Читать интересную книгу Простить и поверить (СИ) - Эн Вера

Он повернул наконец голову к Лене и заметил на ее лице такое узнаваемое восхищение. Нутро тут же насквозь прошило удовольствием, и где-то глубоко зашевелилась гордость собой. Диме безумно нравилось выручать Черемуху из затруднительных ситуаций. И ничто сейчас не могло удержать его от того, чтобы наклониться и тепло коснуться губами ее губ. Всего на секунду – чтобы Лена облегченно вздохнула и заулыбалась.

– Спасибо, Дим, – искренне сказала она. – А то у меня сегодня совсем голова не работает.

Видела бы она, как голова работает у него!

– Я собираюсь ночью напиться, – что-то совсем неуместное брякнул он, однако Лена, взглянув было на него с удивлением, следом понимающе кивнула.

– Завтра приду пораньше, чтобы избавить тебя от проблем с Милосердовым, – пообещала она и тут неожиданно с силой сжала его руку. – Только будь осторожен, Дим, пожалуйста! Я не прощу себе, если и на тебя навлеку неприятности! И не отпущу тебя, пока ты тоже не дашь мне слово не лезть на рожон!

Что на это можно было ответить? Дима наклонился и обдал дыханием ее ухо.

– А если я не хочу, чтобы ты меня отпускала, Лен?

Знал, что глупо, сентиментально и весьма, на самом деле, вызывающе, но Ленка только вздохнула и прижалась к его ладони щекой. Закрыла глаза и попросила:

– Тогда просто пообещай, что не заставишь меня снова плакать из-за тебя. Это будет… нечестно…

Не дать такое обещание Дима уже не мог и остатки рабочего дня посвятил наблюдению за Михаилом, пытаясь определить, что от него ждать.

Михаилу было чуть за пятьдесят, дети его уже выросли и разлетелись по разным концам страны, и единственной отрадой для него оставалась жена. Бывшие одноклассники, они поженились сразу после школы и все совместные годы прожили душа в душу. Михаил до последнего надеялся поставить жену на ноги и незадолго до ее смерти радовался, что нашел клинику, где ей обещали помочь.

Когда она умерла, Михаил будто бы умер вместе с ней. Так бывает, когда вроде бы человек существует, но уже не живет. Вот так и Мишка по какой-то инерции коротал день за днем, а смысла в этих днях не видел. У него больше не было ни целей, ни желаний. Дима потому и посоветовал Лене взять ему в связку стажера, рассчитывая, что тот расшевелит Мишку и заставит понять, что он еще нужен. И никак не думал, что тот может оказаться одним из палачей Ленкиного сервиса.

С таким надо держать ухо востро. Но тем интереснее было это дело!

Когда сервис опустел и даже Кирюха отправился в подсобку спать, Дима поставил на стойку запасенную на черный день бутылку коньяка.

– Составишь компанию? – предложил он Михаилу. Тот обычно задерживался в сервисе допоздна, потому что здесь хотя бы было с кем поговорить, а дома ждала опустевшая квартира, где все напоминало о несвоевременно ушедшей жене, и Дима в свои смены как мог отвлекал его от грустных мыслей.

Сегодня жалость ушла, оставив лишь холодный расчет, и добытый Леной диктофон для записи будущего допроса подозреваемого в Димином кармане был лучшим тому дополнением.

– Есть повод? – бесстрастно поинтересовался Михаил: спиртное в их разговорах еще ни разу не участвовало.

– В лотерею выиграл, – решил воспользоваться Кирюхиной фантазией Дима. – А отметить не с кем.

– Понимаю, – кивнул Михаил, не меняя позы и тона. – Только я плохой сотрапезник на праздничных мероприятиях: могу все настроение испортить.

Дима махнул рукой: кто кому сегодня будет портить настроение, вопрос весьма спорный.

– Все лучше, чем одному, – настоял он. Мишка пожал плечами, кажется не поддержав эту уверенность, но бумажные стаканчики с кофейного автомата принес. Дима тут же наполнил их на четверть.

– Не боишься проблем с работодателем? – как-то невесело поинтересовался Михаил и пояснил: – Уволят за пьянку-то во время смены.

Дима хмыкнул: заботливый ты наш!

– Тебя же не увольняют, – резонно заметил он. Михаил вздохнул и опустил голову. Потом сообщил:

– Плохой ты пример себя выбрал, Дмитрий Юрьевич, – и, не дожидаясь тоста, опрокинул коньяк в рот. Дима чуть пригубил свой: в его планы напиваться до беспамятства не входило.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Брось, Миш, все знают, что у тебя горе, – не без умысла заметил он и подлил ему коньяка. – Такое быстро не забывается.

