его решения. По оценкам Радека, к этому моменту за левыми шли уже 2/5 делегатов[476]. Его беседы и наставления в кулуарах съезда привели к тому, что до открытого раскола КПГ в Лейпциге дело не дошло.
Через неделю после завершения съезда Радек уже солировал на обсуждении немецкого вопроса в Москве, на заседании Исполкома Коминтерна. Докладчик подчеркнул, что КПГ в ее нынешнем состоянии практически недееспособна. «Если мы в качестве лозунга выдвигаем революционный маневр и при этом видим, что девять десятых партийцев не признают решений штаба, руководящего маневром, то при его реализации это приведет к тому, что в девяти десятых случаев он закончится поражением»[477]. Компартия ведет политику, являющуюся зеркальным отражением социал-демократической, утверждал Радек: если СДПГ проводит реформы, забывая о конечной цели, то КПГ видит только эту цель, не думая о реформах.
Несмотря на регулярные обещания прекратить дискредитацию Правления КПГ, берлинская оппозиция сплачивала свои ряды и неуклонно увеличивала число своих сторонников. На протяжении предшествующих лет в партию влились бывшие независимцы, а также группы анархистов и синдикалистов, которых отталкивало требование железной дисциплины. Многие из них сохраняли убежденность в том, что дни парламентской демократии сочтены, а единый рабочий фронт — уловка для того, чтобы ускорить ее бесславный конец. Они продолжали верить в чудодейственную силу «русского примера» и всерьез относились к перспективе создания Советской Германии. Чем больше КПГ походила на другие партии Веймарской республики, тем меньше симпатий она вызывала у левых радикалов. Подобные настроения достаточно точно описывал один из их главных лозунгов: «Назад ко Второму конгрессу Коминтерна!»
Не только Радек, но и другие эмиссары Коминтерна рангом пониже, находившиеся в Германии, отмечали весной 1923 го-да, что партия движется к расколу на две секты. Руководство ИККИ стояло перед нелегким выбором: Радек тяготел к поддержке «правых», сторонники Зиновьева покровительствовали берлинцам. На личные симпатии и антипатии функционеров РКП(б), командированных на работу в Коминтерне, начинала накладываться логика внутрипартийной борьбы за ленинское наследство. В конце апреля — начале мая в Москве состоялись переговоры членов Президиума ИККИ и делегации КПГ, в которую входили Брандлер, Бетхер, Герхард, Рут Фишер, Маслов и Тельман.
Взяв бразды правления в свои руки, Зиновьев впоследствии хвалил самого себя: «Исполком в три дня помог разрешить вопросы, которые занимали бы партию в течение трех лет»[478]. Немецкие коммунисты не вошли даже в рабочую комиссию по выработке резолюции, Бухарин заявил, что хватит и личных консультаций с ними. Это вызвало решительные протесты председателя КПГ. За него заступился Радек: «Я понимаю озабоченность Брандлера. Исполком выступает то в роли карающей десницы, то в роли доброго дядюшки из Америки, и из подобных бесед с лидерами партии потом вырастает множество слухов»[479]. Ход переговоров укрепил позиции Радека как куратора КПГ, на его сторону стал склоняться Бухарин, которого все больше раздражала претензия Зиновьева на единоличное руководство коминтерновскими делами.
К услугам набиравшего силу Радека продолжал прибегать и его бывший начальник по НКИД. 14 апреля Чичерин запрашивал у него обвинительные материалы по делу католических священников, суд над которыми завершился смертным приговором К. Р. Будкевичу. Объяснений от советского руководства потребовал германский посол Брокдорф-Ранцау. Чичерин писал: «Приговор составлен настолько неудачно, что побивает и постановление Президиума ВЦИК, и мои заявления, сделанные со слов Троцкого… Абсолютно невозможно без этих материалов вести контркампанию. Нельзя ограничиться окриком: мы-де суверенны и материалов никому не покажем. Все поймут в том смысле, что якобы этих материалов нет»[480].
Доклад К. Радека о своей конспиративной работе в Берлине, направленный Г. Е. Зиновьеву и И. В. Сталину
14 мая 1923
[РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 156. Д. 51. Л. 14–15]
7 мая 1923 года Радек в очередной раз направился в Берлин. Вслед за ним в его адрес полетела телеграмма Президиума ИККИ об организации по всей Европе (предпочтительно перед зданиями английских посольств) митингов протеста в связи с появлением ноты Керзона. В условиях нарастания международной напряженности вновь выросли акции тактики единого рабочего фронта: Радеку было поручено установить контакт с «симпатизирующими нам организациями лейбористской партии и тред-юнионов, выдвинув лозунги с персональным заострением против Керзона и другие элементарные, как то мир и признание Советской России»[481]. Одновременно ему пришлось организовывать демонстрацию немецких коммунистов в момент перевозки тела убитого в Лозанне Воровского из советского полпредства на вокзал для отправки в Москву.
В Берлине в характерной для себя манере Радек провел серию блиц-встреч с каждой из фракций в руководстве КПГ, в ходе которых разъяснил линию Москвы. Не менее характерной была и роль верховного арбитра, которую посланец Коминтерна каждый раз исполнял со все большим удовольствием. «Мне удалось достигнуть согласия Централе [Правления. — А. В.] всеми голосами против Вальхера, который подчиняется, на московский компромисс. Клара больна. Пик в Швеции, но вряд ли посмеют публично оппонировать. С оппозицией имел конференцию. Единодушно приняла московские решения»[482].
Помимо контроля над выполнением февральской резолюции ИККИ о КПГ вернувшийся в Берлин Радек получил задание прощупать почву для восстановления диалога с Амстердамским интернационалом профсоюзов. Момент был крайне благоприятный — в ответ на ультиматум Керзона и убийство советского полпреда Воровского с пацифистскими заявлениями в Великобритании выступили либеральные круги и лейбористы. Радек встречался с лидером Амстердамского интернационала профсоюзов Э. Фимменом накануне его отъезда в Чехословакию на международный конгресс железнодорожников. Тот «обещал делать все для поднятия масс, сгруппировать вокруг себя все живые элементы амстердамцев. Произвел на нас всех впечатление человека, который хочет помочь. Смерть Воровского взбудоражила рабочие массы, затрудняет Керзону работу»[483].
Использование в партийной пропаганде лозунгов защиты отечества сделало КПГ одним из заметных участников внутриполитического процесса. 13 мая партия вывела на митинг против оккупации Рура и угрозы войны в центре Берлина около 100 тысяч своих сторонников. Комментируя этот успех, Радек рекомендовал сохранить акцент на проведение массовых акций, дополнив его точечными кампаниями: «Центр тяжести теперь в том, чтобы создавать рабочие сотни, которые сделают невозможным какое бы то ни было передвижение вооружения в Польшу другим путем, чем через море»[484].
При прямом содействии Радека в Правление КПГ были введены Рут Фишер из Берлина и Эрнст Тельман из Гамбурга, возглавившие в нем левую фракцию. Тактическая уступка Зиновьеву, который после своего «капитулянтства» накануне захвата власти большевиками очень боялся вновь показаться «правым», уже в конце 1923 года обернется для Радека трагическими последствиями: вначале потерей контроля над немецкой партией, а потом и конфликтом со сталинско-зиновьевским большинством в Политбюро ЦК РКП(б). Но