– А теперь про погоду надо, – так же сердито цыкнула на второго невежду девчонка и, не сводя преданного взора с озадаченной царевны, с выражением продекламировала:
– А погода сегодня холодная, ваше царственное высочество. Скоро конец ноября, как – ни как. Снег должен уже вовсю лежать…
– А он все никак не уляжется, – степенно присоединился к светской беседе курносый. – Смотрю я, небо темное, смурное, а ни шиша нету…
– Может, хоть сегодня снег пойдет? – нерешительно предположил парнишка с поцарапанной щекой.
– Какой снег? При чем тут снег? – непонимающе сморгнула Серафима и перевела встревоженный взгляд с одного знатока придворного этикета на другого, потом на девочку. – Вы что-то про Ивана знаете, так?
– Да… То есть, нет…
– Мыська хочет сказать, что мы видели его высочество Ивана после того, как все в управе разошлись, – пояснил курносый мальчик.
– Но мы не знаем точно, куда он ушел… – развел руками его поцарапанный товарищ.
– Но нам кажется…
– Скорее всего…
– Хотя мы не знаем точно…
– Потому что он ничего про это не говорил…
– Это просто мы думаем, что он думал, вы не думайте…
– А точно мы и не знаем никак…
– ЧТО?!
– Что он хотел пойти в тюрьму поговорить с Вранежем, – расстроено завершила девочка, повернулась уйти с чувством выполненного долга, и мальчишки потянулись за ней. Гвардейцы вскинулись.
– Откуда?!..
– Кто?!..
– Как?!..
– Когда?!
– Тихо, тихо, Кондрат, Захар, прекратите! Вы же их так только перепугаете! – укоризненно замахала руками на солдат как на драчливых мальчишек Находка.
– Но мы должны!..
– А мы не боимся!..
– Что?.. Что эти пострелята опять наваракосили? На минуту отвернуться нельзя!.. Это подоспели дед Голуб с матушкой Гусей.
– Ничего…
И тут Находка, последние несколько минут недоуменно вглядывавшаяся в лицо тощей пигалицы с косичками, точно вспоминая нечто важное, наконец это важное вспомнила, и с пытливо заглянула Мыське в лицо:
– Как дела у тебя в новом доме? Собаки твоего отчима теперь ведут себя хорошо?
– Так это вы?!.. Вы знали?!.. В мешочке был не… То есть, это вы нарочно?.. В смысле, специально?.. – вытянулась и заиграла недавними моральными страданиями Мыськина физиономия.
Из всего мини-разговора попечители бездомных постолят уловили только три ключевых слова.
– В твоем новом доме?!.. – глаза деда увеличились в диаметре размеров на пять.
– Какие собаки? Какого отчима?!.. – посоперничать с ними могли только изумленные очи старшей воспитательницы. Мыська втянула голову в плечи и густо покраснела.
– Мы сейчас все объясним! – поспешно пришел на выручку боевой подруге Кысь.
– Мы же как лучше хотели!.. – беспомощно обвел отчаянным взглядом озадаченно-суровую аудиторию Снегирча.
– Мы же для всех старались… – прошептала девочка.
– Вот и хорошо, – с холодным неподвижным лицом снайпера, замершего у прицела, обвела всех стальным взглядом Серафима, и пальцы ее сжались и закаменели на рукоятке меча. – Тогда мы сейчас отойдем в сторонку, и вы расскажете всё быстро, с начала и по порядку.
Серафима, Находка и четверо гвардейцев застыли у закопченных, местами еще дымящихся руин некогда роскошного белого особняка.
Малахай жалко ссутулился и, горестно вздыхая и отфыркиваясь, прижался к хозяйкиным ногам, уткнув черный мокрый нос в колючую шерсть юбки. Черная копоть…
Провалившиеся черные перекрытия, продавленные безжалостно изломанными огнем бугристыми черными балками…
Вонзающиеся вопиющими об отмщении одинокими перстами в серое небо черные каминные трубы…
Безобразные черные проплешины, выгоревшие в бурой пожухлой осенней траве…
Горький черный запах гари, расползшийся и отравивший собой всю улицу, всю землю и весь воздух вокруг… Черный день. Черное время. Черное место. Живых здесь быть не могло.
С неба, как замерзшие слезы холодного бога, стали медленно падать огромные белые снежинки.
– Ваше высочество…
– Серафима…
Октябришна и солдаты заговорили одновременно, толком даже не зная, что хотели сказать – утешить, убедить, подбодрить, или отвлечь, но только чтобы разбить, порвать это безжизненное черное молчание, которое гнело, сжимало, давило на них словно огромная обугленная балка. Но царевна яростно вскинула на них блеснувший то ли сталью, то ли слезами взгляд, и голоса нерешительно смолкли.
