Читать интересную книгу Костры амбиций - Том Вулф

— Ну, понимаешь, солнышко, ценные бумаги — это… это облигации и… как бы тебе понятнее объяснить?

— Заодно и мне объясни, Шерман, — говорит отец. — Я оформил в своей жизни, наверно, тысяч пять контрактов на разные покупки, но зачем людям покупать облигации, так и не уразумел, сразу в сон начинало клонить.

Потому и не уразумел, что ты и твои двести юристов — всего лишь подручные у Властителей Вселенной, мысленно огрызается раздосадованный Шерман. Он видит, что Кэмпбелл смотрит на дедушку испуганными глазами.

— Дедушка шутит, детка, — говорит он, сверкнув на отца глазами. — Облигации дают возможность собрать нужные суммы денег. Представь себе, ты хочешь построить дорогу, и не какую-нибудь там дорожку, а большое шоссе вроде того, по какому мы в прошлом году ездили в Мэн. Или ты хочешь построить большую больницу. Ну так вот, для этого нужно много денег, столько просто в банке не возьмешь. И тогда ты выпускаешь облигации.

— Значит, папа, ты строишь дороги и больницы?

Теперь смеются уже и мать, и отец. Шерман смотрит на них с упреком, но это их еще больше веселит. Улыбается и Джуди, но вроде не без сочувствия.

— Нет, не то чтобы я их сам строил. Я занимаюсь облигациями, а облигации помогают собрать…

— Ты помогаешь их строить?

— Ну да, В определенном смысле.

— Какие?

— Что какие?

— Какие дороги и больницы?

— Какие именно, нельзя сказать.

— Шоссе в Мэн?

Отец с матерью возмутительно давятся смехом, стараются не расхохотаться ему в лицо.

— Нет, не шоссе…

— Ага, по-моему, ты попался! — Мать едва не в голос смеется.

— Нет, не шоссе в Мэн, — отвечает Шерман, не обращая внимания на эту реплику. — Сейчас я попробую объяснить иначе.

Тут вмешивается Джуди:

— Давай я попробую объяснить.

— Ну, объясни.

— Понимаешь, дорогая, — говорит Джуди, — папа не строит дороги и больницы и не помогает строить дороги и больницы, его дело — облигации для людей, которым нужно набрать много денег.

— Облигации?

— Да. Представь себе, что облигация — это куски пирога, испекла его не ты, но ты передаешь людям эти куски, и от каждого тебе отламывается малюсенький ломтик, крошка, и ты берешь ее себе.

Джуди улыбается, Кэмпбелл тоже, она понимает, что это — шутка, сказка про то, что же на самом деле делает папа.

— Крошка? — повторяет она выжидательно. — Ну, и?..

— Да, — кивает Джуди. — Но ты представь себе, что их, таких малюсеньких крошек, очень-очень много. Надо раздать много кусков пирога, и тогда у тебя наберется столько крошек, что из них получится вот такой огро-омный пирог.

— Настоящий?

— Ну, не совсем настоящий. Это только так, чтобы ты представила себе.

Джуди оглядывается на свекра и свекровь, ища одобрения своей находчивости. Они улыбаются, но немного растерянно.

— Не уверен, что так для Кэмпбелл понятнее, — говорит Шерман. — Надо же… какие-то крошки.

Он говорит с улыбкой, ведь это всего лишь добродушная шутка, чего уж… Он привык, что Джуди слегка презирает Уолл-стрит. Хотя, конечно, крошки эти его все-таки задели.

— А по-моему, получилось вполне наглядно, — тоже с улыбкой отвечает Джуди. И обращается к свекру:

— Вот, Джон, посудите, я сейчас приведу вам пример.

Джон. Уже в этих крошках было что-то неладное, но Джон — серьезный признак опасности. Отец и мать Шермана просили невестку, чтобы она называла их Джон и Селеста, но Джуди как-то стеснялась. И старалась обходиться вообще без обращений. Так спокойно, самоуверенно назвать свекра Джон — на нее не похоже. Отец и то насторожился.

Джуди принялась описывать «жискаровский» замысел Шермана.

— «Пирс-и-Пирс» не выпускал эти облигации для французского правительства и не у французского правительства их покупает, а у тех, кто купил их у французского правительства когда-то раньше. Так что операции «Пирс-и-Пирса» не имеют никакого отношения к тому, что Франция хочет построить, развить… достигнуть. Это все было в прошлом, задолго до «Пирс-и-Пирса». А теперь они просто… как бы куски пирога. Золотого пирога. А «Пирс-и-Пирсу» достаются миллионы чудесных, — она пожала плечами, — золотых крошек.

— Конечно, можно называть это и крошками. — Как ни старался, а тон у Шермана получился обиженный.

— Лично я другого слова не подберу, — жизнерадостно отозвалась Джуди. И добавила, обращаясь к его родителям:

— Инвестиционные банки — это особая форма деятельности. И нет, я думаю, способа доступно растолковать ее людям моложе двадцати лет. А может быть, даже и тридцати.

