подготовке террористических актов против товарища Сталина, не занимались шпионажем и даже не вели антисоветской пропаганды. Председатель Военной коллегии Верховного суда СССР генерал-лейтенант юстиции Александр Александрович Чепцов уличал подсудимых в желании писать на родном языке, издавать книги на идиш, иметь свой театр и ставить в нем еврейские пьесы, сохранить школы с преподаванием на еврейском языке. Он упрекал одного из подсудимых:
— Зачем коммунисту, писателю, марксисту, передовому еврейскому интеллигенту связываться с попами, раввинами, мракобесами, консультировать их о проповеди, о маце, о молитвенниках, о кошерном мясе?
Малограмотный следователь, увидев, что писатель Абрам Коган правит ошибки в тексте собственного допроса, избил его: знает, подлец, русский язык, а пишет на еврейском! Забота о национальной культуре признавалась вредной и антипатриотичной.
Генерал-лейтенант юстиции Чепцов быстро и без колебаний выносил смертные приговоры по делам, подготовленным следователями МГБ. Но когда по решению ЦК был устроен двухмесячный процесс над руководителями ЕАК, подробные допросы обвиняемых показали, что нет вообще никаких доказательств вины подсудимых.
Несмотря на пытки и издевательства, далеко не молодые и не очень здоровые люди явили образец силы духа и мужества. Генерал Чепцов даже проникся уважением к подсудимым, «усомнился в полноте и объективности расследования». Завел разговор с министром государственной безопасности Семеном Денисовичем Игнатьевым. Тот ответил, что дело вел его заместитель и начальник Следственной части по особо важным делам полковник Михаил Дмитриевич Рюмин, а ему все верят. Чепцов попросил ЦК разрешения вернуть дело на доследование. Секретарь ЦК Георгий Маленков, к которому обратился генерал, не позволил этого сделать:
— Вы хотите нас на колени поставить перед этими преступниками. Приговор по делу апробирован народом, делом Политбюро занималось три раза. Выполняйте решение Политбюро.
Процесс по делу ЕАК начался 8 мая 1952 года. А еще за месяц до этого министр госбезопасности Игнатьев в докладной записке Сталину предложил всех обвиняемых по этому делу расстрелять. Вождь сделал снисхождение только академику Лине Штерн, биологу с мировым именем, приехавшей из Швейцарии строить социализм. Ее отправили в исправительно-трудовой лагерь. Остальных расстреляли…
В Радиокомитете Эрнсту Генри оформили трудовую книжку:
«Общий стаж работы по найму до поступления в Совинформбюро составляет 23 года 6 месяцев — со слов.
Советское Информбюро:
1 октября 1946 г. назначен на должность старшего редактора по международным вопросам.
1 февраля 1949 г. освобожден в связи с откомандированием в распоряжение Всесоюзного Радиокомитета.
10 февраля 1949 г. зачислен на должность обозревателя английской редакции Комитета по радиофикации и радиовещанию при Совете Министров Союза ССР.
1 августа 1949 г. освобожден от занимаемой должности в связи с реорганизацией Всесоюзного радиокомитета».
Всесоюзный комитет по радиофикации и радиовещанию при Совете министров разделили на Комитет радиоинформации (вещание на страну) и Комитет по радиовещанию (вещание на заграницу). Эрнста Генри явно должны были зачислить во второй комитет, использовать для подготовки радиопрограмм для британских слушателей и радоваться тому, что есть такой квалифицированный специалист. Но Эрнст Генри и года не проработал на радио. Иновещание — важнейший участок идеологической работы, с такой анкетой, как у Эрнста Генри, туда не брали.
Кто же может помочь? Он обратился к члену Политбюро и заместителю главы правительства Молотову:
«Глубокоуважаемый Вячеслав Михайлович!
Надеюсь, что Вы меня помните, и я обращаюсь к Вам по личному делу. Я не стал бы беспокоить Вас, если бы у меня остался другой выход.
С того времени, как я приехал из Англии, я сталкиваюсь с тяжелым для меня фактом. Я явственно ощущаю, что по отношению ко мне существует недоверие, и все мои усилия устранить это формально никем не высказанное недоверие ни к чему не привели.
Я жил за границей с советским паспортом с 1919 года, то есть с 15-летнего возраста я всю свою жизнь работал на дело советской родины; вступил в германскую компартию в 1920 году, сидел несколько раз в тюрьме за подпольную деятельность, написал книги „Гитлер над Европой“ и „Гитлер против СССР“, с 1941 по 1947 год был ответственным редактором изданий советского посольства в Лондоне.
На днях меня освободили от должности обозревателя английской редакции Радиокомитета — куда я был откомандирован в феврале из Советского Информбюро по просьбе Радиокомитета — и предложили перейти на техническую редакционную работу. Я не сомневаюсь, что только мои анкетные данные были причиной этого решения.
Я хочу написать книгу, разоблачающую Лейбористскую партию. Ряд статей на эту тему я уже опубликовал в „Новом времени“ под псевдонимом А. Леонидов. У меня также готова большая работа о британском премьер-министре Эттли. Я бы мог, Вячеслав Михайлович, написать нужную книгу.
Но условия, в которые я поставлен, постоянное недоверие, которое я ощущаю, не дает мне никакой возможности заняться творческой работой и принести подлинную пользу нашей стране. По той же причине, будучи коммунистом на протяжении 30 лет, я не могу поставить вопрос о моем переводе в ВКП(б).
Я прошу, чтобы мне дали возможность работать соответственно моей квалификации, написать книгу, доказать, что я не заслуживаю недоверия. Прошу Вас, Вячеслав Михайлович, помочь мне в этом.
С. Ростовский
14 июня 1949 года
К 5–10–10, доб. 156 (Радио-Комитет)
ул. Станкевича, д. 9, кв. 24».
Но Вячеслав Михайлович Молотов сам находился в трудном положении.
Многие годы имена Сталина и Молотова для всего мира были неразделимы. В народе Молотова воспринимали как самого близкого к вождю человека. Сталины и Молотовы когда-то дружили семьями. А потом вождь сделал все, чтобы сокрушить репутацию главы правительства, отобрал у него кресло председателя Совета министров и пост министра иностранных дел, посадил его жену.
Эрнст Генри обиженно отказался от предложенной ему чисто технической должности. И остался вовсе без работы. Поначалу не унывал, поскольку немалую часть жизни, проведенной в Германии и Англии, он нигде и не числился, в штате не состоял, а успешно занимался литературной работой. Но в Советском Союзе ситуация была иной. Нет работы — значит тунеядец. Для писателей, музыкантов, художников государство делало исключение лишь в том случае, если они были членами официальных творческих союзов. А вступить в них было крайне трудно, о чем Эрнст Генри очень скоро узнал на собственном опыте. Он сел за письменный стол и занялся любимым делом — писал. Но когда он предлагал свои услуги