– Подумай. – Нурбану присела рядом с Селимом и будто случайно передвинула подальше кубок с вином. – Девлет Гирей уже выбирает, кто будет мурзой в московитских городах. Не слишком ли много окажется у него власти? Но если твои янычары пойдут с ним в этот поход, то в Московии сядут твои наместники, и Девлет Гирей должен будет с этим смириться.
– Ты права. – Селим резко кивнул и поднялся. Взгляд его скользнул по кубку с вином с сожалением. Не то что ему так хотелось выпить, но вино было привезено недавно, и такого он еще не пробовал. Спасибо сердечному другу Иосифу Наси, он всегда отыскивает удивляющие редкости. Ну да ладно, есть еще одна бутыль. А с этой, конечно, придется распрощаться. Нурбану наверняка унесет ее.
– Куда ты? – Нурбану тоже поднялась, и рукав ее платья накрыл бутыль, будто крыло птицы.
– Нужно созвать Диван, – заявил Селим. – Вопрос о войне с московитами должен быть решен немедленно, пока Девлет Гирей не выступил в поход.
– Иншаллах! – шепнула вслед султану Нурбану. Пальцы султанши цепко держали винную бутыль. Этот поганец Иосиф Наси опять прислал Селиму вино. Давно пора что-то с этим делать. Жаль, конечно, лишиться роскошных подарков, которые хитрый еврей отсылает регулярно султанше, но другого выхода нет. Уж очень много говорят о том, что султан пьет. И все из-за синьора Наси. Так что вопрос решен. А подарки… Что ж, будут другие синьоры, которые с радостью преподнесут дары супруге великого султана Селима…
* * *
Крымский хан Девлет Гирей чувствовал себя на вершине мира. Он только что провел смотр войск, и душа его пела, будто далекая молодость вернулась к нему. Сто двадцать тысяч воинов выкрикивали его имя, над людским морем колыхались конские хвосты бунчуков, пламенными языками всплескивались военные флаги Османской империи – тридцать три тысячи османских солдат и семь тысяч янычар шли вместе с ханом завоевывать новое царство.
Девлет Гирей ухмыльнулся в густую бороду. Этот глупец, московский царь Иван, которого невесть почему назвали Грозным, предлагал ему Астраханское ханство, когда год назад нагайские орды сожгли Москву и разорили московитские земли. Лакомый кусок! Но зачем довольствоваться частью, когда можно получить все? Он, Девлет Гирей, станет царем Московии. Тогда, год назад, сто пятьдесят тысяч рабов тащились на веревках за ногайским войском. Золото рекой лилось в казну крымского хана. Золото, заплаченное за славянских невольников и их добро, увезенное ногайцами. Теперь же все богатства московитов станут принадлежать ему, Девлет Гирею. Конечно, придется поделиться с султаном, но так уж водится. Тем более, что не чужая кровь. Ведь отец Девлет Гирея, Сахиб Гирей, был родным братом Айше Хафсы Султан, бабки нынешнего султана Селима II. Жаль, что султан Селим стал пьяницей, в роду Гиреев такого не бывало, но славяне все привержены винопитию, а мать султана славянской крови.
Девлет Гирей сморщился, вспомнив Хюррем Хасеки Султан. При ней османские владыки не слишком жаловали крымскую родню. И не османское войско помогало крымским ханам завоевывать новые земли, а напротив – ногайцы шли проливать кровь за Османскую империю, умирали в европейских землях, получая лишь малую долю добычи. Так что может и неплохо, что султан Селим слаб. Крымскому ханству это выгодно.
Но Хюррем Султан давно покоится в Сулеймание, и рядом с ней лежит Сулейман Кануни. А Девлет Гирей – вот он, во главе стодвадцатитысячного войска, а против него – всего лишь двадцать тысяч московитов. Почти так же было под Мохачем, когда султан Сулейман разгромил венгерскую армию и уничтожил мальчишку-короля. Девлет Гирей станет новым героем Османской империи!
Честолюбивым мечтам хана не суждено было сбыться. Князь Воротынский оказался куда как более проницательным и искусным военачальником, чем несчастный Людовик, король венгерский. И московитская армия, имея малое число, выказала великое умение, и все турки и татары, что жаждали получить новую землю в Московском царстве, получили ее – ровно столько, сколько нужно на одного человека. И на их крови, на их костях поднялись новые леса Московии, заколыхались рожью и пшеницей новые поля…
А Селим Пьяница умер, едва достигнув сорока двух лет, ровно через два года после великого разгрома армии в московитских землях. Говорят, что его отравили зато, что он лишил Османскую империю военного могущества.
Наступало время женского султаната, которому Хюррем Султан показала пример. Она наглядно продемонстрировала, что женщина может управлять громадной империей, если ухитряется держать в подчинении ее правителей.
* * *
Ночная тьма не вечна. После ночи всегда наступает рассвет – время новых надежд, новых свершений. Вот только неизвестно где именно взойдет солнце. Рыжее, как косы угловатой девчонки, бегавшей по луговым травам, мнущей жесткими пятками васильки да ромашки. Рыжее, как кудри султанской любимицы, что любила изумруды, так шедшие к ее зеленоватым глазам, да родила султану пятерых сыновей и дочь. Женщины, не отличавшейся красотой, но очень любимой. Женщины, столь известной и почитаемой, что когда умер ее супруг – султан! – его гробницу украсили изумрудами, которые очень любила она, не вспомнив, что он предпочитал рубины.
Говорят, что она не умерла, а только спит в своем мавзолее в Сулей мание, рядом с мавзолеем султана Сулеймана I Великолепного, Кануни. И в предрассветные часы, когда солнце уже подбирается к краю неба, чтобы бросить на землю свой первый луч – рыжий, как волосы Хюррем Султан, иногда просыпается, и тогда влюбленные и романтики могут услышать ее голос. Она всегда говорит одно и то же:
– Я лучше медведей! Правда ведь, лучше?! – и смеется.
А когда она смеется, просыпается и Сулейман. Он не может спать, когда его любимая бодрствует.
– Конечно, ты лучше медведей! – говорит султан, не вполне понимая даже, о чем идет речь. Но он не хочет спорить с любимой. Тем более, что она действительно лучше медведей!
И тогда Хюррем Султан вновь смеется, а те, кто подслушивает их разговор, могут услышать и звуки поцелуя – Хюррем целует Сулеймана, и он опять засыпает, убаюканный своим солнечным счастьем.
Послемыслие
История впоследствии будет судить Роксолану, рассматривать каждое движение чуть не под микроскопом. Историки припишут ей мысли государственные. Ах, как же они ошибутся, эти, из будущего! Не было, не было у нее никаких мыслей государственных, а было лишь одно – желание выжить, и чтоб дети ее выжили, и чтоб они были счастливы. А еще хотелось любви и нежности, как хочется всем бабам от века, будь они нищенки или царицы, гаремные гурии или уродицы. Ну а если для достижения целей своих ей нужно было позаботиться и о государстве, так что ж… значит, государству повезло!