Читать интересную книгу Пещера - Марк Алданов

— Какой осел! Все дело в том, что никто не желает слышать об его идиотском банке, — шепнул на ухо Вите сидевший рядом с ним Мишель.

— Однако некоторая доля правды есть в его критике, — слабо поспорил Витя.

— Вы думаете? И я не очень люблю капиталистический мир, но он переживет правнуков этого дурака.

Муся, успев рассмотреть зал начисто, думала, что надо еще перетасовать гостей: в диспозиции были сделаны ошибки. «Что та злится, это отлично! Но Жюльетт не надо бы разлучать с ее ненаглядным сокровищем. Она думает, что я это сделала нарочно. Положительно с ней происходит что-то непонятное! У нее лицо Шарлотты Корде, идущей убивать Марата… Воплощение здравого смысла сочетается с бабьим упрямством. Лучше бы ее посадить в эту ложу… Кроме того нужно, чтобы Витя мог поговорить с дон Педро… Почет Альфреду Исаевичу уже оказан…»

— Жюльетт, я хочу делиться с вами впечатлениями. Мужчины меня понять не могут! Что, если б вы перешли к нам?

— У вас в ложе только четыре стула.

Дон Педро любезно предложил Жюльетт свое место.

— Вам все равно, правда?

— Я уверен, что меня и у вас не обидят. В обеих ложах такие очаровательные соседки.

— Вот именно! И притом надо же вам поговорить с вашим адъютантом, — сказала Муся, настойчиво закрепляя данное Альфредом Исаевичем обещание. — Жюльетт, пожалуйте сюда. «Смотри, покажи товар лицом», — шепнула она Вите, у которого тотчас прилип язык к горлу. Охраняя в разговоре с будущим начальством достоинство будущего подчиненного, он кратко отвечал на вопросы Альфреда Исаевича. Тот впрочем скоро оставил его в покое. «Кажется, не орел мальчик, — подумал он, — ну, пусть переписывает бумаги…» Устроив хозяйские дела, Муся вздохнула свободно.

— Вам так будет видно, Жюльетт?

— Отлично… Пожалуйста, не беспокойтесь, мистер Блэквуд.

— Правда, как странно, что сцена посредине зала? — ласково сказала Елене Федоровне Муся, наклонясь к барьеру ложи.

— Это не сцена, а ринг, — поправил Клервилль.

— Ринг так ринг. Но, право, я не думала, что здесь будет так элегантно. Смотрите, та в третьей ложе…

— Да. Я все вижу, — холодно ответила баронесса.

VIII

Публика действительно была парадная. В туалетах, в драгоценностях многих дам Муся видела ту степень роскоши, которая ей казалась излишней и несколько ее раздражала (Клервилль совершенно не испытывал этого чувства). В зале было очень много иностранцев, везде слышалась английская и испанская речь. Англичане сидели и в соседней ложе; Клервилль только скользнул по ним взглядом и сразу признал в них людей своего круга. Ему на мгновенье стало неловко, что сам он оказался, хоть и не в дурном, но не в своем обществе. Он тотчас с досадой подавил в себе это чувство. «Одна семья: отец, сын, внук. Дама — жена сына», — определил он. Говорили в этой ложе о боксе и говорили с явным знанием дела. Старый англичанин рассказывал о каком-то историческом матче; сын и внук слушали взволнованно, хотя, по-видимому, давно и хорошо знали эту историю. «…И Джорджи Рук повалился как подкошенный! Мы долго не могли понять, в чем дело», — тихо улыбаясь, говорил старик. «Верно, какой-нибудь посол в отставке. Сын тоже дипломат, и внук будет дипломатом», — подумал Клервилль. Ему прежде был немного скучен этот круг людей, в котором он родился и вырос. Но было в его круге спокойное, нехитрое, уверенное очарование, теперь особенно милое Клервиллю: он несколько отвык от этого в последние годы. «Да, старая Англия», — с легким вздохом подумал он, приспособляя к глазам бинокль. Ему пришло в голову, что не худо бы вернуться в эту старую Англию и в прямом, и в символическом смысле слова. «Это был первый knock-out[208] в истории бокса. Я счастлив, что видел это», — рассказывал старик. Сын и внук сожалели, что не видели первого knock-out’a в истории бокса.

Дон Педро тоже поглядывал искоса на соседей. Он понимал в их разговоре не все, но главное. Ему особенно нравилось то, что все три англичанина были ладные как на подбор, что они чрезвычайно походили один на другого и что фраки на них сидели совершенно безукоризненно. «А белые жилеты у всех разные. Я себе закажу такой, как у среднего. Это и солидно, и не слишком старо… Замечательный народ! Но глупый! О чем они говорят!..» Средний англичанин убеждал младшего, что upper cut[209] в Адамово яблоко действительнее uppercut’a в подбородок. «Какая гадость!» — с искренним отвращением подумал дон Педро, смутно себе представляя оба эти uppercut’a. «Очевидно, какой-то род мордобоя. Ну, хорошо, два идиота бьют друг друга по морде, но они хоть деньги получают. А эти что?..» Альфреду Исаевичу было скучно. Он никогда не видел бокса и нисколько не желал его видеть. Ему хотелось спать. Если б не приглашение Муси, он уже сидел бы у себя, в своей прекрасной комнате с видом на море, без тугой крахмальной рубашки, без высокого резавшего шею воротника, пил бы чай с лимоном, а, может быть, уже лежал бы в постели с газетой, — постель в его номере была изумительная. «Дай Бог, чтобы кончилось в двенадцать, а потом сколько еще ехать…» Он сладостно зевнул и оглянулся с испугом на соседей. Никто ничего не заметил.

На небольшом квадратном обнесенном веревками ринге, в ярком конусе белого света, уже ходили какие-то люди. Служители в белых куртках сыпали порошок по углам. Галерка выражала нетерпение, мерно стуча о пол. Маленький толстый господин в смокинге поднялся по ступенькам на борт ринга, оттянул вверх упругую веревку и не без труда, изогнувшись, пролез в отгороженный четырехугольник. Несколько человек в зале зааплодировали. Но публика не поддержала рукоплесканий. Толстенький человек смущенно улыбнулся и, наклонившись над барьером, заговорил с кем-то в первом ряду. Мишель разъяснил Вите, что это арбитр, известный человек, знаток своего дела.

Витя не очень внимательно слушал объяснение. Матч интересовал его, но его внимание отвлекали голые плечи, спина Муси, которая сидела прямо перед ним в первой ложе. Витя запрещал себе смотреть на это, старался думать о другом, но плечи Муси, с нитью жемчуга, неровно повисшей у корней волос, возвращали к себе отводимый им взгляд. — «Ах, арбитр! — повторил он. — Я думал, арбитры тоже из боксеров?..» «Неужели же никогда? никогда?» — вдруг прорвалась в его уме мысль. Он ужаснулся и прикрикнул на себя. Клервилль, улыбаясь, повернулся к барьеру и чуть прикоснулся к руке Муси пониже плеча. — «Вот он, тот магараджа. В первом ряду, слева от судьи». — «Где? Тот, который позавчера проиграл в баккара два миллиона франков?» — «Да, тот самый. Для него два миллиона франков то же самое, что для нас два фунта». — «C’est monstrueux!»[210] — сказал, пожимая плечами, Серизье. Клервилль поправил бриллиантовый фермуар ожерелья на шее Муси. Витя с ненавистью глядел на его руку. «Да, это хозяин!..» Ему пришло в голову, что если б он мог неведомо для всех, безнаказанно убить Клервилля, то непременно сделал бы это. «Был бы такой яд, не оставляющий следов… Да, отравил бы! Нет, нет моральных преград, которые могли бы меня остановить! Я, как Иван Карамазов, убийца в мыслях. Я, конечно, не убью его, но если б он умер просто, от болезни или на войне… Говорят, его пошлют в Индию», — думал, бледнея, Витя.

Вдруг где-то в углу зааплодировали, и сразу во всем зале загремели рукоплесканья. Из боковой двери в залу вошел великан-негр в ярко-красном купальном халате. Обмениваясь на ходу кое с кем рукопожатиями, придерживая рукой поднятый воротник халата, сияя ослепительной улыбкой, он прошел почти у самой ложи Муси. Она только ахнула, — так неестественно громаден был вблизи этот страшный человек. Такое же чувство, почти облегчение, было У всех остальных, — точно мимо ложи, никого не тронув, прошел носорог. Дон Педро, испуганно очнувшийся от рукоплесканий, — он было задремал, — открыв рот, смотрел вслед негру. «Ноги! Ноги! Посмотрите на ступню!» — восторженно говорил Вите Мишель. У мистера Блэквуда на лице появилось очень хмурое выражение, — для него было неприятной неожиданностью, что один из боксеров негр.

Рукоплескания гремели все сильнее, галерка орала, Негр поднял руку и весело помахал ею в воздухе; рев наверху еще усилился. Он подошел к рингу, не пользуясь лесенкой шагнул на борт и, легко опершись о столб, который однако покачнулся, перескочил через веревки. Одновременно служитель в белом халате подал сквозь веревки на ринг небольшой табурет; по лесенке взбежали два человека без пиджаков: «Менеджер и суаньер», — пояснил Вите Мишель. «Странное слово „суаньер“[211], как перевести?» — думал рассеянно Витя. Толстенький человек в смокинге радостно подошел к негру, — голова его не доходила до уровня груди боксера. Галерка гоготала. Негр осторожно приоткрыл воротник халата и стал медленно разматывать шарф, закутывавший его шею. Весь зал захохотал: так забавен был у этого колосса бережный жест неврастеника, боящегося летом схватить насморк. «Какое чудовище!» — сказал дон Педро, когда негр, наконец, снял халат и голый, в красных трусиках, предстал перед восторженно оравшим залом. «Да, именно чудовище! Посмотрите на его спину!..» — блестя глазами, ответила Елена Федоровна.