взгляд Жени, она несмело провела пальцами по своей шее и горько засмеялась.
– Ты! – она поднялась из-за стола, намереваясь закончить разговор, что не приведет ни к чему хорошему. И совсем забыла о том, как выглядят её ноги…
– Это… – голос Громова в мгновение охрип от ужаса. – Тоже я?
Таня остановилась у арочного проема, ведущего в коридор, и наклонила голову, посмотрев на большую гематому темно-фиолетового цвета, что покрывала практически всю внешнюю поверхность бедра и растянулась до колена. Этот удар был самым сильным и самым свежим. Два дня назад она всем весом упала на бедро, когда летела с двухметровой высоты на лёд. Боль была дикой. Настолько, что Таня дрожала и не могла встать самостоятельно. Илье пришлось аккуратно поднимать её. А Мельников весь следующий час провел с ней в медпункте ледового дворца, после этого напоив успокаивающим чаем.
– Это – четверной выброс, – призналась Таня, с трудом представляя, что нужно было бы сделать Громову, чтобы оставить на теле такую гематому.
– Ты с ума сошла! – Евгений впал в ярость, забывая и о раскалывающейся голове, и о прогрессирующей простуде. Он вскочил из-за стола, игнорируя головокружение, и подошел к Тане, угрожающе над ней склонившись.
– Я запрещаю выполнять четверной выброс с ним! Он тебя угробит! Ты не снаряд, чтобы на тебе тренироваться!
– Это не тебе решать! – не растерялась Таня, запрокидывая голову. – Такие вопросы я обсуждаю со своим партнером и тренером. Раньше, когда мы катались вместе, ты что-то мог решать, но сейчас…
– Да я ненавидел кататься с тобой! – перебил Громов.
Таня на мгновение обомлела, ошарашенно хлопая ресницами. Она однажды уже слышала от него, что она никто. И не думала, что может быть что-то больнее.
– Потому что с тобой я не мог сосредоточиться! – продолжал Евгений, высказывая то, что наболело очень давно – ещё со времен чемпионата Европы и Олимпийских игр. – Я хотел контролировать каждое твоё движение! Я понимал, что в безопасности ты только когда в моих руках! Я ненавидел дорожки шагов, когда мы разъезжались в разные стороны, а я ни черта не мог сделать! Ненавидел параллельные прыжки, вращения! Ненавидел все элементы, в которых ты не была в моих руках, и я не мог тебя контролировать!
Громов замолчал, осатанелыми глазами посмотрев на Таню. После гневной тирады грудь его часто вздымалась. Он начинал остывать, и злость постепенно переходила в тревогу. Таня обняла себя за плечи, будто замерзла.
– Контролировать? – тихо уточнила. – Поэтому я должна к тебе вернуться? Чтобы быть у тебя под рукой?
– Не под! – снова вспыхнул Громов. – А в руках! В моих!
– Так не строят отношения, – разочарованно произнесла она, – нельзя загонять дорогого человека в угол, нельзя хватать его за руки, чтобы он не ушел, нельзя говорить того, что говорил ты…
– А что можно? – прорычал Громов, выставив свои руки по двум сторонам от её лица и уперевшись в стену ладонями.
– Ты всё равно не слышишь никого, кроме самого себя.
Евгений наклонился, обхватывая ладонями плечи Тани и боясь, что она может уйти, оставить его или попросту раствориться в воздухе – настолько хрупкой и маленькой казалась в этот момент.
– Вот опять! – воскликнула она, чувствуя, как плечи пронзила острая боль от сильного хвата горячих ладоней. – Отпусти меня!
Громов округлил глаза, вспоминая то, что Таня сказала про маму. Отпустить. И молнией в голове пронесся вопрос о том, почему он должен отпускать самых дорогих людей в жизни.
– Я не хочу тебя отпускать! – неосознанно крепче сжимая пальцы произнес Евгений, наклоняясь ниже.
– Я хочу! – сквозь слёзы простонала она. – Отпусти! Убери руки!
Евгений не торопился повиноваться. В серо-голубых глазах молодого мужчины отчетливо плескались непонимание и растерянность мальчишки. Он не умел по-другому. Серьезных отношений толком не было. Он не знал, как взаимодействовать с любимой и, боясь потерять, цеплялся так, как умел. Руками. Психологическим давлением. Чем угодно! Лишь бы она была рядом. Без неё всё пустое. Даже родной лёд. Даже рядом с Алисой, которую раньше Евгений считал незаменимой для себя. Но незаменимой и единственной оказалась Таня – случайное отклонение, появившееся в жизни по вине автомобильной аварии. Их пути не должны были сойтись, они не должны были вставать в пару. Но после этого жизнь Громова разделилась на «до» и «после». Уже второй раз. Первый случился, когда ему было шестнадцать.
