впервые покинул отчий дом.

Тем временем, пока моя работа готовилась к выставке, я определил Кристиночку в детский садик и окончательно познакомил ее с Наполеоном, наказав ему заботиться о ней и беречь до конца его дней. Парнишка был хмурый, серьезный и ответственно ответил, что ни один мальчик не обидит ее. Моя душа порхала от этих слов.

На следующие выходные мы пошли в Третьяковку смотреть выставку. Элизабет превзошла все мои ожидания – портрет висел ровно в центре всей экспозиции, обособленно, и расстояние от него до других картин было больше, чем у всех остальных. Это сразу привлекало к ней внимание. Мы с Кристиной подошли к портрету и попытались пробиться сквозь толпу людей, окруживших мою работу.

– Папа, смотри, все гости собрались здесь! – сказала мне дочь.

В самом деле, весь ажиотаж был только у портрета, на остальные полотна мало кто обращал внимание. Я созерцал свое детище и, наконец-то, понял, что в таком заведении ему самое место. Внизу на золотой табличке красовалась надпись:

«Наполеон Мрия. Благоговение».

– Ты доволен? – услышал я за спиной голос Элизабет.

– Точнее названия сам автор не подобрал бы.

– Ну так я всегда лучше автора знала, чего он хочет.

Я всматривался в контуры и линии на картине и ощущал именно то, что было написано на табличке.

– Спасибо, Элизабет.

Она даже не спрашивала, за что. Зачем, если ей итак все всегда со мной было ясно?

И полетели месяцы. Я водил дочь в садик, работал в студии, а Элизабет делала все возможное для того, чтобы выставить портрет Кристины на самое заметное место. Но в этом уже не было необходимости – о картине уже ходили слухи по всему городу. По крайней мере, так говорила Лиза. Наполеон с моей маленькой Кристиной стали неразлучными друзьями, они часто играли вдвоем во дворе, у кого-то из нас дома, ходили на разные праздники вместе. По словам воспитателей, эта парочка умудрялась даже быть рядом на прогулках в садике, несмотря на нахождение в различных группах по возрасту.

Чем дальше шло время, и чем старше становилась Кристина, тем страшнее мне бывало иногда от мысли, что моя девочка рано или поздно вырастет, и я останусь совсем один.

Через год картина начала гулять по России, проходя все выше и выше, как и предрекала мне Элизабет. Наполеон пошел в школу, но его общение с моей дочерью не прервалось. Все происходящее делало меня счастливым и одновременно опустошало. Девочка часто приходила ко мне вечером перед сном, забиралась своими маленькими ножками мне на коленки и с чистейшей любовью смотрела на меня чернющими глазами.

– Папа, почему ты всегда такой грустный? Ты скучаешь по маме?

– Нет, малышка, я скучаю по тебе. Уже.

– Но почему? – говорила она, обхватывая меня своими ручонками. – Я же люблю тебя больше всех на свете! И всегда буду любить так!

В эти моменты мне хотелось плакать.

– Я никогда не прощу маму за то, что она сделала тебя таким!

– Она в этом не виновата. Наверное, я рожден бороться и метать о счастье, а не реально добиваться его и наслаждаться им. Я не верю, что ты со мной. И никогда не забываю, что это не навсегда.

– Навсегда! – говорила дочка и засыпала у меня на руках.

Глава 32

Когда маленькая Кристина отмечала свой восьмой день рождения, мы с Элизабет сидели на кухне, обсуждая, как судьбы детей похожи на наши, а гости играли в комнате. Там была именинница, Наполеон и одноклассники Кристины. Неожиданно раздался звонок в дверь, а я в это время вставлял свечи в торт, поэтому открывать пошла Лиза. Я слышал в коридоре женские голоса, а потом чуть не уронил всю сливочную конструкцию на пол – на пороге стояла постаревшая за восемь лет Виктория. Я не успел ничего сказать, потому что только услышал детский возглас: