Читать интересную книгу Залог мира. Далёкий фронт - Вадим Собко

— И ты, конечно, тоже стала другом?

— Этого я сказать ещё не могу, но уж врагом-то, безусловно, не стала. Признаться, у меня было много сомнений, Мария. Да оно и понятно, нас долго учили ненавидеть большевиков, и это воспитание оставило в душе такие следы, которые сразу не сотрёшь. Но довольно об этом, я лучше закажу тебе билет на сегодняшний спектакль.

Эдит сняла трубку и позвонила администратору.

— Ты говорила сегодня о таких необычных вещах… — задумчиво проговорила Мария. — Мне очень хочется поверить тебе. Но только не знаю… А за тебя я рада, — закончила она неожиданно и, тут же попрощавшись, ушла, едва сдерживая слёзы.

Эдит проводила подругу до двери и вернулась в своё кресло со странным чувством, в котором сочетались и радость и печаль. Всё же люди не забыли о ней, если одна маленькая заметка в газете с упоминанием её имени может привлечь сюда актёров даже из Мюнхена…

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

Нескончаемый осенний дождь уныло моросил над городом. Тяжёлые тучи медленно сползали с гор, задевая острые крыши домов.

Несмотря на плохую погоду, у ярко освещённого подъезда театра царило оживление. То и дело подъезжали машины. Со всех сторон стекались пешеходы, у дверей мелькали зонтики, сверкали плащи. Спектакль стал настоящим событием для Дорнау.

Пока собиралась публика, пока в фойе и в зале шли разговоры об Эдит Гартман и о её решении играть в советской пьесе, сама актриса сидела в своей уборной перед зеркалом и накладывала последние мазки грима.

Эдит Гартман перевоплотилась в советского комиссара. Чёрная блестящая кожанка плотно облегала её фигуру. Широкий пояс с жёлтой кобурой на нём стягивал талию. И хотя в кобуре ничего не было, Эдит чувствовала себя вооружённой и смелой. На гладко зачёсанные волосы она надела красную косынку. Эдит не знала, могла ли её героиня носить именно красную косынку — Люба тоже не ручалась за достоверность такой детали, — но, как бы там ни было, косынка придавала лицу актрисы выражение спокойной уверенности.

Эдит ещё раз взглянула на себя в зеркало и повернулась к Любе Соколовой, ожидавшей, когда актриса кончит гримироваться.

— Ну, вот, кажется, всё готово, — сказала Эдит. — И, вы знаете, странное дело: сапоги, куртка, косынка — одежда для меня совсем уж необычная, а чувствую я себя в ней так, будто всю жизнь её носила.

Эдит ещё туже затянула пояс.

— Сейчас эту куртку можно сорвать с меня только вместе с кожей, — улыбнулась она.

— Прекрасное ощущение, — сказала Люба.

— Да, удивительно хорошее. Я очень волновалась всё это время, боялась до дрожи в коленях, а вот надела эту куртку и сразу успокоилась…

— Я вас прекрасно понимаю, — согласилась Люба. Она помолчала, а потом вскользь, словно не придавая значения собственным словам, добавила: — Послушайте, фрау Эдит, на всякий случай, знайте, я буду сидеть у самой сцены, в ложе коменданта.

— Спасибо, — просто ответила Эдит. — Я буду мысленно искать у вас поддержки.

— Ну, я думаю, в зале и без того у вас обнаружится много друзей, хотя и не исключена попытка сорвать спектакль. Но пусть это вас не смущает: в случае чего порядок будет мгновенно восстановлен. Старайтесь только передать зрителям образ вашей героини, и вы сразу почувствуете собственную силу.

В дверь постучали, и вошёл Дальгов.

— Добрый вечер, — поздоровался он с обеими женщинами. — Как я тебе сейчас завидую, Эдит! — сказал он, окидывая взглядом её костюм. — Завидую, и в то же время состояние у меня такое, как перед боем… В самом деле, первое представление советской пьесы в нашей зоне! Гости из Берлина. Корреспондентов множество… Вы знаете, не осталось ни одного билета. Аншлаг!

— Мне даже не верится, что я сегодня выйду на публику, — тихо произнесла Эдит. — Двенадцать, нет, почти тринадцать лет я не играла на настоящей сцене. Боже, как страшно, когда подумаешь!..

— Все опасения исчезнут, как только вы произнесёте первое же слово, — успокоила её Люба.

— Да, наверно… У меня большая просьба к вам, фрау капитан. Если можно, сразу после спектакля зайдите сюда, ко мне. Я буду вам очень признательна.

— Что-нибудь случилось?

— Да нет, ничего нового. Просто опять нашла на столе такую же бумажку.

Эдит показала записку с лаконичной угрозой.

— Старый приём, — пожала плечами Люба. — Скоро это прекратится раз и навсегда.

— Я в этом не уверена.

— Во всяком случае, я приду.

