Читать интересную книгу Танец жизни. Новая наука о том, как клетка становится человеком - Магдалена Зерницка-Гетц

покинуть лабораторию. Он может очень красиво нарисовать все что угодно, но особенно хорошо у него выходят портреты женщин. Он говорит, что самое важное в них — это глаза, по которым можно все прочитать.

Моя дочь — любящая, полная энергии и огромного воодушевления (я храню ее детские стихи как сокровища), и пока я пишу, она усердно учится (но по-прежнему пишет стихи каждый день). Хотя она застенчивая, актерская игра — это ее страсть, и выходя на сцену, она будто светится изнутри. Она очень организованная и временами помогает привести в порядок мою жизнь (я менее практичная, вся в отца). Она — моя ожившая фантазия об идеальном ребенке. Недавно она объявила, что хочет изучать медицину. Возможно, она все-таки станет ученым.

Я стараюсь подходить к каждому «ребенку» индивидуально (дома или в лаборатории), но, в конечном счете, все они — моя семья. Я могу рассчитывать на них в том случае, когда наши результаты расходятся с общепринятым мнением и подвергаются публичным нападкам со стороны влиятельных в области науки фигур. Не знаю, как бы я справилась со всем этим без поддержки Дэвида. Опираясь о него, я могла подставить плечо другим.

Чтобы преодолеть весь скептицизм, мне приходилось повторять наши эксперименты (один за другим и независимо) в моей лаборатории с помощью многих разных ученых. Это была изнурительная, многолетняя и беспокойная работа. Хотя это был один из тяжелейших периодов моей жизни, оглядываясь назад, я думаю, что этот болезненный опыт того стоил.

К счастью, меня поддерживала моя семья (дома и на работе, мужчины и женщины), которая верила в меня, и именно благодаря этому я пережила непростые времена, не бросила заниматься наукой. К слову, именно этим наука и отличается: можно выиграть спор с помощью разума, доказательств и достаточного количества времени. Если вы действительно правы, разумеется.

Научная культура скептицизма, проверок и формирования предварительной договоренности — это, вне всяких сомнений, наиболее значительное человеческое достижение. Вот почему из всех наших стремлений именно наука оказывает самое существенное влияние на повседневную жизнь, от регенеративной медицины до репродукции человека. Польза регенеративной медицины еще не вполне ощутима, зато со дня рождения Луизы Браун на свет появились многие миллионы ЭКО-детей, и сегодня у родительских пар больше возможностей контролировать свою судьбу, чем когда-либо в истории человечества.

Однако наукой должны заниматься как мужчины, так и женщины. Необходима более сбалансированная и позитивная картина, как та, что описана в великолепной книге Анджелы Сайни «Inferior: How Science Got Women Wrong — and the New Research That’s Rewriting the Story» («Неполноценные: как наука ошибалась по поводу женщин, и новое исследование, которое перепишет историю») [17]. Несмотря на все сказанное и сделанное, гендерное неравенство по-прежнему существует. Исследование 2018 года с использованием более чем десяти миллионов научных статей показало, что среди старших авторов женщины встречаются реже [18]. А согласно недавним исследованиям, рецензенты низко оценивают заявки на грант, представленные женщинами. Мужчины с большей вероятностью, чем женщины, задают вопросы после прослушивания научных докладов [19]. Сомневаюсь, что женщины менее любознательны. Но я действительно считаю, женщины до сих пор боятся выступать на публике. Мне самой потребовались годы, чтобы побороть стеснительность и выйти на сцену и рассказать о своей науке.

Наука — это продукт коллективных усилий и догадок. На фоне брексита, ксенофобии и подъема активности крайних правых наука — это маяк, который светит разнообразию, сотрудничеству и свободному перемещению людей и мыслей. Однообразие наскучивает. Разнообразие будоражит. Моя лаборатория — это идеальный пример мультикультурной среды. Мои сотрудники — представители Испании, Кипра, Канады, Китая, Индии, Италии, Германии, Турции, США, Великобритании и, конечно, Польши, и я уверена, что это разнообразие делает нас успешными. Быть может, разнообразие клеток раннего эмбриона, которое я так долго изучала и которое доставило мне столько хлопот, тоже позволяет эмбриону успешнее строить самого себя.

Работая вместе, мы можем разгадать много загадок о том, как начинается жизнь и как по-разному нарушается симметрия на разных стадиях эмбрионального развития. Изучив фундаментальные принципы развития и вскрыв наиболее важные детали, мы можем сделать гораздо больше ради того, чтобы устранить осложнения беременности, разработать более мягкие методы диагностики и ЭКО и подарить парам больше шансов родить здорового ребенка.

Превратив исследовательскую деятельность в предприятие, где мужчины и женщины работают рука об руку, организуют изящные эксперименты и координируют легчайшие вспышки прозрений, мы откроем гораздо более тонкие, динамичные и важные детали танца жизни.

Дальнейшие действия

История моих исследований может показаться бесконечной борьбой. Все потому, что зачастую так оно и есть, но еще чаще наука — это увлекательное, обогащающее и невероятно веселое занятие. В ней столько же красоты, сколько силы. И все-таки наука может стать еще сложнее в том случае, если вы женщина, не в последнюю очередь потому, что семейные обязательства выходят далеко за рамки необходимости вынашивать ребенка девять месяцев, а также из-за предвзятого отношения, о котором я только что рассказала.

В последние годы я столкнулась с трудным выбором. Финансирующий орган, который годами поддерживал мои исследования, наполовину сократил штат моей команды, на треть урезал финансирование и попросил меня сосредоточиться на изучении человеческих, а не мышиных эмбрионов. Я должна была либо уменьшить свою команду и отказаться от большинства экспериментов с мышиными эмбрионами, что продвигали науку последние тридцать лет, либо написать еще больше заявок на гранты, чтобы достичь наших целей. Новость меня шокировала, но, как это часто бывает в жизни, когда одна дверь закрывается, открывается другая. Мне повезло, что в последние несколько лет мне поступали предложения перенести лабораторию из Кембриджа в другую страну.

Дом и семья всегда были для меня на первом месте. Однако мое мировоззрение начало меняться с тех пор, как несколько лет назад я посетила Стэнфордский университет в Калифорнии, райское место неподалеку от Силиконовой долины, где обосновались многие выдающиеся ученые. Приехав в этот обширный, залитый солнцем кампус, я увидела больше велосипедов, чем студентов, и почувствовала себя как дома. Ощущение усилилось после того, как я немного пообщалась с Беном Барресом, заведующим кафедрой нейробиологии. Он был отличным собеседником, одновременно сильным и мягким. Он убедил меня всерьез подумать над переездом моей команды из Кембриджа в Соединенные Штаты и заметил, что я, безусловно, должна работать в Стэнфорде, где более открытая и всеобъемлющая культура.

Жизненная история Бена изумляет. Тогда я не знала, но в 2006 году Роджер Хайфилд беседовал с ним по поводу комментария, написанного Беном в ответ на негодование, вызванное высказыванием Лоуренса Саммерса, бывшего президента Гарвардского университета,