Читать интересную книгу Костры амбиций - Том Вулф

— Ну как, уговорил? Твой суп остывает.

Рот у него набит, слова звучат неразборчиво.

Перед Фэллоу стоит глубокая миска с томатным супом и фужер белого вина. Вогель расправляется с жутким кусищем телятины.

— Схватились обеими руками, а?

— Угуммм. — Во всякам случае, к черту не послали, и то ладно, думает Фэллоу. Дурнота понемногу проходит. Ртутный желток в голове тает. Нервную систему пронизывает радостное возбуждение — с таким подъемом выходит атлет на арену. Фэллоу ощущает себя… почти чистым! О, восхитительное чувство, столь редко воспеваемое поэтами, — чувство человека, который в кои-то веки собственным трудом зарабатывает свой хлеб!

* * *

Настала очередь Крамера в продолжение следующих двенадцати часов носить на поясе пейджер. В Отделе убийств такой порядок, что кто-то из прокурорских помощников в любое время, круглые сутки на проводе. Цель та, чтобы можно было незамедлительно явиться на место происшествия и снять показания свидетелей, прежде чем те разойдутся или утратят потребность делиться впечатлениями. И целых двенадцать часов дежурный прокурорский помощник должен разбираться с любой бодягой, имеющей то или иное отношение к убийству. Вот и в этот полицейский участок на территории Бронкса Крамера привела бодяга чистой воды.

У пропускного стола стоит чернокожий сержант-детектив Гордон и вводит его в курс дела.

— Этого типа все зовут Альфонс, — рассказывает Гордон, — но он не альфонс. В основном он игрок, ну и, должно быть, приторговывает наркотиками. Но одевается как альфонс. Сейчас сами увидите. Он сидит в гардеробе, на нем какой-то необыкновенный костюм-тройка с двубортным жилетом, ни с кем не спутаешь. — Гордон покачал головой. — Сидит на краешке стула, ест свинину на ребрышках, а держит кусок вот так, — Гордон вытягивает шею далеко вперед и отставляет руку с оттопыренным мизинцем, — чтобы не капнуть соусом на костюм. У него этих говенных костюмов штук сорок, и говорит он о них так, будто это его утраченное дитя родное.

А случилось то, что эти сорок костюмов у него украли. Полная бодяга, тут и говорить не о чем. Бесконечный поток инфантильной глупости и бессмысленной злобы, и это еще Крамер не до конца выслушал.

Воздух в главном помещении участка пропитан сырым и почему-то сладковатым запахом гнилой древесины — не первое десятилетие из радиаторов парового отопления сочится на пол горячая вода. Теперь-то уже почти все полы бетонные. Стены выкрашены казенно-зеленой масляной краской, а понизу, на высоту трех футов обшиты встык облупленными деревянными панелями. Стены в этом здании толстые, потолки высокие, но скрытые от глаз плоскими корытцами люминесцентных ламп. У входной двери Крамер видит со спины двух постовых с раздутыми от оружия и прочих причиндалов боками — тут и карманные фонарики, и пачки бланков, и радиотелефоны, и наручники.

Один из постовых жестикулирует, воздевая руки над головой, видно, что-то втолковывает трем местным жителям, мужчине и двум женщинам, а они слушают и явно не верят ни единому слову. Гордон продолжает рассказывать:

— Он пришел в один дом, и там было еще четверо, среди них — некий Андре Поттс, который, по его мнению, должен был знать, кто взял его костюмы, а этот Андре отпирается, мол, слыхом ни о чем таком не слыхал, и так они толкут воду в ступе, покуда Андре не надоело, он встает и идет к двери. Ну, ты бы вот что сделал, если бы какой-то нахал повернулся к тебе спиной, когда ты у него выспрашиваешь, где твои чертовы сорок костюмов? Выстрелил бы ему в спину, верно? Именно так Альфонс и поступил. Трижды разрядил в спину Андре Поттсу свой револьвер тридцать восьмого калибра.

— И свидетели есть? — спрашивает Крамер.

— У нас дожидаются.

В это время у Крамера на поясе запищало.

— Можно позвонить по здешнему телефону?

Гордон указал взмахом руки на открытую дверь Следственного отдела, примыкающего к главному помещению. В Следственном отделе стоят три металлических канцелярских стола серого цвета. И за каждым сидит по негру в возрасте между тридцатью и сорока годами, все трое одеты по уличной бронкской моде, может быть даже чуточку перестарались. Надо же, мелькает у Крамера мысль, весь Следственный отдел — из одних чернокожих. Тот, что за ближайшим к нему столом, — в черной стеганой безрукавке и черной же футболке с короткими рукавами, могучие бицепсы наружу.

Крамер, протянув руку к его телефону, вежливо бормочет:

— С вашего разрешения…

— Эй ты, какого хрена?

Крамер отдернул руку.

— Сколько мне еще сидеть на цепи, как гребаной собаке?

Он с оглушительным лязгом вскидывает левый кулачище. На запястье — наручник, от наручника вниз тянется цепь, а конец примкнут к ножке стола. По его примеру и двое других вскидывают над головами руки, звенят и подымают крик. Оказывается, они все трое прикованы каждый к своему столу.

— Что я, на хрен, сделал? Только видел, как этот долбаеб пришлепнул лоха, пришлепнул лоха этот долбаеб, а посадили на цепь, блин, меня, как гребаную собаку, а он, сука… — он опять громко залязгал цепью, указывая на заднюю дверь, — сидит вон там, телевизор смотрит и ест свинину на ребрышках.

Крамер оглянулся, и действительно, за распахнутой дверью в раздевалке сидит на краешке стула некая фигура в бегучих отсветах телеэкрана и обгладывает кусок свиной грудинки, изысканно вытянув вперед шею и оттопырив мизинец. А из рукава пиджака высовываются белоснежные крахмальные манжеты с искрящимися запонками.

Трое за столами орут:

— Сука гребаная!.. Цепи, блин!.. Ребрышки!.. Гребаный телевизор!

Все понятно. Свидетели. И цепи, и все остальное сразу стало на свои места.

— Хорошо, хорошо, — спеша, деловито отвечает он. — Сейчас я этим займусь. Минутку. Мне надо сначала позвонить.

— На ребрышках, блин!.. На цепи, блин!..

Крамер позвонил к себе в отдел. Секретарша Берни Фицгиббона Глория сообщила ему, что с ним хочет поговорить Милт Лубелл. Лубелл — пресс-секретарь Эйба Вейсса. Крамер с ним почти незнаком, за все годы раз пять перемолвились словом, не больше. Но Глория диктует номер телефона.

Милт Лубелл работал раньше в редакции нью-йоркской газеты «Миррор» — тогда в ней еще вел колонку Уолтер Уинчел. Лубелл не так уж близко знал великого газетчика, но перенял его задышливую, отрывистую манеру речи и донес до последних дней XX столетия.

— Крамер, — повторяет он. — Крамер, Крамер, постойте-ка… Ах, Крамер! Да-да, о'кей, вспомнил. Дело Генри Лэмба. Находящегося при смерти. Что можете сказать об этом деле?

— Типичная бодяга.

— У меня тут запрос из «Сити лайт» от англичанина по фамилии Фэллоу. Такой акцент у человека! Словно слушаешь образовательную программу. Словом, он мне зачитал заявление Преподобного Бэкона в связи с делом Генри Лэмба. Мне только этого не хватало. Слова Преподобного Бэкона, акцент — английский. Вы Бэкона знаете?

— Ну, — отвечает Крамер, — я у него в офисе снимал показания матери Генри Лэмба.

— Англичанин ее тоже цитирует. Но главное — это письмо Преподобного Бэкона. Сейчас, сейчас, постойте-ка, сейчас найду… ага, вот… ля-ля-ля… ля-ля-ля… цена человеческой жизни в Бронксе… злодеяние… белый подросток из среднего сословия… ля-ля-ля… ядерно-магнитный резонанс… Про ядерно-магнитный резонанс много. На всю страну, я думаю, имеются две такие установки… ля-ля-ля… Ага, вот. Обвиняет Окружную прокуратуру в непринятии мер. Мы якобы не хотим затевать расследование, потому что пострадавший юноша — черный из микрорайона имени Эдгара По и будет слишком много возни.

— Херня все это. Липа.

— Понятно. Я это знаю, и вы это знаете. Но я должен отзвонить тому англичанину и что-то ему ответить.

Оглушительный лязг.

— Сколько мне тут еще сидеть на цепи, я спрашиваю? — опять взорвался свидетель с бицепсами. — Это не по закону!

— Слушайте, вы, — с непритворной яростью рявкнул Крамер, — хотите, чтобы вас выпустили, сидите тихо. Ни хрена же не слышно из-за вас. — И снова Лубеллу:

— Извините, я звоню из участка. — Он загородил ладонью рот и низ телефонной трубки и продолжает вполголоса:

— Тут в Следственном отделе трех свидетелей убийства приковали к ножкам столов, ну они и беснуются. — Ему самому доставляет удовольствие эта маленькая зарисовка с театра военных действий. Знай, Лубелл, наших!

— К ножкам столов? — одобрительно переспрашивает Лубелл. — Вот это да! Такого я еще не слышал.

— Да, так о чем мы? — продолжает Крамер. — Нам только известно, что машина была «мерседес-бенц» и номер начинался с R. Но, во-первых, мы даже не знаем, нью-йоркский ли это номер. Это первое. Но допустим, что нью-йоркский. В штате Нью-Йорк «мерседесов», регистрационный номер которых начинается с R, две тысячи пятьсот штук. Теперь дальше. Вторая буква, нам говорят, вроде бы Е, или F, а может быть Р, или В, или R, то есть состоит из вертикали слева и отходящих от нее вправо горизонталей. Но если даже так, все равно остается почти полтыщи машин. Что же мы можем сделать? Перебрать по одной все полтыщи? Если хотя бы имелся свидетель, который показывает, что пострадавшего сбила именно такая машина, то еще можно было бы предпринять такое дело. Но свидетелей нет, кроме самого парнишки, а он лежит без сознания и едва ли очнется. Кто сидел за рулем, никаких данных нет. Известно только, что в машине было двое, мужчина и женщина, белые. И вообще у них концы с концами не вяжутся.