Читать интересную книгу Публичные лекции о гомеопатии - Лев Бразоль

Относительно чувствительности хлора на реакцию с азотнокислым серебром, я уже сказал, Тут могу ещё напомнить г. магистру химии, что по Schöne йод может быть открыт посредством перекиси водорода в разведении 1/20 000 000, т. е. приближающемся даже к 7-му децимальному.

Попытка объяснения г. Гольдштейном вкуса воды в металлическом сосуде мне представляется произвольной и неверной. Правда, что при беспрерывном протекании воды через цинковые опилки или по цинковой амальгаме образуется слабый раствор перекиси водорода, но весьма сомнительно, чтобы перекись водорода могла образоваться при спокойном стоянии воды в металлическом сосуде. С другой стороны, присутствие перекиси водорода в металлическом сосуде мне кажется сомнительным ещё и потому, что металлы, как золото и серебро, легко разлагают перекись водорода. Затем, если бы даже и уступить г. Гольдштейну сомнительное присутствие перекиси водорода, то она, во всяком случае, может находиться лишь в очень незначительном количестве, между тем как даже довольно значительные количества её ещё не обнаруживают никакого металлического вкуса. Наконец, от чего бы не зависел вкус воды, побывшей в металлическом стакане, но факт в том, что химические реактивы не в состоянии обнаружить совершившейся перемены в воде, и физиологический реактив оказывается тоньше химического.

Что касается возражений г. Гольдштейна на наш препарат фосфора, то и тут г. магистр химии обнаруживает весьма неудовлетворительные познания — не в гомеопатии, что было бы понятно и извинительно, а… в химии. Относительно окисляемости фосфора в крупинках и сомнительности его существования в этой форме под видом фосфора, как такового, не может быть никакого сомнения, вследствие чего ещё в прошлом году бывший провизор Центральной гомеопатической аптеки в С.-Петербурге, и ныне содержатель Центральной гомеопатической аптеки в Одессе, Ю. А. Леви, в заседании Общества врачей-гомеопатов (16 апреля 1887 г.), как видно из протоколов Общества, обращал внимание действительных членов Общества на то, что фосфор, особливо в средних и высоких делениях, следовало бы прописывать не в крупинках, а исключительно в форме разведений. Но г. Гольдштейн говорит об окисляемости фосфора в фосфорную кислоту не в крупинках, а именно в растворе, и утверждает, будто достаточно открыть на один момент бутылочку с фосфором, чтобы его там не существовало. Это неверно. Без помощи сильных окислительных средств фосфор на воздухе никогда не переходит в фосфорную, а только лишь в фосфористую кислоту; выше этой ступени самоокисление фосфора не идёт. Если бы наш фосфор находился в водном растворе, который заключает в себе воздух, то и тогда нужно было бы не одно-, а многократное откупоривание бутылочки для того, чтобы вызвать окисление фосфора; скорее наоборот, это самоокисление происходит от содержание воздуха в воде. Но наши растворы фосфора, как известно г. Гольдштейну, приготовляются в свежедистиллированном крепком спирте, который не содержит воздуха, а поэтому даже многократное откупоривание бутылочки не может повредить содержащемуся в спиртном растворе фосфору. Вместо голословных фраз, которые, по меньшей мере, неуместны в опытной науке, пусть г. адепт точной науки и искатель истины потрудится испытать наше 2-е центесимальное, resp. 4-е децимальное разведение фосфора: он не замедлит открыть в нём его присутствие. Единственное, что может случиться, это постепенное ослабление и, со временем, действительное окисление фосфорного раствора в бутылочках или домашних аптечках, находящихся в обращении у публики. В аптеках же насыщенный раствор фосфора в спирту содержится всегда над размельчённым фосфором, так что, в случае действительного окисления его со временем, потеря в фосфоре тотчас вознаграждается растворением новых количеств его. В крупинках, как выше сказано, окисление действительно совершается быстро, и в них уже содержится не фосфор, как таковой, а фосфористая кислота, которая отличается от фосфорной минусом кислорода. Последняя представляет высшую ступень окисления фосфора, между тем, как первая ещё способна к дальнейшему окислению, и это, может быть, составляет причину, почему оба вещества имеют различное физиологическое и терапевтическое действие. Наконец, если фосфор требуется в сухом виде, то приготовляются растирания из красного аморфного фосфора, который сохраняется без изменения.