Михаил бросил на него быстрый взгляд и без слов опустошил вторую стопку. Очевидно, собирался быстро напиться и отключиться. У Димы были на него другие планы.

– Ты мое горе не трогай, Дмитрий Юрьич, – заявил между тем Михаил и уже сам добавил себе коньяка. Была у него привычка ко всем обращаться по имени-отчеству. Даже к Кирюхе. – С ним я сам как-нибудь разберусь. А ты давай – задавай свои вопросы, пока я не отрубился. А то второго случая не представится.

– Какие вопросы? – опешил Дима. Михаил тем временем осушил и этот стакан и посмотрел на него уже немного осоловевшими глазами.

– Ради которых ты семилетний коньяк не пожалел, – сообщил Михаил, но трогать бутылку снова пока не стал. – Давно я такой не пил. Или это от Елены Владимировны взятка? Чтобы у меня побыстрее язык развязался?

Удивление Мишкиной сметливостью пришлось оставить на потом. Сейчас следовало выяснить, что он знал и чем это грозит Лене. И при этом не спугнуть, если у Михаила вдруг проснулась совесть и он желал ее очистить.

– Я смотрю, ты мужик неглупый, Миш, – чуть прищурился Дима. – Давай тогда сам все расскажешь, без наводящих вопросов. Так оно и быстрее, и проще получится.

Михаил вздохнул и посмотрел на бутылку. Дима придвинул ее к нему, и Михаил налил себе. Потом взглянул в Димин стакан и покачал головой.

– Так не пойдет, Дмитрий Юрьич, – сообщил он. – Хочешь сказки слушать – мед пей. Иначе ничего у нас с тобой не сладится.

Дима пожал плечами, но спорить не стал. Поднял свой стакан, чокнулся с Мишкой и одним глотком выпил коньяк. Закусил бутербродом с копченой колбасой и показательно выдохнул.

Михаил опустошил свою посудину. Потом подтащил к Диминой стойке стул и тяжело плюхнулся на него. Дима тем временем подлил ему еще коньяка и удручающе покачал головой: такими темпами на долгий разговор рассчитывать не приходилось.

Мишка взял стаканчик и уставился в него. Молчал так долго, что Дима начал опасаться, не заснул ли он ненароком. Однако Михаил развеял его подозрения.

– Давай за Галинку не чокаясь, – уже заплетающимся голосом проговорил наконец он и выпил до дна. Дима тоже отдал дань уважения усопшей и сел на свой стул. Протянул Михаилу бутерброды, но тот на них даже не взглянул. – Я же из-за Галинки и вляпался во все это, – невесело усмехнулся он и покрутил в руках стаканчик. – Деньги нужны были ей на лечение, и срочно, а я все накопленное уже на лекарства истратил. Обратился к Николаю Борисовичу, попросил в долг, а тот предложил без всякого долга заработать. «Руки, говорит, у тебя, Михайло, золотые, нам такие очень нужны». Я думал, он халтуру мне какую предложит, заранее на все согласился. А тут… такое…

Он плеснул себе коньяка не глядя и тут же осушил стакан. Дима тоже налил себе, но пить пока не стал, только внимательно посмотрел на Михаила.

– Но ты же не отказался, – напомнил он. Мишка скрипнул зубами, лицо его стало злым.

– Говорю же, деньги нужны были! – повторил, словно заговор, он. – Я бы ради Галинки почку продал, если бы знал, кто ее купит! А тут… Ну да, угнанная, но не последнюю же корову у вдовы увели! А впрочем!.. – он вздохнул и опустил взгляд в пол. – Хорошо хоть Галинка не узнала, до чего я опустился, с чистой совестью ушла. А я вот все думаю: не мне ли в наказание бог ее прибрал? Не я ли своим грехом свел ее в могилу? Я же как лучше хотел, Дмитрий Юрьич, надеялся хоть немного болезнь эту проклятую отсрочить! Галинка не хотела умирать, и мне все время говорила, что не хочет, что не может меня одного оставить, что должна остаться и заботиться обо мне!..

В его голосе звучала такая боль и отчаяние, что Дима хлебнул из стаканчика, разгоняя навалившуюся было безнадегу. Он тоже считал себя виноватым в смерти матери и ее слишком раннем уходе. Понятно, что ее сердце еще отцовская гибель подточила, но Дима своими вечными приключениями явно не одну рану на нем оставил. Еще и Кирюху подкинул, которого сам должен был воспитывать. И пусть мать никогда словом не обмолвилась о том, что ей тяжело с внуком, Дима не мог себе простить того, что и в момент ее второго инфаркта его не было рядом. И что в этот раз ей уже никто не помог…