Конрад не знал, что ему говорить. Чего от него ждал генерал?
— Грядет катастрофа, капитан, — Зейдлиц сказал это спокойно, как синоптик излагает прогноз погоды. — Грядет катастрофа. Еще месяц назад надо было отводить войска, спрямлять линию фронта и закрепляться на зиму. Еще месяц назад не поздно было выправить положение. Русские с присущим им фанатизмом колотились бы об наши оборонительные рубежи, оставляя сотни тысяч убитых, как они умеют, но фюрер требует от нас продолжать наступление! Его некуда уже больше продолжать, а скоро станет некем и нечем наступать. Вот что, господин капитан, возьмите у Лейбница пакет и доставьте его в станицу Голубинскую. Отдать его вы имеете право лично генералу Паулюсу либо начальнику штаба армии. Это наш последний шанс на спасение. Если Паулюс не сумеет утвердить в ставке фюрера план отвода наших войск, то нам всем крышка. Выполняйте.
Генерал оказался прав.
XXI
К вечеру двадцатого ноября в Песковатку, где располагался штаб корпуса, стали стягиваться офицеры и солдаты разбитых частей. Они выглядели отрешенными, не понимающими, на каком свете находятся — все еще на этом или уже на том. К войне они были не годны. Они даже не могли есть, тем более — доложить обстановку. В штабных землянках началась тихая паника и бестолковая суета.
Зейдлиц дважды поднимал Конрада в воздух, и дважды фон Гетц докладывал генералу одно и то же:
— Из района Серафимовича и станицы Клетской густой лавой, как муравьи в лесу, в юго-восточном направлении идут колонны пехоты и танков противника. Точное количество установить не удалось. Визуально — до трех армий.
21 ноября кольцо окружения было замкнуто. Зейдлиц отправил Паулюсу радиограмму, в которой уведомлял командующего, что его корпус будет пробиваться с боями на запад, пока не поздно. Тут же генерал созвал весь свой штаб и объявил приказ о прорыве. По его замыслу, корпус должен сыграть роль тарана, который выведет за собой из капкана всю Шестую армию. Для большей мобильности он приказал бросить и сжечь все липшее, и сам подал пример, бросив в костер даже свои личные вещи. Штабные сразу же воодушевились и помчались отдавать распоряжения и жечь документы. Корпус едва успел сосредоточиться для прорыва на запад, как Паулюс передал приказ ставки. Пятьдесят первому корпусу надлежало отходить на восток и закрепиться в Сталинграде.
Сложность отхода с северной части Сталинграда заключалась в первую очередь в том, что армейские тылы стали теперь передним краем. Писари, медики, интенданты — какие они солдаты? Сражаться с перевернутым фронтом — дело трудное. Это верный признак скорого и неминуемого разгрома. Как бы то ни было, корпус выполнил приказ и занял оборону. Моральный дух в штабе корпуса и в частях был на удивление высок! Никто не сомневался в том, что «фюрер нам поможет». По умам людей гуляла неизвестно кем пущенная мысль, что окружение Шестой армии — это часть некоего стратегического замысла ставки и что скоро вся Красная Армия на южном крыле Восточного фронта будет истреблена или взята в плен. Но дух духом, а неплохо было бы получить и нечто материальное, к примеру, боеприпасы, продовольствие, горючее, медикаменты.
Наконец, в середине декабря наступил тот день, когда нечем уже было заправлять «Раму». Зейдлиц остался «без глаз». Офицеры, оставшиеся в штабе, были наперечет, и капитана Смолински откомандировали на аэродром Питомник, где ему надлежало вести контроль за прибытием и распределением грузов для корпуса.
Геринг пообещал фюреру, что организует воздушный мост для Шестой армии и окруженные войска не будут ни в чем знать недостатка. Педантичный Лейбниц тут же подсчитал, что для снабжения всей армии необходимо семьсот тонн грузов в день. Транспортный Ю-52 мог поднять две тонны. Бомбардировщик «Хейнкель-111» — полторы. Следовательно, необходимо было 350–500 самолетовылетов транспортной авиации в день или 10 500—15 000 в месяц. А еще нужны истребители прикрытия. Такого количества самолетов у Геринга просто не было!
Люфтваффе обеспечивали не только Сталинград или Восточный фронт. Люфтваффе продолжали бомбить ненавистную Англию. В Северной Африке англо-американцы, пользуясь напряжением на Восточном фронте, которое создала Красная Армия, перешли в широкое и решительное наступление, и люфтваффе были остро необходимы именно там и на Средиземном море.
Все это Лейбниц на пальцах объяснил фон Гетцу, и оба помрачнели. Конрад вскоре убедился в том, насколько прав его новый товарищ. Редкий день Питомник принимал триста тонн грузов, а чаще всего вообще — сто! Приказом по армии норма выдачи хлеба урезалась до двухсот граммов в сутки в частях, действующих на передовой, и до ста — веем остальным. Наступил голод. Лучше всех приходилось румынским кавалерийским частям — у них был мясной приварок из конины.
Шестая армия таяла…
В конце января фон Гетц, продрогший на аэродроме, зашел погреться в землянку комендантской роты. Тепло еще не успело пройти под расстегнутую меховую куртку, как трос солдат ввели в землянку грязного человека неопределенного возраста.
— Кто это? — спросил командир роты.
— Вот, господин лейтенант, — один из солдат толкнул пойманного на середину землянки. — Обнаружили в районе аэродрома. Наверное, партизан или русский разведчик.
— А зачем он нам? — удивился офицер. — Нам самим есть нечего, еще его кормить! Вы что, не могли расстрелять его на месте?
— Но, господин, лейтенант…
— Ничего, — встрял в разговор какой-то ефрейтор, спрыгивая с нар и пытаясь рассмотреть лицо пленника. — Если он разведчик, он будет нашим пропуском в русский плен.
— Лучше бы обменять его у русских на хлеб и колбасу, — сказал кто-то, и все рассмеялись.
Не первый день людям очень хотелось есть.
— Эй, рус Иван! — ефрейтор весело толкнул пойманного в плечо. — Гитлер капут!
— Я не рус и не Иван, — человек неприязненно повел грязным плечом.
Это была правда.
Он был мордвин, и звали его Колей.
Услыхав знакомый голос, фон Гетц повернулся от печки.
— Тиму?! Боже мой! Вы откуда?
Коля тоже узнал его и удивился не меньше. До сих пор они оба думали, что семь месяцев назад в Стокгольме попрощались друг с другом навсегда, и вот… Такая встреча!
— Господа, — объявил фон Гетц. — Это не русский разведчик.
— Вы знаете его, господин капитан? — уточнил комендантский лейтенант.
— Знаю, — подтвердил фон Гетц. — И довольно давно. Это не русский разведчик, и колбасы на нем вы не заработаете. Пойдемте со мной, Тиму.
Фон Гетц повел его в свою землянку, и Коля пошел за ним, не спрашивая, куда и зачем. Любая перемена места и декораций сейчас была для него лучше, чем нахождение в землянке комендантского взвода. Еще и в самом деле расстреляют, чтоб не возиться.