и изысканной шалью.
– Шиллинг в неделю, – сказала она наконец.
Элеонора подумала о мистере Пембруке, валявшемся сейчас в постели пьяным и воняющим, и ненависть всколыхнулась в ней, яркая, словно молния. Ему-то не приходилось беспокоиться о том, когда он поест в следующий раз.
– Вы можете отправить счёт в особняк Гранборо, – резко сказала она. – И счёт будет оплачен.
Торговка вздохнула:
– Я могла бы догадаться. Хорошо, дорогая. Вернись завтра в это же время. Учти, я не хочу, чтобы ты слонялась у прилавка. Ты отпугнёшь моих постоянных посетителей.
Лея взяла плошку с супом, которую вручила ей женщина, и заглотила одним махом, фыркая, лакая, словно животное, слизывая брызги с грязных пальцев. Элеонору охватила смесь злости и стыда, и она поспешно отвернулась.
Дейзи была опозорена. Ей удалось убедить миссис Бэнбёри позволить ей испечь устричный пирог.
– Семейный рецепт, – сказала девушка. – Бабушка всегда его готовила.
Элеонора согнулась над ночным горшком, и её вырвало.
«Семейный рецепт, да», – с горечью подумала она, утешая себя, что, по крайней мере, не единственная мучилась.
Ифе была снаружи, прячась в кустах роз. Миссис Филдинг осталась в своих комнатах, сославшись на «лёгкую головную боль». Миссис Бэнбёри вяло ругалась на Дейзи в перерывах между рвотными позывами.
Мистер Пембрук посмотрел на бледные потные лица своих служанок и отправился в клуб.
– Простите меня! – причитала Дейзи. – Может быть, они были порченые?
Миссис Бэнбёри невесело рассмеялась.
Всем полегчало через несколько дней, но только не Элеоноре. Недуг словно так и не отступил. Хуже всего было по утрам, когда она улавливала сильный запах. И что бы она ни делала, она всегда чувствовала фоном этот запах – словно зловоние Темзы в жаркий день.
Чарльз сдувал с неё пылинки. В отсутствие отца он обыскал все комнаты и несколько раз сходил в ломбард, но не хотел оставлять Элеонору одну надолго. Чтобы компенсировать своё отсутствие, он кормил её кусочками карамелизированного имбиря, покупал ей тоники и настойки, которые, по его словам, должны были подействовать наверняка. Элеонора перепробовала несколько – большинство оказались просто подслащённой водой. Она всё равно их выпила, потому что Чарльз хотел помочь.
А после у неё было самое лучшее Рождество, какое она только могла вспомнить. Её вырвало шесть раз, и её парадная форма была слишком тесной, но это не имело значения. Когда служанки вернулись из церкви, они все заходили в гостиную и получали подарки от семьи. Всем досталось одно и то же – достаточно ткани, чтобы пошить новое форменное платье, и рукопожатие от Чарльза, пока мистер Пембрук храпел в углу.
Миссис Бэнбёри и Дейзи, которой теперь поручили нарезку овощей, устроили настоящий пир. Жареный гусь, огромные миски картофеля, палестинский суп[34], каштаны, колбаса, маринованные грецкие орехи и рождественский пудинг, щедро сдобренный сливочным кремом с бренди. Еды для мистера Пембрука и Чарльза было слишком много, поэтому, когда они прислали оставшееся на кухню, служанки набросились на блюда, объедаясь воздушным жареным картофелем и хрустящей золотой гусиной кожей.
Элеонора ускользнула, когда Ифе и Дейзи всё ещё урчали от удовольствия, поглощая ужин. Чарльз ждал её наверху.
Он вручил девушке подарок – голубино-серые лайковые перчатки, мягкие и нежные, точно шёлк. Элеонора вручила ему свой – книгу с сонетами, и этот подарок казался таким дешёвым в сравнении с его. Книжечка была маленькой, и синяя краска отслаивалась с переплёта прямо под пальцами. Но когда Чарльз прочёл посвящение: «Для Ч., с любовью», – он просиял, и все мысли о собственном убожестве покинули её. Его улыбка исцеляла все несовершенства, и когда он целовал Элеонору, она словно рождалась заново.
Январь тянул холодные руки по всему дому. Вода скапливалась на подоконниках, и занавески провисали от влаги. Запах сырости проникал внутрь, и Элеонора ощутила, как сжался желудок. Её стошнило в ночной горшок, и она проклинала всех устриц на свете. Никогда она больше не съест ничего, что происходило из моря! Всё дело было в рационе для слуг. У неё не было сил побороть недуг. Когда она была совсем юной, то ела всё, что ей нравилось, и никогда не болела – до самого первого кровотечения.
Элеонора отёрла губы и распрямилась. Её озарило.
Она испытывала постоянную усталость, и всё тело ломило. Платья становились всё теснее. Запахи заставляли её задыхаться, а каждое утро её тошнило, и она не сумела вспомнить, когда у неё последний раз шла кровь. Но это могло означать всё что угодно. Было много вещей, которые девушка не могла вспомнить – она научилась не полагаться на собственную память. Её ежемесячные кровотечения никогда не были регулярными. А платья становились теснее, потому что Чарльз скармливал ей половину своих ужинов. А от тех устриц плохо было всем: так разве удивительно, что она подхватила какой-то недуг, от которого всё никак не могла избавиться?
Вот и всё. Дело только в этом.
Ладони девушки легли на живот, и она с силой надавила, но ничего не почувствовала. Это ничего не значило. Бывают на свете такие вещи, которые не сразу видишь и чувствуешь, а они всё равно есть. Вот, например, черноглазую женщину Элеонора видела не всегда, а та ведь была.
И эта незнакомка должна была знать!
Элеонора откашлялась:
– Я бы хотела поговорить. Ты не могла бы выйти?
Тени сместились, и черноглазая возникла перед ней:
– Конечно
– Я… мне нужно кое о чём спросить. И если я спрошу – ты ответишь правдиво?
Женщина улыбнулась:
– Я всегда отвечаю правдиво, дорогая.
Элеонора прикрыла глаза:
– Я… я ношу ребёнка?
– Полагаю, ты уже знаешь ответ на этот вопрос.
Накатила тошнота, и живот сжался. Или это ребёнок так давал о себе знать? Нет, не могло такого быть. Она ведь не готова! Она думала о детях, но мысли эти были такими смутными, как изредка задаваться вопросом: какой бы она была с рыжими волосами? Возможно, через десять лет ей бы захотелось детей, после того как она выйдет замуж за Чарльза и повидает мир. Но не теперь, когда она не замужем, в разгар зимы, в ожидании жалованья. «Не сейчас… о Господи, только не сейчас…»
– Это не ответ, – возразила Элеонора. – Я думала, ты о таком знаешь!
– Знаю.
– Так скажи мне!
Глаза женщины сверкнули:
– Вот что я тебе скажу. Родится мальчик. Он появится в июле, незадолго до твоего собственного дня рождения. И когда он родится, то будет здоровым ребёнком. Ну а что будет после – я сказать не могу.
– Как? Почему?
– Всё зависит от тебя.
Элеонора опустилась на кровать, спрятав лицо в ладонях. Все её грандиозные планы в одночасье рухнули – Франция, Италия, длительное турне по Европе, о котором она так мечтала. Внутри словно разверзлась бездна.
– Как же такое могло случиться! Я ведь была так осторожна!
– Видимо, недостаточно осторожна.
Как только представился шанс, Элеонора тайком пробралась в комнату Чарльза. Он сидел на краю кровати, вычищая