Читать интересную книгу Клеопатра - Карин Эссекс

— А теперь каждый из моих людей — и командиры первыми — выберет себе среди вас личного раба. Верцингеторикс, ты должен повернуть голову и посмотреть на это.

Цезарь знал, что утомительная процедура выбора рабов будет долгой и мрачной, он и сам уставал от подобных вещей, но, как бы утомлен он ни был, он намерен положить решительный конец этому конфликту. Он провел зиму, весну и лето, внимая звукам смерти. Быть может, бог погоды оказался самым жестоким диктатором из всех.

Зимой Верцингеторикс предал огню каждую ферму, город или деревню, которую он не мог захватить, пытаясь уморить армию Цезаря голодом. Он сжигал поля и убивал животных. В ответ Цезарь построил мощную осадную стену вокруг Аварикума, единственного города, который галлы просили Верцингеторикса сохранить. Люди Цезаря были измотаны после путешествия через горные перевалы — по пути им приходилось расчищать снежные завалы высотой в шесть и даже восемь футов. У них кончились запасы зерна, и они питались мясом животных, украденных и убитых на марше через безжалостные горы, окрашенные в белый цвет галльской зимы. И Цезарь, и его люди исчерпали все свое терпение. Однажды они уже покорили этот народ, а теперь мятежный Верцингеторикс заставляет их проделывать эту же работу снова.

Так что какой выбор был у него, когда его солдаты — яростные, озлобленные, голодные, озверевшие от мяса диких животных — ворвались в город Аварикум и начали убивать? Никогда он, живший войной, не видел такой жестокости, такого тщательного, почти ритуального опустошения города. Еле живые от зимних лишений, его люди обрушили всю свою ярость на жителей города, вырывая внутренности мужчин, женщин и детей холодными металлическими клинками. Они не останавливались ни для того, чтобы взять себе хоть часть богатств города, ни для того, чтобы насытить мужскую похоть. Им не нужны были ни деньги, ни женщины. После смертоубийства подсчет трупов занял два дня. Двадцать девять тысяч двести двадцать семь, если Цезарь правильно помнил.

А теперь эта тварь, которая довела его солдат до подобных деяний, стоит перед ним и просит милости — этот Верцингеторикс с его армией в двести тысяч разрушителей и разбойников.

Цезарь думал, что резня в Аварикуме заставит галлов опомниться, но результат был обратный. Галлы только обнаглели еще более. Отчаянно желая победы, они снова начали жечь и разорять все вокруг. Весной Цезарь провел свое воинство по полям пепла, где прежде были крестьянские хозяйства, луга, мельницы и ярмарки. К началу лета их одежда и оружие сделались черными от углей, в которые превратилась галльская цивилизация. Непреклонный Верцингеторикс отступил в город Алезия, стоявший на вершине холма и потому неприступный — во всяком случае, так думал Верцингеторикс. Неужели он до сих пор не видел доказательств того, что таланты Цезаря охватывают все области военного дела? Или его надежда была так велика, что лишила его здравого смысла?

Люди Цезаря радостно приняли вызов посоперничать в строительстве укреплений. И Цезарь был горд результатом — замкнутой осадной стеной десять миль в длину, четырнадцать миль в ширину, насколько он мог подсчитать. Три концентрических круга располагались вокруг нее так, что никто не мог ни войти, ни выйти. Это было выдающееся произведение осадного искусства.

Цезарь забирал все продукты, которые галлы пытались тайком провезти или пронести в город. Он установил, что может голодом довести горожан до смерти или до сдачи за тридцать дней или даже меньше.

Через две недели Верцингеторикс открыл ворота, но лишь затем, чтобы вытолкать наружу тех, кто был бесполезен в сражении, — женщин, детей, стариков. Одетые в лохмотья, с выпирающими из-под кожи костями, они пришли к Цезарю просить приюта. Но как он мог принять на себя обязанности своего врага? Верцингеторикс пытается воспользоваться его репутацией милосердного человека! Цезарь сказал беженцам, чтобы они возвращались обратно к своим мужчинам. Пусть галльские воины заботятся о них.

— Мы не можем вернуться, — ответила одна отважная женщина, которую можно было бы назвать красавицей до тех пор, пока ее изголодавшееся тело не начало пожирать само себя. — Воины сказали, что они съедят наших детей, если это поможет им остаться в живых, чтобы сразиться с вами.

Цезарь принял ее слова к сведению, но тем не менее отказал беженцам. Они разбили лагерь возле укреплений — старые, малые и женщины, которые заботились о них, — укрылись от обжигающего летнего солнца и изводили римских легионеров воплями голодных ребятишек. Глухие стоны и проклятия стариков, всхлипывания матерей и девушек, крики, полные ненависти ко всем римлянам, — все это обескураживало самых чувствительных из командиров. Каждый раз, когда кто-нибудь умирал, женщины били себя в грудь — почему женщины всех стран делают такие странные вещи? — и проклинали не Верцингеторикса, но Цезаря. Голод лишил их рассудка.

