с Майком, и Бену стало не по себе. Ему не давали покоя тесные отношения между Майком и Джилл. Холостяцкие убеждения Бена сильно поколебались за последнюю неделю; как только они с Джилл остались наедине, он снова сделал предложение.
Джилл отвела взгляд:
— Бен, давай поговорим об этом в другое время.
— В чем дело? У меня есть работа, я здоров… буду здоров, когда поправлюсь, а пока из меня не выветрились эти «правдоподобные» наркотики, я испытываю потребность в откровенном разговоре. Я тебя люблю, хочу на тебе жениться и по вечерам растирать твои бедные усталые ножки. Может, я слишком стар? Или ты решила выйти за кого-то другого?
— Ни то, ни другое. Бен, милый, я люблю тебя, но сейчас не могу говорить о замужестве. У меня есть… некоторые обязанности.
Она так и не смягчилась.
Бен в конце концов понял, что Смит ему не соперник: он — пациент Джилл, а человек, который хочет жениться на сестре милосердия, должен смириться с тем, что она навсегда останется сестрой и матерью своих пациентов. С другой стороны, если бы Джиллиан не была прирожденной сестрой милосердия, Бен и не полюбил бы ее. Дело было не в восьмерке, которую при ходьбе описывал ее тугой зад, и не в пышных формах: он не инфантильный самец, выбирающий самку по величине молочных желез. Бен любил ее сущность.
Черт возьми, нельзя же ревновать к каждому пациенту! Майк хороший парень, честный и чистый, Джилл сказала правду. А он, Бен, что может дать Джилл? Замужем за газетчиком — не то что у Христа за пазухой. Он неделями не ночует дома. Не всякая это стерпит, а Джилл стерпит.
Придя к такому выводу, Бен с легким сердцем принял из рук Майка воду.
Джабл использовал этот день для составления планов на будущее.
— Когда ко мне заявились Джиллиан и Майк, я сказал, что палец о палец не ударю ради, так называемых, прав парня. Теперь я передумал. Нельзя позволить правительству завладеть его наследством.
— Особенно такому правительству!
— Да никакому. Следующее будет не лучше. Ты недооцениваешь Джо Дугласа.
— Он дешевый политик.
— И к тому же некомпетентный, это я утверждаю с точностью до шести знаков. Но это не мешает ему быть неплохим управляющим мира, лучшим, чем мы заслуживаем. Я бы с удовольствием сыграл с ним в покер. Он бы не жульничал и с приятной улыбкой оплачивал проигрыши. Дуглас — довольно честный малый.
— Провалиться мне на этом месте, если я понимаю, о чем ты говоришь. Ты сам сказал, что Дуглас чуть не убил меня. Ты почти наизнанку вывернулся, выручая меня. Я до конца жизни останусь твоим должником. Как же я могу забыть, как он меня топил? И в том, что я жив, его заслуги нет.
— И все-таки забудь.
— Черта с два!
— Ну и дурак! Ты ничего не докажешь. И не нужно становиться моим должником. Не позволю возложить такое бремя на мои старые плечи. Я это сделал не для тебя.
— Как так?
— Я это сделал для девочки, которая собиралась бить в колокола и кричать, что ты пропал. Она пришла под мой кров с просьбой о помощи, и мне пришлось заменить ей отца. Она рвалась в бой, как тигрица; как я мог выпустить ее, наивную, против такой человекорезки, как наше правительство? Но ты-то закоренелый грешник и циник, ты должен знать, как работает эта мясорубка. Если бы никто, кроме меня, не видел, как тебя туда затягивает, я не стал бы бороться с твоей кармой.
— А, с чем там бороться! Может, ее и нет у меня.
— Спорный вопрос. Крайности сходятся. В любом случае, не в моих правилах будить человека, спящего в сточной канаве. Делать добро — все равно, что лечить гемофилию: лечение заключается в том, чтобы не дать человеку истечь кровью… и позволить ему наплодить новых гемофиликов.
— Их можно стерилизовать.
— Какое право я имею на это? Я не Бог. Но мы уклоняемся от темы. Дуглас не приказывал тебя убить.
— Кто сказал?
— Я, непогрешимый Джабл Харшоу. В нашей стране убийство никогда не было государственной политикой. Если шериф избивает заключенного до смерти, шерифу чаще всего нездоровится. Убийство замалчивают в том случае, если это сделать легче, чем возбудить дело.
— Я сейчас перечислю тебе десяток сокрытых убийств.
Джабл нетерпеливо отмахнулся:
— Я тебе сказал, что это — исключения из правил. Неугодных убивали и будут убивать. Но это не возводится в ранг государственной политики, и лишь поэтому ты жив. Тебя тихо сцапали и так же тихо прикончили бы, если бы не босс, который не любит грубой работы. Если бы он только узнал, что они забавляются подобными штучками, они поплатились бы работой, если не головой.
Харшоу остановился передохнуть.
— Эти вышибалы — всего лишь мелкие сошки в чьих-то руках; это тебе не легионеры Цезаря. А кто наш Цезарь? Адвокатишка Джо, который не понимает, что наша страна уже не прежняя свободная нация, а сатрап, правящий разноязыкими народами. Дуглас, которого тошнит при виде крови. И ты хочешь его свергнуть, а вместо него посадить человека из другой страны, где жизнь гражданина не стоит и цента, а убийство также привычно, как насморк? Давай, свергай, только после этого не ходи в одиночку по темным переулкам.
Кэкстон молчал.
— Как я уже говорил, Особая Служба — это инструмент. Всегда и везде найдутся люди, которые за хорошие деньги будут делать грязную работу. Представь, насколько грязной она станет, если ты отберешь у Дугласа его несчастное большинство?
— Джабл, ты хочешь сказать, что я не должен критиковать администрацию?
— Что ты? Разумная критика полезна. Но прежде чем свергать правителя, нужно хорошо подумать, кто может прийти ему на смену. Демократия — слабая система правления; единственное, что можно сказать в ее пользу — она раз в пять сильнее других систем. Самым главным недостатком демократии является то, что лидеры выражают настроения масс, толпы, но в этом суть системы. Посмотри на Дугласа: невежественный, глуповатый, самодовольный — типичный американец чуть выше среднего уровня. Сравни его с человеком, который может сменить его на посту.
— Почти никакой разницы.
— Ошибаешься! Есть разница! Это разница между понятиями «плохой» и «хуже», а она больше, чем разница между понятиями «хороший» и «лучше».
— Что же мне делать?
— Ничего, — ответил Харшоу. — Я сделаю