чтобы я не заметила, отполз с места и добрался до сумки со своими причиндалами, которую я, ДУРА, оставила на полу после того, как переодела его, а он до нее добрался и распотрошил.
– Что ты делаешь? – едва слышно спросила я.
– Помогаю, – радостно ответил Эдвард. – Я мажу клем. Клем для попы холошо. Мама говолит, клем надо мазать, попа будет чистая. Я мажу твой глязный пол. Пол будет чистый, попа тоже будет чистая. Я холоший мальчик. Дай мне шикалатку, хачу «Октонавтов»!
Эдвард размазал по ковролину всю банку детского крема, начиная от двери ванной до конца лестничной площадки. Все, кто знает, что такое детский крем, сразу поймут, что такого жирной, вонючей, клейкой дряни человечество не заслуживает, я проходила через это два раза, и с Джейн, и с Питером, оба обожали мазать ковры этим чертовым кремом. Теперь вот Эдвард туда же, и сам весь в креме с головы до пят.
– Я холошо помогаю, – заверил он снова.
В голове мелькнула мысль, а не спалить ли весь дом к чертям, тогда не нужно будет чистить ковролин, отстирывать горы полотенец и одежды от унитазной жижи. Но ведь Эдвард все равно никуда не денется. Мне придется с ним и дальше мучиться. Я вздохнула, натянула банный халат и стала мыть Эдварда в третий раз. На часах только половина четвертого.
К пяти часам я уже была на грани того, чтобы звонить Ханне и срочно вызывать ее назад, а то я за себя не отвечаю. Единственное, что меня останавливало, это мысль о том, что в жизни Ханны такое происходит каждый день и потому я просто не могу взять и запороть ее попытку отвлечься от этого ада и хотя бы на денек вернуться в мир взрослых, где ведут осмысленные разговоры и принимают ванны без дезинфицирующих средств.
После третьей – надеюсь, последней за сегодня – ванны мы с Эдвардом отправились на прогулку до ближайшего магазина. Я надеялась, что неспешная прогулка окажет на него успокаивающее воздействие. Но для Эдварда существовало только два режима: неподвижное стояние вкопанным столбом и внезапный забег на дистанцию, как Спиди Гонзалес, при этом его развлекало, что я бежала за ним, кричала и пыталась поймать. Полчаса проторчали в парке, где я одурела раскачивать его вверх-вниз, взад-вперед на разных качелях, ловить на горке, потому что он так и норовил ткнуться мордой в грязь, так что пришлось идти домой мыться в четвертый раз. По дороге домой нам повстречалась словоохотливая пожилая леди с собачкой, которая остановилась поболтать с малышом и его милой бабушкой (так она меня назвала, старая ведьма).
Эдвард охотно отвечал на расспросы.
– Эллен плохая. Эллен говолит «чолт». Плотивная Эллен. Я не говолю «чолт». А ты говоришь «чолт»? – тут леди поторопилась удалиться со своей псиной.
– Толстая попа! – крикнул ей вслед Эдвард.
Если честно, то у нее действительно был огромный зад, не то чтобы мне не достает воспитания, но я едва сдержалась, чтобы не нагрубить ей за то, что она меня назвала бабушкой. Я что, реально похожа на бабушку? Понятно, что на дворе двадцать первый век и бабушки сейчас встречаются всяких мастей, форм и возрастов, так что не нужно стереотипов, будто бабушка – это седовласая старушка с вязальными спицами в руках, бесплатным проездным на автобус и со сливочными карамельками в ридикюльчике. И тем не менее. Я даже посмотрела на себя в камеру телефона, чтобы удостовериться, а не бабулька ли я. М-да, одного дня с Эдвардом было достаточно, чтобы превратиться в страшилище, даже делая скидку на типичное нелестное отражение, которое ты всегда видишь на фронталке.
Мне удалось выманить Эдварда из парка обещаниями вкусняшек, которые мы накупим в магазине, а то я уже перестала ноги свои чувствовать от холода, да и Эдвард так расшалился, что чуяло мое сердце, останься мы там подольше, не миновать нам травм и стычек с другими детьми, потому что Эдвард уже толкнул одну девочку, которая по его словам была «слишком медленной». Под вкусняшками я подразумевала пакет кукурузных палочек или других дешевых сладостей, но Эдвард думал по-другому и потребовал книжку комиксов за пять фунтов, к обложке которой была прикреплена пластиковая фигурка одного из «Октонавтов». Пыталась я его увещевать, да без толку, он и слушать не собирался, а только набрал побольше воздуха в легкие и уже изготовился выдать свой фирменный рев раненого быка, но тут в магазин зашла та полноватая старушка, и мне пришлось срочно капитулировать, потому что я уже в ее глазах была противной и сквернословящей, так теперь еще буду жадной и жестокой бабушкой. С Эдварда станется, ради красного словца он меня на публике не пожалеет, начнет опять жаловаться и приписывать мне всяческие преступления (уверена, он даже может сказать, что я его в унитаз окунула), а еще хуже, начнет других людей оскорблять, глаголя истину, на которую, как известно, способны только младенцы.
На улице Эдвард сразу же разорвал обертку комикса, извлек хрупкую пластиковую фигурку, которая, конечно же, не стоила тех денег, и тут же сломал ее. Начался плач. Он не смолкал на всем долгом, холодном, медленном пути домой, на котором нас останавливали сердобольные прохожие и вопрошали, а почему это малыш расстроен, на что я всем бодрым голосом заявляла, что малыш устал. Я уж точно устала, и сильно. Под конец я не вытерпела этого нудного и медленного возвращения домой и предложила Эдварду прокатить его на закорках. Это немного ускорило наше передвижение, но стоило мне заляпанных соплями волос на затылке, побитых почек, Эдвард пинался всю дорогу, не щадя искривленного позвоночника, потому что этот сукин сын был реально тяжелый.
Как назло, по дороге домой нам повстречался Марк. Было заметно, что я в компании маленького ребенка вызвала у него недоумение.
– О-о, – воскликнул он. – А я собирался к тебе заглянуть и пригласить на ужин сегодня вечером. Но вижу, что ты занята. Чей это малыш? – добавил он нарочито весело, как делают все взрослые люди, которые не знают, как вести себя с детьми, и потому бодрячатся и хотят тем самым показать, что они детей любят.
– Это Эдвард, – устало ответила я, с тоской глядя на фирменный бумажный пакет в руках Марка из фирменного винного бутика, в котором угадывались очертания двух бутылок вина и наверняка к ним прилагался кусок отменного сыра, а не того дешевого сыросодержащего продукта, который ты трешь на тосты и посыпаешь им голову. – Его оставили у меня на ночь. Он сын моей подруги.
Тут