Кто должен заплатить за эти преступления, как не этот прекрасный неумолимый дикарь?

Верцингеторикс не вздрогнул, видя, как римские солдаты жадно взирают на галльских воинов, подобно покупателям на рынке шлюх. Туллиан, один из командиров конницы, известный склонностью к однополой любви, поставил двух самых юных и красивых галлов бок о бок и переводил взгляд с одного на другого, пытаясь сделать выбор.

— Лабьен, скажи, пожалуйста, Туллиану, что он может взять обоих этих юношей. Я не хочу ставить его в тупик таким выбором, — сказал Цезарь, поглядывая, как отреагирует на это Верцингеторикс и отреагирует ли вообще.

Тот нахмурился, но продолжал стоять спокойно. В конце концов, что было делать людям Цезаря? Галлы обрекли своих женщин на голодную смерть. Те немногие, что остались, были тощими и больными. И все же они напоминали Цезарю о ней. Во снах, которые теперь снились ему все чаще, он склонялся над умирающими женщинами Галлии и видел ее лицо.

Юлия.

Его единственное дитя, резвая девочка, которую он так любил, была мертва. А Цезаря даже не было с нею, и он не видел, как она угасает, не держал ее за руку, не прикладывал повязки с охлаждающими притираниями к ее пылающему челу; вместо этого он вел войну с варварами. Ему был предоставлен полный отчет о случившемся; и все же прошло немало времени, прежде чем он заставил себя поверить, что она мертва.

Она умерла, пытаясь подарить Помпею наследника. Помпей, вне себя от горя, приготовил пышную погребальную церемонию в своем имении в Альбе, но толпа горожан ворвалась в его имение и потребовала тело женщины. Точнее, захватила его. Они вынесли труп из дома и провели церемонию на Марсовом поле, где ее мог видеть весь Рим. Они сказали Помпею прямо в лицо, что дочь Цезаря принадлежит народу, а не ему, Помпею. На это Цезарь хотел бы посмотреть. Ему сказали, что погребальный костер был великолепен. А в оплакивании Юлии участвовал весь город. И все в честь его единственного ребенка. Клодий, бедный покойный Клодий устроил этот спектакль.

Юлия мертва. И Клодий тоже мертв. Убит во время одинокой прогулки по Аппиевой дороге своим соперником Милоном. Опьяненный насилием, Клодий сорвался с цепи, доведя беспорядки в городе до такой степени, что Сенат едва не решил отменить грядущие выборы. Антонию, претендовавшему на должность квестора, поручили прекратить это. Он направил на Клодия свой меч и пообещал убить его, если тот не изменит свою тактику. Когда пришло время выбирать между Клодием и Антонием, Цезарь принял решение. Клодий был прошлым, Антоний — будущим. Никто не мог соперничать с Антонием в сражении, даже сам Цезарь. Милон просто взял на себя грязную работу, избавив Цезаря от необходимости устранять старого друга. Слеза, которую Цезарь пролил, узнав о смерти Клодия, была вызвана лишь грустью по прошлому.

А теперь Красе. Бедный старина Красе, отчаянно желавший сравняться с Помпеем и Цезарем. Он отправился в дикую Парфию, где он и его люди — в том числе и его сын — были безжалостно уничтожены в битве при Каррах, в том самом месте, где, по верованиям евреев, их Бог говорил с пророком Авраамом. Голова Красса была принесена царю Парфии, чудовищу, известному своими извращенными постановками греческих пьес, и тот использовал нежданный дар в тот же самый вечер — в качестве головы Пентея в постановке «Вакханок».

— Все говорят, что Красе был все равно что Истм Коринфский, — сообщил один из секретарей Цезаря. — Оплот спокойствия, который предохраняет два великих моря — тебя и Помпея — от столкновения.

Цезарь поразмыслил над этой метафорой. Была ли она уместна? Он не знал, тревожил ли его тот факт, что это предсказание может оказаться правдой. Возможно, пока еще не тревожил.

Согласно сообщениям, Помпей посвящает все свое внимание новой жене, Корнелии, юной вдове погибшего сына Красса. Говорили, что они вдвоем гуляют по любимым садам Помпея, обвив шеи цветочными гирляндами, и празднуют свой брак, как будто не обязаны оплакивать умерших. Какое бесчестие! Цезарь признал, что был изрядно рассержен, узнав, что кто-то так быстро занял место его Юлии.