Грузы круглогодично возят по Севморпути, однако пассажирских рейсов по океану нет. В промрайоне работает морской порт в Дудинке, коротким северным летом к океанской навигации добавляется речная по Енисею. Автодороги, связывающей анклав с материком, не существует, и железки – тоже. Точнее, железная дорога есть, но она внутренняя и выхода в сеть РЖД не имеет. Это остров. Остров имеет с одного боку плато Путорана, с тайгой понизу и лесотундру и тундру с другого. Система путоранских озёр, как подсчитали экологи, занимает второе место в мире в качестве природного резервуара чистейшей пресной воды. Зима – девять месяцев, остальное лето. Зимой случается полярная ночь, это когда шибко темно. Летом всем сгущёнка – сплошной день, солнце вообще не заходит за горизонт. Про морозы с пургами хотите услышать? Это свирепо, в определенные периоды – почти космос. Ну и достаточно.
Город умеет жить самостоятельно. Так он жил во время Великой Отечественной войны, когда авиасообщение на примитивных летательных аппаратах было крайне нерегулярным, а на морях караванам угрожали волчьи стаи кригсмарине. Комбинат начал делать всё, от самоходных барж и локомобилей до мебели и посуды.
Специальные бригады в промышленных объёмах били оленя, куропатку и зайца, на озерах, малых реках и на Енисее ловили ценную рыбу – белковой пищи хватало.
А ещё этот город интересен одним важнейшим обстоятельством. Он пережил целых два самых настоящих апокалипсиса. Первый случился в далеком 1979 году. В самые морозы произошло страшное – взорвалась нитка газопровода. Да не в одном месте, а на приличном участке. До сих пор так и не прояснили, «техногенка» это была или диверсия. И энергетика стала тухнуть, город начал замерзать, весь и сразу. А тут пошли затяжные пурги, аэропорт закрылся. Помочь не мог никто, никакие войска, караваны и МЧС, коих ещё и не было вовсе. На материке приняли решение срочно эвакуировать город, первым делом всех детей. На запасных аэродромах стояли «ИЛ-76» и ничего не могли сделать.
В квартирах быстро падала температура, отключался в полярной ночи свет. Люди занавешивали окна и двери одеялами, спали в шубах. Но никто не побежал ни в какие бункеры, все бросились устранять. Начали рваться трубы, коммунальщики не успевали осушать систему, подключали жителей. Все были на рабочих местах. Собственно на аварию набирали добровольцев, нужны были сварщики высокого разряда с практикой работы на морозе и на трубе. Люди в немыслимых условиях жесткости погоды варили новую нитку, сменяясь как можно чаще – их не успевали отогревать. Другие начали растампонировать угольные шахты, законсервированные когда-то, угля рядом – десять Донбассов. Отключили заводы и печи, закупорили остаток газа в «живой трубе» и какое-то время кочегарили целевым исключительно на детские сады. К подъездам подгоняли машины с установленными в кузове тепловыми пушками и загоняли теплый воздух в стояки лестничных клеток. Работали все городские службы. Никто не сбежал по избам. Когда открылся аэропорт и авиация своим появлением сняла остроту ситуации, штаб принял решение никого не эвакуировать, уже было ясно – успевают.
После этого нитку газопровода задублировали и шибко развили электроподачу от каскада ГЭС. Комбинат и город забрал себе все службы и предприятия, до того бывшие филиалами материка, ввели безусловное технологическое единоначалие.
Во второй раз бабахнуло в 1994-м. Тогда взорвалась уже ТЭЦ, и опять в самый что ни на есть холод с пургами. Справились ещё быстрей. После того случая создали огромное хранилище солярки, способное давать тепло и свет три недели, даже если взорвутся обе нитки газопровода, все линии ЛЭП, обе ГЭС и оба аэропорта.
За этот срок город всеми своим силами отремонтирует или создаст всё заново.
Любой местный ребенок, вырастая и интересуясь устройством среды, узнает, что так и так, есть материк, мы на острове, а живем вот таким образом. И когда он, после отключения света, вызванного падением опоры, поваленной ураганным ветром, задает маме вопрос: «Мама, мы тут все замерзнем?», то услышит: «Спи, сына, через час включат, папа починит. Он умеет». Дитя засыпает и потом спокойно живёт всю жизнь, не вспоминая об этом в страшных ночных судорогах.
Каждый человек здесь просто готов к таковому испытанию. Он привык жить с готовностью к возможному локальному апокалипсису, что ничуть не мешает, когда создана и отлично работает строгая и выверенная система жизнеобеспечения.
Какой бункер… о чем вы? Какая мародёрка? Выживание коллективом с последующим восстановлением системы жизнеобеспечения.
Может показаться, что Норильск в каком-то роде и есть мегабункер. Но это не так. Как любой бункер, мегабункер, типа Московского метрополитена, не имеет способов производства, он вынужден жить исключительно мародёркой и критически зависит от неё. Норильск – самоокупаемый промышленный район с высокой степенью живучести, вот и всё.
Количество всего богатства не определено до сих пор, его просто немыслимо много.
Я привел Норильск лишь в качестве примера, сообщив, что вообще и все северные поселения таковы. Наверное, что-то подобное можно наблюдать и в других замкнутых системах, типа уральских ЗАТО или в Железногорске. Правда, с качественной и безопасной белковой пищей там куда как хуже.
В общем, свою личную проблему я бы решил легко.
А вот друзей туда не потащу. Ни в коем случае.
Раз заикнулся, другой раз закинул удочку и больше намекать не буду. Человеку средней полосы очень трудно принять необходимость спасаться от апокалипсиса на Крайнем Севере, где зима девять месяцев в году. Понимаю: инстинктивно хочется сделать с точностью до наоборот – спуститься по широте как можно южней, в тёплые края. Только что там теперь с экологией? Есть ли чистая вода? Как с древними болезнями, давно забытыми? Тиф, сибирская язва, холера, чума…
Сколько людей выжило в Норильске? Двести тысяч населения по всем районам суммарно, значит, можно допустить, что выжило четыре тысячи. Из них часть успела воздухом или последними судами ледового класса перебраться в Центральную Россию, кто-то решил на перекладных подняться по Енисею. Я вспомнил мёртвую баржу, которую тащил в Красноярск сошедший с ума капитан…
На замену им в городе соберутся выжившие из северных посёлков, без снабжения им не выстоять. Увы, большинство представителей коренных северных народов уже утратило навыки кочевой тундровой жизни, люди обитают в поселениях, отгонным оленеводством занимается лишь маленький процент. Сам видел.
Что будут делать оставшиеся?
Какое-то время, пока есть авиатопливо, аэропорт ещё сможет работать, если полоса не повреждена крылатой ракетой. Только куда лететь, на авось, что ли? Хотя системы связи там мощные, информации, я надеюсь, у них много. А вот зачем лететь?.. Разве что на разведку, с огромным риском невозвращения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});