– Сейчас мы возвращаемся. К тому месту, где нашли карету. Ищем следы. Любые. Я уверена. Разгадка там.
– Мы с тобой, – быстро кивнули гвардейцы.
– А я вернусь в управу, травки разберу, чайку вскипячу, бульончика сварю с корешками, чтобы, когда его высочество вернется с мороза, хворать не вздумали и согрелись незамедлительно, – прижимая замершие руки к груди, плавно, нараспев, словно читая заговор, проговорила ученица убыр.
– С-спасибо… – сглотнула что-то и отвернулась царевна. – Н-надо спешить.
– А я сейчас айда к конюшням бегом, пока вы подойдете, мы пятерых коней заседлаем! – Прохор с места в карьер, не хуже любого скакового жеребца, бросился вперед.
– Шестерых! – гневно выкрикнула ему вслед Серафима, и тот кивнул на бегу, услышав и признав оплошность.
– Побежали! – махнула она гвардейцам, и те, повинуясь сигналу, кинулись за Прохором по пустой, морозно-звонкой улице.
– Стой, ты куда!!!.. – испуганный вскрик Находки заставил их оглянуться.
Принял ли Малахай команду царевны на свой счет, или были у него иные соображения, но именно в этот момент смирно сидевший косолапый вскочил, чихнул, фыркнул и бросился в зияющий темный провал парадного так, словно за ним гнались все гигантские кабаны Белого Света.
– Малахай?.. – приотстал Кондрат.
– Вернись, придавит!.. – панически взвизгнула октябришна и, пренебрегши своим собственным предупреждением, подхватила в горсть юбку, взлетела по парадной лестнице и пропала в дверях.
«Находка!!!» и «Помоги ей!!!» прозвучали почти одновременно, и, благодарно кивнув царевне, Кондрат развернулся на сто восемьдесят градусов и помчался к пожарищу за октябришной и ее шалопутным медвежишкой.
* * *
– …и с тех самых пор лежит, ровно мертвый…
– Он?!..
– Да нет, нет, Серафимушка, живой он, дышит, и не обгорел нисколечко, что само по себе невероятно… ведь в самом пепелище нашли… Просто… ну, как спит… Почти сразу, как вы на гору ускакали, от сгоревшего дворца Кондратий прибежал за каретой… Говорит, медведь ваш его отыскал… Чудо какое-то… В смысле, что нашли, чудо… А если подумать, то и звереныш этот чудо тоже… Пауза. Тишина. Кто-то склонился над ним…
Рука осторожно, медленно, словно боясь спугнуть трепещущую на ветру бабочку, потянулась к его щеке… Прикоснулась…
– Ванечка… Горячая тяжелая капля плюхнулась ему на нос. Потом, почти сразу, еще одна – на лоб.
– В… В… Ванька…
– Се… Се…Се?..
– Ваньша!!!
– С-сеня?..
– А как ты догадался? – хитрый игривый голос, словно и не было этих двух соленых капелек, и дрожащей руки не было.
Веки его дрогнули, и из едва видных щелочек из-под коротких белесых ресниц блеснули на нее серые удивленные глаза.
– Ага, так нечестно, ты подглядывал! – изображая капризное недовольство, прищурилась его дражайшая супруга, но через секунду, отбросив все игры и шутки, под протестующий дуэт Находки и Щеглика накинулась на своего благоверного и чуть не задушила его в объятиях.
– Ваньчик!!!.. Ванюшик!.. Ивашечка!.. Живой, живой, живой…
Недоуменно хмуря брови и моргая, Иванушка ухитрился выглянуть одним глазом из подмышки пришедшей в экстаз супруги и вопросительно оглядел собравшийся вокруг места его упокоения… в смысле, отдохновения, кабинет министров в полном составе и почти всех гвардейцев.
– Всё… в порядке?.. – просипел он спекшимся от долгого простоя горлом мучавший его вопрос. – Золота… на что хватило?.. Там ведь еще и бадья… была…
– Бредит… – озабоченно покачал лысеющей головой Щеглик.
– Я не бредю!.. То есть, не брежу!.. – хриплым шепотом возмутился царевич, и Серафима, наконец, отпустила его отдышаться и хлопнулась на край кровати рядом с ним.
– Конечно, не бредишь, какие разговоры! – успокаивающе погладила она его по руке. – А про что конкретно ты не бредишь, я прослушала?
– Про то ведро с золотыми монетами, которое мы с постольскими министрами вынесли из подземелья, – немного успокоившись, пояснил Иван. – И оно, кстати, тоже было золотое.
– С витой ручкой, топазами усыпанной? – припомнив старую шахтерскую сказку, невольно усмехнулся министр полезных ископаемых Медьведка.
– Вот-вот! – обрадовался Иванушка. – Точно! Вы запомнили! А они говорят – я брежу!.. бредю… Медьведка поперхнулся набранным в грудь воздухом.