сказала она с сарказмом. — Возможно, существующая система помощи раненым несовершенна. Но она работает. А вот насчет вашей неизвестно. К тому же менять в ходе войны…
— Война — как раз то время, когда все можно и нужно менять. Она высвечивает недостатки, которые не видны в мирные годы. Казавшиеся боевыми генералы теряются в сражении. Тактика, которой обучали войска, оказывается непригодной в изменившихся условиях (Мария невольно вспомнила поездку на полигон). Появляются новые виды оружия, меняются представления о морали. До войны Германия считалась цивилизованной страной, а ее подданные — образованными и культурными людьми. Сегодня мы видим варваров, которые не стесняются убивать пленных и медицинский персонал лазаретов. Что до моих предложений, то они основаны методах великого врача, основателя русской военно-полевой хирургии Николая Ивановича Пирогова. Потому они и нашли поддержку у коллег.
«А он не глуп, — подумала Мария, — очень даже не глуп».
— Почему вы не обратились с этим ко мне? Зачем впутали в дело репортера? Да еще враждебной трону газеты?
— А я бы смог получить у вас аудиенцию?
Мария сердито засопела. Посетитель был прав, и это злило.
— Что до репортера враждебной газеты, — невозмутимо продолжил Довнар-Подляский, — то это лучший способ быть услышанным в верхах. Мое присутствие здесь это убедительно доказывает.
«Хам! — решила Мария. — Наглый и циничный хам, для которого нет ничего святого. Ну, погоди! Попляшешь ты у меня!»
— Предположим, что вы правы, — сказала, с трудом сохраняя невозмутимость. — И кого вы видите руководителем санитарной службы армии? Уж не себя ли?
— Я не обладаю для этого необходимыми опытом и знаниями. Хороших врачей в России много. Например, Бурденко.
— Николай Нилович? — удивилась императрица. Благодаря дочери, она хорошо знала выдающихся врачей, а память на имена у нее была профессиональной. — Он замечательный доктор. Но справится ли с такой махиной?
— Несомненно. Николай Нилович — гениальный хирург, но как организатор не хуже. Имел возможность в этом убедиться. Если эта кандидатура почему-то не устраивает, поручите дело Николаю Александровичу Вельяминову. Тем более что он тайный советник, и его не придется, как Бурденко, повышать в чине через несколько ступеней. А Николаю Ниловичу я бы доверил заведовать хирургической частью Главного санитарного управления. Не устраивают Вельяминов и Бурденко? Есть Роман Романович Вреден, главный хирург Южного фронта. Или Сергей Романович Миротворцев. Блестящих врачей и замечательных руководителей, как я говорил, в России много.
«Подготовился, — поняла Мария. — Знал, что его призовут к разговору. Хам рыжий!»
— Я подумаю над этим, — сказала сухо. — А теперь давайте поговорим о другом. Я не могу оставить без последствий вашу выходку. Ваше интервью нанесло вред Отечеству. Наши враги потирают руки. У них появился повод злословить. Великая Россия не в состоянии оказать достойную помощь раненым! Прогнившее самодержавие назначает на ответственные посты неспособных людей! Войну с такими не выиграть. Вы это осознаете?
— Нельзя приготовить омлет, не разбив яиц.
— Вы наглец, господин зауряд-врач!
— Я уже слышал это, ваше императорское величество, — улыбнулся Довнар-Подляский. — И тоже из августейших уст.
— Не боитесь?
— Я зауряд-врач, — пожал он плечами. — Дальше фронта не пошлют.
— Вот туда вы и отправитесь!
— Не в первый раз.
— Подите вон!
— Честь имею!
Довнар-Подляский щелкнул каблуками и, сделав поворот кругом, вышел из кабинета. Причем, проделал это не без изящества. «Выправка у него офицерская, — невольно заметила императрица. — Интересно, откуда? Штатский человек. Ничего. Надеюсь, свист пуль выбьет из него наглость. Или же мозги…»
Состоявший разговор разозлил ее, но ненадолго. Бывало и более неприятное. Этот случай даже полезен. Муравьева давно следовало заменить, а тут повод представился. Врач во главе санитарного управления? Почему бы и нет? Это успокоит общественность. Нужного человека найти не сложно, здесь рыжий прав. Мария позвала секретаря и продиктовала список дел. Хорошо отлаженная государственная машина завертелась. До обеда Мария приняла несколько посетителей, подписала указы об отставках и назначениях. Следовало гасить волну, поднятую злосчастной публикацией, и Мария делала это привычно и умело.
— Что там с отъездом? — спросила, подписав последнюю бумагу, у секретаря.
— Поезд под парами, войска для прощания выстроены! — доложил тот. — Ее императорское высочество уже проследовало в свой вагон. Будете обедать здесь или в поезде?
— В поезде! — сказала Мария. — Мы и так задержались. В Москве дела ждут.
Дальше было, как при встрече. Шпалеры войск, доклад главнокомандующего, почетный караул и гром духового оркестра. На перроне Мария простилась с генералами и поднялась в свой вагон. Паровоз дал гудок, царский поезд тронулся. Поплыли мимо окон неказистые домишки окраин Минска, поезд вырвался на простор и помчался мимо полей и перелесков. Мария наблюдала за ними, поглощая обед. Ела, как привыкла, в одиночестве. Она ценила эти минуты. Хорошее время отдохнуть от суеты и привести мысли в порядок.
— Все было очень вкусно, Трофим! — сказала повару после трапезы. — Остальные поели?
— Да, ваше императорское величество! — подтвердил повар. — И наследница, и свитские.
— Благодарю! — кивнула Мария и прошла в покои. Ей хотелось прилечь и слегка отдохнуть после насыщенного событиями дня, но помешал секретарь.
— Его высокородие лейб-медик просит об аудиенции, — сообщил, постучав в дверь.
Мария поморщилась. Не хотелось слышать еще одну неприятную весть, но отказать было неудобно, и она кивнула:
— Проси!
К ее удивлению вошедший Горецкий не выглядел удрученным. Более того, лучился радостью. Она читалась на его лице, сквозила в размашистых движениях. В прошлую встречу он боялся лишний раз рукой двинуть.
— Здравствуйте, ваше императорское величество! — поклонился лейб-медик. — У меня для вас радостная весть. Боюсь ошибиться, но у нас, кажется, получилось.
— Что? — не поняла Мария.
— Справиться с болезнью. Наследница здорова.
— Как? — поразилась Мария. — Вы говорили, что болезнь неизлечима.
— Говорил, ваше императорское величество. Более того, был убежден в этом. Оказалось, ошибался. Нашелся врач, который исцелил ее императорское высочество.
— Где вы его отыскали?
— В Минске.
— В этом заштатном городишке?!
— Именно так, ваше императорское величество!
— И как он лечил Ольгу?
— Наложением рук.
— Шутите?
— Нисколько, ваше императорское величество! У него дар. И я, и наследница, и ее фрейлина видели исходящее от его рук свечение. Сам бы не поверил, если б рассказали, но тут стал очевидцем. Это свечение целебно. Он им раненых пользует, и те выживают.
— Он, что, святой?
— Да нет, ваше императорское величество, обыкновенный человек. Молодой, приятной наружности, компанейский. Рассказывал нам анекдоты, песни пел.
— Он еще и поет?
Горецкий смутился.
— Наследница попросила. Факт ее лечения следовало держать в тайне. Мы приходили на квартиру к врачу под видом гостей. Графиня Адлерберг брала гитару. После сеанса сидели за столом, вели разговоры и пели. Сначала графиня, затем врач. У него замечательный голос, ее императорскому высочеству понравился.