Наконец, всё, что г. Гольдштейн говорил по поводу микроскопических наблюдений Майергофера и Бухмана и увеличения поверхности тел при их растирании, говорилось так неясно, сбивчиво и ненаучно, что понять смысл того, что хотел выразить адепт точной науки, я, к сожалению, не могу. Но нельзя не обратить внимание на то, что г. Гольдштейн, преподаватель физики и химии в нескольких учебных заведениях, впадает в непростительную ошибку, смешивая линейное увеличение микроскопа с кубическим. Если говорят о микроскопе с увеличением в 3000, то это техническое выражение означает линейное увеличение в 3000 диаметров; кубическое же или объёмное увеличение тела, соответствующее линейному увеличению такого микроскопа, будет 30003=27 000 000 000. Из чего следует, что частицы, видимые под таким микроскопом, представляют такую степень дробимости, до которой в большинстве случаев не доводятся «гомеопатические» растирания макродозистов. Затем, не мешает заметить, что гомеопатические крупинки насквозь и равномерно пропитаны лекарственным веществом и, будучи весьма легко растворимы, растворяются уже в полости рта, т. е. всасываются гораздо раньше, чем попадут в кишки; а так как общая поверхность лекарственных атомов, вводимых pro dosi, по всей вероятности, едва ли превзойдёт поверхность всасывающих путей человеческого организма, поэтому и представление г. Гольдштейна о двойном или тройном ряде друг на друге лежащих и потому недействующих атомов, лишено всякого основания. Упоминая о гомеопатических лечебниках, оставляющих действительно желать весьма многого, г. Гольдштейн сказал, что они представляют «сплошной вздор». Я желал бы знать, каким эпитетом можно было бы квалифицировать внутреннее достоинство всей этой части возражений г. Гольдштейна?!

Наконец, для характеристики г. Гольдштейна читателям, я думаю, будет небезыинтересно узнать, что он согласился на редакцию своего второго возражения, но отказался от редакции третьего (последнего) при письме следующего содержания:

«Милостивый государь Лев Евгеньевич!

Прочитавши в «Гомеопатическом вестнике за прошедший год» Ваш отчёт о наших прениях (NB.: тут говорится о № 3 «Гомеопатического вестника» за 1887 г., в котором помещён стенографический отчёт моей первой беседы «О законе подобия», потому что нижеследующее письмо было писано г. Гольдштейном в то время, когда № 12 «Гомеопатического вестника» с отчётом моей второй беседы ещё не выходил из печати), «я нахожу, что мы стоим не в равных условиях, ибо Вы полемизируете со мной ещё в Ваших примечаниях. Это обстоятельство заставляет меня, как не имеющего возможности отвечать Вам на Ваши замечания, отказаться от редактирования стенографического отчёта, хотя в нём заведомо есть некоторые ошибки, и предоставить Вам, таким образом, все преимущества, которыми Вы воспользовались в книжках «Вестника» за прошлый год.

С почтением М. Ю. Гольдштейн».

На это письмо я отвечал следующим:

«Милостивый государь Михаил Юльевич!

Не могу не выразить моего удивления на Вашу претензию за мои примечания к тексту стенографических отчётов. Помещая на страницах своего журнала диаметрально противоположные одно другому мнения, редактор имеет, конечно, вполне законное, неотъемлемое и совершенно естественное право делать свои примечания и освещать спорный вопрос со своей точки зрения. Отказ Ваш проредактировать последний отчёт под тем предлогом, что «мы стоим не в равных условиях», и что Вы, будто, не имеете возможности мне возражать на мои примечания, совершенно неоснователен, потому что Вы имеете полное право требовать помещения Ваших возражений, если бы Вы сочли их возможными и необходимыми и я, со своей стороны, не имел бы никакого нравственного права отказать Вам в Вашем законном требовании, снабдив его, конечно, новыми комментариями.

С истинным почтением Л. Бразоль»

Ответа, конечно, не было. Но если с первого взгляда может показаться странным, отчего г. Гольдштейн предоставил себе преимущество проредактирования одного отчета, а мне — преимущество воспользоваться нередактированным другим отчётом, то при чтении самого текста его последних возражений, сверенных по двум стенографическим отчетам, эта кажущаяся странность тотчас разъясняется. Такие вещи можно только необдуманно говорить; обдуманно же их редактировать невозможно. Такие возражения, как нам пришлось слышать от г. Гольдштейна в последний раз, даже в исправленном и дополненном виде, никогда не подымутся в своей валюте, а потому лучше оставить в них «заведомые ошибки»; авось кто-нибудь подумает, что в этих именно заведомых ошибках и кроется суть дела. Создавая себе умышленно неравноправное положение и становясь в нарочито неравные условия, г. Гольдштейн действует под давлением чувства самосохранения: он знает, что при равных, т. е. честных условиях, поражение его ещё более неминуемо и что ему придется тогда лишиться последних клочков той учёной тоги, в которую он так самонадеянно драпировался.