Тут Шерман спохватился, что Кэмпбелл все еще стоит рядом и личико у нее растерянное.

— Кэмпбелл, — говорит он ей, — знаешь что? По-моему, мама хочет, чтобы я сменил профессию.

И весело скалит зубы, как будто у них происходит необыкновенно смешной диспут.

— Вовсе нет, — смеется и Джуди. — Твои золотые крошки меня вполне устраивают.

Опять крошки! Кажется, хватит? В душе у Шермана закипает злость. Хотя он по-прежнему улыбается.

— Может, мне попробовать себя декоратором — прошу прошения, дизайнером интерьеров?

— Едва ли у тебя есть к этому способности.

— Ну, не скажи. А весело, должно быть, создавать пуфы и кретоны для… как их фамилия? этих итальянцев, которым ты оформляла квартиру? Ди Дуччи?

— Я вовсе не вижу в этом ничего смешного.

— Зато это творчество, верно я говорю?

— Ну… по крайней мере, можешь указать на что-то, сделанное тобою, что-то реальное и определенное…

— Сделанное для Ди Дуччи.

— Даже если твои заказчики — пошлые и вульгарные люди, все равно это — что-то настоящее, что можно описать словами, что дает удовлетворение, пусть внешнее, пусть кратковременное, но по крайней мере, про это можно рассказать своему ребенку. А у вас в «Пирс-и-Пирсе», как вы хоть друг другу-то объясняете, чем вы там занимаетесь изо дня в день?

И вдруг — громкий плач. Кэмпбелл. Слезы по мордашке ручьями. Шерман обнимает ее, но детское тельце — как натянутая струна.

— Успокойся, малышка, все в порядке.

Джуди встала, подошла и тоже обнимает дочку.

— Ну что ты, Кэмпбелл, Кэмпбелл, Кэмпбелл, моя хорошая? Мы с папой просто шутили.

Поллард Браунинг за соседним столиком оглядывается на них. И Роли оглядывается. И вообще все лица повернуты к ребенку, которого обидели.

Из-за того, что они оба обнимают Кэмпбелл, Шерман видит лицо Джуди совсем близко. Задушил бы ее. Покосился на родителей — они в ужасе.

Отец встает.

— Пойду выпью мартини, — говорит он. — Вы тут для меня все чересчур современные.

* * *

Суббота! Выходной день в СоХо <СоХо — район Нью-Йорка на южной оконечности Мзнхэттена. Название сочинено для рекламы — по начальным слогам South of Houston (к югу от Хаустан-стрит) — в подражание лондонскому кварталу Сохо.>! Не прождав и двадцати минут, Ларри Крамер и его жена Рода, Грег Розенволд и Мэри-Лу, с которой Грег живет, а также Герман Раппапорт и его жена Сьюзан усаживаются за столик у окна в ресторане «Хайфонская гавань». Окно выходит на Вест-Бродвей, и там так сияет и искрится весенний солнечный день, что даже городская копоть не в силах его затмить. Не в силах его затмить и зависть, которую Крамер питает к Грегу Розенволду. Они с Грегом и Германом были однокашниками в Нью-Йоркском университете. Вместе состояли в Студенческом союзе. Герман теперь работает рядовым редактором в большом издательстве «Патнем», через него в свое время и Рода устроилась в редакцию «Уеверли-Плейс букс». Крамер — прокурорский помощник в Бронксе, там таких, как он, помощников, 245 человек. А вот Грег, Грег в модном костюме, с роскошной блондинкой Мэри-Лу под боком, — журналист и печатается в «Голосе Гринич-Виллидж». Он пока в их компании бывших университетских умников — единственная звезда. И это заметно всю дорогу. Остальные скажут слово и сразу поглядывают на Грега: как, мол, он отнесется?

Вот и сейчас Герман говорит:

— Вы бывали в ресторане «Дин и Де Лука»? Цены случаем не посмотрели по карте? Там копченая шотландская семга… стоит… тридцать три доллара фунт. Мы со Сьюзан заглянули было один раз.

И смотрит на Грега.

Грег улыбается со знанием дела.

— Это специальные цены для тех, кто приезжает из Шорт-Хиллза, Нью-Джерси, на «кадиллаках».

— Из Шорт-Хиллза на «кадиллаках»? — переспрашивает Рода. Почему моя жена всякий раз сразу подкидывает ему нужную реплику? Да еще заранее улыбается, как будто знает, что сейчас последует остроумный ответ?

— Ага, — отвечает Грег. — Вы поглядите, поглядите в окно. Что ни машина, то «кадиллак севиль» с джерсийским номером. Усекли? — Он говорит еще вульгарней Роды. — А в чем они одеты, которые в «кадиллаках» приезжают, видели? — Мало того что у него низкопробный выговор, но вдобавок и бойкие манеры дешевого комика. — Вылазят из своих старомодных халупок о шести спальнях, сами вырядились в пилотские куртки и джинсы, садятся в «кадиллаки» и катят в СоХо. Кажинную субботу.