Макс Дальгов внимательно рассматривал бумажку.

— А мне уж и не пишут, — засмеялся он. — Надоело. Страшного здесь ничего нет. Ты не бойся, Эдит, мы тут, около тебя, — проговорил он, выходя из уборной.

В полутёмном коридоре Дальгов остановился и несколько минут постоял, собираясь с мыслями. Давно он так не волновался. Неужели оттого, что здесь, за кулисами, всё напоминало о давно ушедших днях, о молодости, о радости творчества? Нет, было что-то ещё. В эти минуты Макс вдруг отчётливо понял, что он беспокоится не только за актрису Эдит Гартман, но и за близкого, по-настоящему любимого человека.

Сознавать это было и радостно и грустно. Грустно потому, что, наверно, никогда не решится он заговорить с Эдит о своём чувстве. А время ничего не изменило…

Дальгов прошёл в зал. На людях он чувствовал себя лучше.

— Макс очень нервничает, — сказала Эдит, глядя на дверь, закрывшуюся за Дальговым. — Даже не похоже на него.

Она думала о Максе, смутно догадываясь о его переживаниях, когда до неё донеслись слова собравшейся уходить Любы, и сразу эти мысли отошли куда-то в глубину сознания.

— Да, обычная невозмутимость вдруг оставила его. Но вряд ли вообще найдутся сегодня в зале равнодушные. — сказала Люба. — Ну, желаю вам самого большого успеха.

Она крепко пожала актрисе руку, ещё раз ободряющее посмотрела на неё и вышла.

Через несколько минут в дверь снова постучали, и в уборную, широко улыбаясь, вошёл Эрих Лешнер.

Эдит несказанно обрадовалась брату:

— Эрих, как хорошо, что ты здесь!

— Добрый вечер, Эдит. Я рад за тебя, — говорил Лешнер, пожимая ей обе руки. — Молодец, не испугалась всей этой швали. Теперь уже можешь ничего не бояться. Нам ведь тоже с одной стороны угрожали, зато с другой — здорово помогли. И хоть работы у нас невпроворот, а всё-таки вот приспособили грузовую машину из имущества штурмбанфюрера Зандера и приехали на спектакль. Интересно же посмотреть, как у них там всё это происходило, в Советском Союзе. Мы в Гротдорфе гордимся тобой, ведь ты наша!

— Спасибо, Эрих.

— Какая ты красивая в этом костюме… — восторгался Лешнер. — Послушай, Эдит, а ты не разучилась за эти годы играть? Нет, нет, я шучу, ты не бойся.

Он рассмеялся и присел на стул, усадив Эдит перед собой.

— Этого-то я больше всего и боюсь, Эрих, — призналась Эдит. — Мне хочется сыграть так, чтобы люди могли сказать: вот настоящий человек, который смело решает свою судьбу и судьбу своей страны.

— Именно так, Эдит, это ты хорошо сказала: «Решает судьбу своей страны!» С некоторых пор я понял, что судьба Германии зависит и от меня. Знаешь, я вступил в партию!

— Ты?

— Да, я. А ты не веришь?

— Нет, верю. В какую партию?

— Ну, конечно, не в ту, которой руководит господин Шумахер. Я вступил в Социалистическую единую партию Германии. Она за мир, за демократические реформы, против всяких зандеров и фуксов. Теперь понимаешь, почему я туда пошёл? И не я один, у нас в деревне многие… Подожди, и ты это поймёшь.

— Наверно, до этого не дойдёт.

— А я думаю, сама жизнь приведёт тебя туда… Это что, звонок? Ну, надо итти. Да, чуть не забыл сказать. Если тебе станет не по себе, взгляни на нас. Мы занимаем шестой, седьмой и восьмой ряды партера. Да, все твои земляки. Правда, и в других рядах у тебя немало друзей, но мы, как-никак, самые близкие. Мы тебя поддержим.

Мы с тобой, Эдит! Ну, всего тебе хорошего. Желаю удачи.

Он пожал ей руку и торопливо вышел из уборной.

Эдит постаралась забыть обо всём, кроме предстоящего спектакли. Она мысленно воссоздала обстановку первого акта, перенеслась в атмосферу революционной борьбы и скоро опять почувствовала себя красным комиссаром, женщиной со стальной волей, бесстрашной и неумолимой.

Матросы и командиры, которые будут окружать её на сцене, уже перестали быть для неё актёрами, они превратились в реальных, существующих в жизни людей.

Подняв руку, как бы успокаивая в эту минуту бурлящую людскую массу, она произнесла первые слова роли.

— Великолепно получается! — послышалось за её спиной.

Эдит повернулась, точно ужаленная. Сомнений не было: Зандер, изменившийся до неузнаваемости Зандер, стоял перед ней. Но даже усики не могли изменить выражения его лица. Эти глаза, жадные и похотливые, Эдит могла бы узнать среди сотен других. Ещё боясь поверить себе, она воскликнула: