На вопрос о том, существуют ли фотографические аппараты размером с портсигар, Немысский ответил:
— Возможно, что и существуют, Вера Васильевна, но в моем распоряжении таких нет. К сожалению. А можно ли узнать, для каких целей вам понадобилась подобная штука?
— Дело не во мне, а в другом человеке! — Имена и фамилии в телефонном разговоре называть не стоило, известно же, что все телефонистки развлекаются подслушиванием разговоров. — То, что у одного господина есть такой аппарат, делает его вашим подопечным, не так ли?
— Возможно, что и так, — признал Немысский. — А что это за господин? Мы с вами о нем говорили?
— Говорили! Говорили! — Вера сообразила, как можно намекнуть на Рымалова, не называя его. — Это тот, кто вышел в отставку перед японской войной! При встрече я расскажу подробно. Могу приехать прямо сейчас!
10
«Представитель французской компании «Голан и Онасье» г-н Мюлье заявил о намерении компании открыть по нескольку синематографов в Санкт-Петербурге, Москве, Нижнем Новгороде и Киеве. Там будут демонстрироваться самые свежие новинки. Кроме того, г-н Мюлье сообщил нашему корреспонденту, что владельцы компании подумывают об устройстве киностудии в Москве с филиалом в Крыму для натурных съемок. «Голан и Онасье» — одна из крупнейших синематографических компаний в Европе. Ее годовой оборот превышает 3000000 франков».
Ежедневная газета «Русское слово», 21 января 1913 года
От Немысского Вера вернулась домой радостная и озадаченная одновременно. Похвалив Веру за наблюдательность и сказав, что у нее есть особый, бесценный для дела дар вовремя оказываться в нужном месте, ротмистр вспомнил про поручение, которое собирался дать на следующей неделе, и достал из ящика стола маленькую жестяную баночку ландышевой помады[499] и протянул ее Вере.
— Только не открывайте раньше времени, Вера Васильевна, а то засохнет.
— Я вообще не собираюсь ее открывать! — фыркнула та, ставя баночку на стол. — Или вы хотите, чтобы я загримировалась охотнорядским приказчиком?
— Это не помада, а гуммипласт, — пояснил Немысский, — особое вещество, быстро твердеющее на воздухе. Потому и нельзя открывать банку просто так, из любопытства. Помада — это просто маскировка, чтобы не вызывать любопытства у посторонних.
— Мужская помада для волос в женской сумочке вызовет огромное любопытство! — съязвила Вера. — В первую очередь у мужа, если он случайно ее увидит. Чего доброго, решит, что я купила ее в подарок любовнику.
— Увы, даю, что имею, — развел руками ротмистр. — Большинство наших сотрудников мужчины, поэтому вся маскировка в первую очередь рассчитана на них. А мужу в случае чего можно сказать…
— Я найду что сказать мужу, если возникнет такая необходимость, — перебила Вера (еще не хватало, чтобы Немысский учил ее врать Владимиру!). — Лучше расскажите, что я должна делать с этим вашим гуммипластом?
— Сделать слепки с замков в кабинете Ханжонкова, — как ни в чем не бывало ответил Немысский. — Это просто. Открываете баночку, слегка разминаете гуммипласт пальцами, а затем заталкиваете его в замочную скважину. Снаружи надо оставить нечто вроде ручки, чтобы было за что ухватиться при извлечении. Гуммипласт твердеет скоро. Трижды, не торопясь, прочтите про себя «Отче наш» и можете извлекать готовые слепки.
— «Отче наш»? — удивилась Вера. — А если прочесть «Богородице Дево, радуйся», то гуммипласт не затвердеет?
— Читайте что хотите, — улыбнулся собеседник. — Это у меня метод такой для отсчета коротких отрезков времени. Не всегда же сподручно глядеть на часы, а чтение «Отче наш», если не торопиться, занимает тридцать секунд. Опять же — польза. За Богом молитва не пропадает.
Немысский машинально оглянулся назад, на портрет государя, висевший за его спиной. «А за царем служба, должно быть, пропадает», — подумала Вера, решив, что Георгий Аристархович не очень-то доволен своей карьерой. Или, может, званием. Невелика птица — ротмистр. Некоторые в его возрасте уже в полковниках ходят.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Снять слепки просто, — повторил Немысский. — Сложность в том, чтобы вас никто не застал за этим занятием. Справитесь?
— Справлюсь, — пообещала Вера, еще не представляя, как она выполнит поручение. — Так, значит, все-таки Ханжонков? А кто же тогда Рымалов?
— Ничего еще толком не ясно, — нахмурился Немысский. — Возможно, что и тот и этот, а возможно, что не этот и не тот. Но моим людям надо тайно побывать в кабинете Ханжонкова. Это поможет подтвердить или опровергнуть подозрения. Слепки нужны по двум причинам. Во-первых, оба замка «штучные», изготовленные по особому заказу, подобрать отмычки будет трудно, а во-вторых, после отмычек замки нередко выходят из строя, начинают проворачиваться с трудом. Несложно догадаться, что кто-то у тебя побывал. Кстати, Вера Васильевна, замки — это только половина моей просьбы. После того как вы передадите мне слепки, в заранее оговоренный день вам будет нужно оставить на ночь открытым одно из окон на первом или нижнем этаже. Точнее — приотворить его, не поворачивая ручки, чтобы окно можно было открыть снаружи, толчком.
«Час от часу не легче! — подумала Вера. — Выбрать время для того, чтобы снять слепки, можно. В конце концов, можно встать перед дверью и притвориться, будто ищу что-то в сумке или, скажем, записываю внезапно пришедшую в голову мысль. Но окно? Где?»
— Проще всего сделать это в нужном месте, — подсказал Немысский, словно прочитав Верины мысли. — Задержаться под каким-нибудь предлогом часов до семи вечера, чтобы никому после вас не пришло в голову закрыть окно. Ровно в семь часов киноателье закрывается, таков порядок. Ночные съемки ведутся с особого разрешения Ханжонкова. Могу предположить, что подобные строгости вызваны боязнью того, что его ателье по ночам будет превращаться в вертеп. Или же там по ночам происходит нечто такое, что следует скрывать от посторонних глаз. Точно сказать не могу. Знаю лишь, что в семь часов приходит ночной сторож, отставной унтер-офицер пожарной команды. Он обходит все здание, выпроваживая задержавшихся, а потом располагается в гардеробе. Подозреваю, что ночью он спит, потому что на обстрел окон снежками никак не реагирует. Проверяли дважды. Так что с вашей помощью нам будет несложно нанести Ханжонкову тайный визит. А к Рымалову мы приглядимся попристальнее. Хорошо бы и вам свести с ним знакомство.
На прощанье Вера получила список сотрудников ателье. Кроме того, Немысский показал ей фотографию полнолицего брюнета во фраке.
— Озеров Иван Христофорович, профессор Московского университета, — прокомментировал Немысский. — Окончил юридический факультет, но впоследствии занялся финансами. Выборный член Государственного совета от Академии наук и университетов, действительный статский советник. Большой любитель кино, покровительствует Ханжонкову. Из костромских крестьян. Если встретите его в ателье у Ханжонкова, то постарайтесь познакомиться.
— Он тоже на подозрении? — уточнила Вера, возвращая фотографию Немысскому.
— Все, кто выучился на медные деньги[500] и сделал хорошую карьеру, в какой-то мере подозрительны. Коронный прием всех немцев, будь то германцы или австрийцы — предложить сотрудничество нуждающемуся молодому человеку и помочь ему сделать карьеру. У них даже особый термин для этого есть. Erziehung — воспитание, выращивание.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Вас послушать, Георгий Аристархович, так вокруг одни шпионы! — поддела ротмистра Вера.
— Почему же? — В глазах Немысского засверкали веселые огоньки. — Вот мы с вами, например, не шпионы. Нельзя же подозревать всех без разбору!
Вера прикусила язычок.
— Кстати, — вспомнил ротмистр. — Вартиков, задержанный по подозрению в убийстве Корниеловского, пока еще не сознался в содеянном. Я сегодня справлялся. То ли такой упертый, то ли непричастен. Моршанцев в бешенстве.