— Нет, — усмехается Егор. У него приятная улыбка, открытая. И вообще — хороший парень, располагающий. Но желание дать в морду не отпускает. — Это Любина работа. Моей партнерши по мастерской. Мы всегда работы друг друга хвалим, свои-то неудобно рекламировать — так у нас заведено.
Внутри все просто цепенеет от этих слов — «мы», «у нас», «моей». Сжимает правую руку в кулак.
— Ну, если все в порядке…
Нет, ну нельзя так, этот Беркович действительно не виноват в том, что…
— Да, конечно, — Ник кивнул резко, полез во внутренний карман пальто за портмоне. — Спасибо.
— Вам спасибо, — Егор сунул деньги в карман своей куртки. Неожиданно подмигнул. — Надеюсь, ей понравится подарок.
— Это я для себя, — Ник ответил хмуро.
Беркович перестал улыбаться.
— Ну что же, тогда, надеюсь, мандаринка будет радовать вас. Всего наилучшего.
— До свидания, — кивнул на прощание, развернулся и быстро пошел к метро. Радовать?! Он вообще уже забыл, когда чему-то радовался.
Но Беркович оказался прав. Теплый оранжевый стеклянный кругляш словно согревал его, одним лишь присутствием на столе рядом с ноутбуком.
На работе как-то все стало совсем подозрительно благополучно. Набирался опыта, бывал периодически хвалим шефом. В начале декабря в городе заполыхала эпидемия гриппа, а иммунитет Ника, непредсказуемо отреагировавший на африканский стресс, вдруг включился на полную мощность и раз за разом отбивал атаки коварного вируса. И пока коллеги лежали по домам с температурой, кашлем, насморком и прочими «радостями жизни», Ник впахивал за добрую треть отделения. За что получил почетное звание «героя последней эпидемии». На Нину Гавриловну, которая в очередной раз зачем-то решила высказаться на тему его перманентно мрачного настроения, а так же его синеглазой причины, неожиданно рявкнул в ответ вдруг так, что потом стыдно стало. А медсестра на следующий день подошла и сказала: «Молодец, Николай Глебович. Правильно на место меня поставил. Нечего позволять всяким посторонним в свою жизнь лезть. Взрослый мужик — сам лучше меня все знаешь. Просто возмужал ты, а я и не заметила, все как с пацаном с тобой». Но Ник все равно извинился за свои резкие слова, и они с Ниной Гавриловной в итоге преломили в знак примирения отличнейший домашний пирог с рыбой.
Новый год подкрался незаметно. Многочисленные мытарства Ника сначала под руководством Алены Владимировны, а потом на пару с Варькой — выбирая берлогу Звероящеру, сделали из него счастливого обладателя скромной однокомнатной квартиры в новостройке, а в комплекте к ней — двадцатилетнего ипотечного рабства.
Договор он подписал за четыре дня до конца года, а на следующий день было запланировано празднование Нового года с коллегами. Нику совершенно не хотелось, но он дежурил в тот день и деваться некуда было — пришлось присоединиться к коллективу, собравшемуся в ординаторской. Чисто символически глотнул шампанского — знал, что не отстанут. А потом чувствовал себя дурак дураком — трезвый среди веселящихся коллег. Выслушал излияния подвыпившей Нины Гавриловы о том, как бы она хотела, чтобы «ее Альбиночка и ты, Николаша друг с дружкой… Но я понимаю, все понимаю, сердцу не прикажешь…». А потом еще постовая сестра, Светка Рыбакова, приняв на грудь для храбрости, вытащила его танцевать, несмотря на то, что места в ординаторской для этого практически не было — но играет что-то заунывное и медленное, свет приглушен и лишь гирлянда на окне ярко мигает. А ему почему-то неловко стало отказать и… и потом она прижалась к нему упругим третьим и под завывающий женский вокал огорошила сообщением о том, что он ей всегда нравился, и она не против, совсем не против даже просто в постели покувыркаться, ну, вы же, понимаете, Николай Глебович?…
В иных обстоятельствах он, если бы не хотел, как-то попытался бы сказать это помягче — насколько смог бы, конечно. Но задолбался уже и ответил прямо:
— Не могу, Свет.
— Почему? — она жарко дышит ему в шею.
— Не могу и все. Какая разница?
— Значит, правда…
— Что — правда?
— Нина Гавриловна рассказывала. Что у тебя девушка красивая как кинозвезда. Правда, выходит?
— Выходит, — да когда они уже навеселятся и расходиться начнут? Устал страшно, хочется тишины.
— А давай мы ей не скажееем? — она прижимается еще плотнее. — То, о чем человек не знает, не сможет его расстроить…
— Светка, прекращай!
— Ну, вот почему… — Света обиженно надувает губы. — Как, с*ка, кобель и урод — так непременно твой! А как порядочный — так всегда чужой. Несправедливо.
— Жизнь вообще несправедлива. Светлана Анатольевна, перестаньте уже так ко мне прижиматься, в конце концов!
— А вам нравится, Николай Глебович. Я вот прямо животом чувствую, как вам нравится…
— Света, это физиология и ничего не меняет. Ты сейчас домой поедешь, а мне работать. Будь человеком — перестань.
— Я могу остаться…
— Нет. Нечего тебе тут делать. Дуй домой.
— Противный.
— Еще какой.
На этот Новый Год родители остались дома. Ник с Варварой отбыли трудовую повинность на кухне, а потом смылись: Варька — чистить перышки и прихорашиваться перед походом в клуб с друзьями, Ник — в свою комнату, валяться на кровати с книжкой в руках, как это за ним в последнее время водилось. Ничего, скоро ему будет, чем занять руки, ремонт в голых кирпичных стенах — крайне увлекательное занятие. В качестве подсобной рабочей силы с матерью остался лишь отец, и с кухни периодически слышался его низкий смех.
Всем хорошо и весело. Ну, хоть кому-то хорошо и весело. Ник погладил пальцем гладкую оранжевую мандаринку с колкими крупинками по поверхности, лежащую рядом на подушке. В комнату заглянула Варвар, села рядом, шлепнула ему на колени пакет.
— С Новым годом, брателло!
— Спасибо, — он отложил книгу. — Что это?
— А ты открой и посмотри.
Внутри пакета обнаружился медицинский костюм — рубашка с короткими рукавами, брюки, все темно-бирюзовое. На левой полочке рубашки — улыбающийся кот Леопольд.
— Нравится?
— Да, спасибо.
— Это специально для детских врачей костюм. Примерь.
Ник послушно натягивает рубашку поверх домашней футболки.
— Ну как?
— Нормально. Плечами вошел — значит, всем войду. Спасибо, Варь.
— Да носи на здоровье. Слушай, Колянчик…
— Ммм?
Варька смотрит на него искоса, вздыхает и решается.
— Слушай, ну разлюби ты ее уже, а? Не идет тебе это унылое амплуа безнадежно влюбленного.