– Отпусти меня!
Евгений медленно, палец за пальцем, разжал ладони и убрал их от Тани.
– Это твое окончательное решение? – собирая по осколкам строгость и холодность, поинтересовался Евгений, выпрямляясь и вновь смотря на Таню свысока.
Она моргнула, чувствуя, как в горле образовался огромный ком, преодолеть который оказалось сложно. Таня мечтала сказать ему это короткое слово совсем при других обстоятельствах, но скажет сейчас:
– Да.
Громов опустил взгляд, направляя все силы на то, чтобы ничего не порушить в небольшой квартирке. Хотелось неистовствовать. Хотелось кричать. Хотелось снова схватить её, чтобы она не могла пошевелиться и, что ещё важнее, отдалиться ни на миллиметр. Но к этим же чувствам добавилась и изрядно уязвленная гордость.
– Уходи. Твои вещи в ванной. Дверь можешь просто захлопнуть, а я иду спать.
Таня старалась держаться, но голос начинал дрожать. Она торопливо дошла до гостиной и закрыла за собой дверь, обреченно падая на диван, но при этом слушая то, что происходило в прихожей. Таня слышала, как Женя одевался. Слышала, как звенела бляха ремня. Затем несколько долгих минут в коридоре не было никаких звуков, но эту тишину резко нарушил громкий звук захлопнувшейся входной двери.
Он ушел.
Несколько минут Таня провела на диване, обнимая себя за колени и боясь выходить в прихожую. Но пугало, как оказалось, не его присутствие, а его… отсутствие. И от мысли, что она сама в этом виновата, становилось только больнее. Она ведь могла бы согласиться. Что сейчас, что на том роковом балу. Могла. Хотела. Но…
Таня шмыгнула носом и пошла в ванную, чтобы умыться. Через два часа предстояло отправиться на тренировку. Поспать уже не удастся, как не удалось этого сделать нормально и ночью. Так что следов усталости на лице Тани будет предостаточно и без покрасневших от долгих рыданий глаз.
На небольшой тумбочке в прихожей, рядом со своей сумкой, Таня обнаружила серебряное кольцо. Она остановилась и моргнула, надеясь, что ей просто показалось. Женю трудно было представить без этой сережки. Его подвергали критике и частенько приписывали нетрадиционную сексуальную ориентацию. Таня помнила, как во время карьеры со Стасом тот вечно цеплялся к «гейской сережке» Громова. Но сразу же замолкал, как только Таня предлагала ему сказать это Жене в лицо. Однако ей нравилось это украшение. Евгению оно шло и добавляло какой-то резкости в бунтарский и упертый характер. Но Таня знала историю этого кольца, а потому бережно взяла в руку и вздохнула, понимая, что это, похоже, действительно конец.
Он отпустил. Отпустил их обеих.
* * *
– Ничего себе! – воскликнула Алиса, когда Евгений переступил на лёд. – Ты снял сережку? Что, юношеский максимализм оставил тебя в покое?
Громов повернулся к партнерше и бросил недовольный взгляд, безмолвно попросив не разговаривать на эту тему, а работать. Особенно учитывая то, что Женя пропустил пять дней из-за простуды, и теперь нужно было больше внимания уделить совместным элементам.
– Поняла-поняла, – вздохнула Калинина. – Молчу.
* * *
Таня опоздала на тренировку, решив поддаться минутному порыву и заехать в салон красоты. Правда, не с целью как-то улучшить собственную внешность, а чтобы сделать дополнительный прокол в мочке уха. Несколько дней Таня каждое утро смотрела на серебряное кольцо, крутила его в руках, думала о Жене и не понимала, чего хочет дальше. Вплоть до самого его ухода она хотела именно этого – чтобы он отстал и не мешал готовиться к октябрьским соревнованиям в Америке. Чтобы просто не давил на неё своим присутствием и тяжелым, требовательным взглядом. Чтобы не напоминал о том, как с ним хорошо. Но не когда он собственнически и агрессивно хватает за запястья, желая, чтобы его выслушали. Таня боялась таких его порывов,