— А коли спросит?! — не унималась Степанида.
— Это хорошо бы, если б спросил, — мечтательно произнесла царица. — Лишь бы было кому спрашивать. — И глаза ее вновь увлажнились от подступивших слез.
Правда, на этот раз она сумела их сдержать — не время кукситься да сопли распускать. Когда торг идет, слезы — одна помеха. Хотя какой тут торг — назвали и плати. Скостить и не думай — лишь бы товар продали, да моли бога, чтобы он негодным не оказался. Хотя в этом случае даже кого молить — неведомо.
Между тем перстень с протянутой ладони Анастасии давно исчез, проворно схваченный сухонькой лапкой ведьмы. Та даже почти не смотрела на него, лишь кивнула головой, давая понять, что и со второй третью цены разобрались успешно.
— Третья самая тяжкая, — предупредила старуха и вновь хищно повела крючковатым носом. — Тут вновь о жизни пойдет, да на сей раз не какой-то чужой, а самой что ни на есть близкой.
Анастасия беспомощно оглянулась на Степаниду, заметив с упреком:
— Ты мне о таком не сказывала.
— Думай, что несешь, Лушка, — буркнула та. — Грех это.
— А ты по-божески хотела? — усмехнулась ведьма. — Так енто вам в церкву надобно али в монастырь какой. Вон, хошь тот, что у меня под боком. Там, правда, одни мужики, ну да что уж выбирать. Накупляйте свечек, да чтоб потолще, налепите пред иконами, да и молитесь себе во здравие раба божьего, — с явной издевкой в голосе продолжала она раздавать советы. — Авось господь смилостивится да подсобит. А может, и нет, — произнесла она задумчиво. — Откуда нам ведомо, чего он хочет?
— Стало быть, помереть мне надобно? — осведомилась Анастасия, которая была уже готова на все. — Прямо тут?
— Я не я буду, коль ты следом не сдохнешь, Лушка, — зло прошипела Степанида.
— Да что я вам — зверь какой? — удивилась ведьма. — Почто уж так сразу помирать-то? Подышишь еще, полюбуешься на мир. А вот ополовинить придется. Но ежели хошь… Про супруга твоего венчанного ничего не скажу — он сам согласие должон дать, а вот дите может с родителем своим поделиться. Ты — мать, так что тебе лишь слово сказать. — И пытливо уставилась на Анастасию.
— У тебя самой-то робятки были? — спросила та.
— О том не твоя печаль, — сразу озлилась ведьма.
— Поди, не было, — предположила царица. — Коли хоть одно дите было, ты б мне такого и предлагать не стала.
— Стало быть, свою половинку отдаешь? — уточнила старуха.
— Забирай, — кивнула Анастасия.
— Не жалко?
— На сестру дурка речешь, а сама далече ли от нее ушла? — всплеснула царица руками. — Почто глупость вопрошаешь? Неужто не ведаешь, что жалко? Токмо оно ведь как на торжище в Китай-городе. Там любой, кто купцу свою деньгу отдает, завсегда ее жалеет. Иной раз маненько, а иной — хошь плачь. Ну а коль платит, стало быть, товар еще нужней.
— Подсказывать не могу, — вздохнула ведьма. — Токмо жаль мне тебя, а потому одно повторю — помысли о сыне, — и вкрадчиво добавила: — А коль вопросить что пожелаешь, так я отвечу.
— И думать неча! — с вызовом в голосе ответила Анастасия. — Сказано — мою бери, так и быть посему!
— Как знаешь, — пожала та плечами. — Тогда цепку сымай.
Анастасия недоуменно покосилась на ведьму, чуточку помедлила, но послушно полезла к себе за ворот расстегивать замочек на тоненькой золотой цепочке.
— Совсем мою матушку обобрать решила, — ворчала Степанида, бросившись помогать царице. — Креста на тебе нет.
— Креста нет, — кивнула та. — Но и на вас нет.
— Мы, как придем, наденем, а вот ты за все свое… — и осеклась на полуслове, не став договаривать.
Знала Степанида, каков нрав у Лушки. Еще обидится да выгонит. И ведь потом обратно уже не просись — поздно. За таким один раз приходят, во второй она никого не пускает. Так что с ней вязаться — себе дороже, даже если ты — родная сестра.
Через минуту совместными усилиями женщины справились с заевшим замочком, открыв хитрую застежку, и цепочка легла на черный от сажи и копоти дубовый стол. Ведьма даже не касалась ее руками, только поводила поверху какими-то круговыми движениями, будто помешивала что-то невидимое. Что она при этом шептала, никто не расслышал, да и не до того им было, к тому же быстро закончилось, и когда ведьма убрала руки, на столе осталось лежать уже две цепочки. Кто и как ее разорвал на два равных куска — неведомо.
— Все, девка, — устало вздохнула ведьма и откинулась назад, прислонившись к дубовым бревнам стены. — Ближнюю забирай, да схорони где-нибудь от чужих глаз подале. Время придет — я сама за ней приду. Заодно и напомню, что срок твой вышел.
— А… какой он, срок-то мой? — спросила Анастасия. Голос был почти спокойным, но чувствовалось, что она еле сдерживает волнение. — Хоть два десятка наберется?
— Ты бы поране о том вопрошать начала, — усмехнулась ведьма. — Глядишь бы да и призадумалась. Ну да ладно уж, отвечу, хотя ты и сама уже все сказала. Жизни твоей сподалось[125], да и то неполных.
Анастасия удивленно обернулась на охнувшую Степаниду.
— Это сколь же, а то я не пойму?
— Семнадцать годков, — выдавила та нехотя.
— Маловато, — протянула Анастасия, но тут же ее лицо озарилось солнечной улыбкой, от которой на миг стало светлее в избушке. — Хотя оно ведь как поглядеть. Иная за годок с любимым всю жизнь бы кинула, а тут семнадцать. Благодарствую тебе, баушка. — И она низко, в пояс, поклонилась ведьме.
— Не за что, милая, — ядовито ответила та. — Потому как это всего было столько намерено. Теперь вычти половинку.
— Это всего восемь с половинкой?! — ахнула Степанида. — Ну ты и стервь, Лушка! Что ж ты творишь-то?! Упредить-то не могла?!
— А ты не ори тут на старшую, — повысила голос ведьма. — Сказано было девке твоей — вопрошай. Почто молчала? А теперь же меня и виноватят.
— Дак отчего ж так мало? — не унималась Степанида.
— А это уж не ко мне. Я за бога вашего не в ответе, что он ей так мало намерил! — огрызнулась ведьма. — Я лишь свою половинку взяла, честь по чести, и ни денечком более. Предлагала ж… — но тут же осеклась, не став продолжать. — Все. Идите куда хотите, а я спать-почивать буду, а то вон уж до вторых петухов недалече. — И удивленно уставилась на Анастасию, которая вновь склонилась перед нею в низком земном поклоне.
— Ан все едино — благодарствую, — певуче произнесла она.
— Ишь ты, — хмыкнула ведьма и неловко буркнула: — Ну, спасибочко, что ли, за поклон-то.
Они были уже у двери, когда ведьма, будто вспомнив что-то незначительное, добавила:
— Пущай девка выйдет, да малость одна побудет, а ты, Стешка, задержись чуток.