Архитектор все не мог поверить своим ушам. Когда он пришел, то ожидал чего угодно, даже казни, и уже оставил распоряжения на этот случай – ведь никогда не знаешь, что посчитает оскорблением султан. Но то, что он услышал, не могло уложиться в голове, все существо его отвергало слова Михримах.
– Султанша, я дам вам счастье, – сказал Синан. – Вы узнаете, что такое любовь! Как можно жить, не зная любви?
– Ах, Синан, Синан! – Михримах засмеялась – и вновь посыпались серебряные шарики, смущая умы, заставляя жаждать обладания бесподобной красотой дочери султана. – Ты думаешь, что я внутри такая же, как снаружи, да? Ты видишь красоту, и сердце твое наполняется ею, как наполняются сердца всех тех, кто смотрит на твои здания. В чем-то ты прав, мой глупый старый зодчий. Я действительно внутри похожа на то, что снаружи. Но так же, как похожи стеклянные тюльпаны, что привозят нам из Венеции, на живые цветы, которыми полны луга. Эти стеклянные тюльпаны прекрасны и даже бессмертны, но в них нет биения живого сока. Я – такой тюльпан.
– Этого не может быть, султанша. – Архитектор покачал головой. – Вы смеетесь над своим рабом. Может, я и заслуживаю насмешки.
Это правда, Синан-ага…
* * *
Мельницы богов мелют медленно. И каждое зернышко надеется, что именно ему удастся избежать неумолимых жерновов, упасть в землю и прорасти. Но даже если получилось выпасть из мешка мельника, выпустить колос, то мельница все равно доберется до него и смелет все до последнего зернышка.
Гюльфем Хатун была казнена по приказу Сулеймана через два года после смерти Хюррем. Султан узнал, кто дал яд его жене, но никогда не узнал, кто отдал приказ отравительнице.
* * *
Султан Селим II, прозванный в народе Пьяницей, рассматривал свое отражение в зеркале. Блестящее венецианское стекло, обрамленное роскошными серебряными цветами, показывало султану пухлые щеки, густо поросшие рыжеватым кудрявым волосом, прозрачные, как ранневесеннее небо, глаза, удивленно вздернутые блеклые брови. За светлую рыжину, унаследованную от матери, султана называли еще и Блондином.
Селим попытался грозно нахмуриться, но зеркало продемонстрировало страдальческую гримасу, и султан вздохнул. Ему хотелось быть похожим на отца, а еще больше – на деда, в честь которого его назвали. Вот того Селима не называли Пьяницей! Дед был Селим Грозный, и его боялись все – друзья и враги. Он завоевывал земли, расширял империю, лил кровь направо и налево, и в народе уважали его, испытывая почти мистический страх по отношению к Грозному султану. Внук же предпочитал писать стихи, ублажать себя вкусной пищей и сладкими винами, любоваться танцами наложниц и гулять по дворцовым садам.
– Ну почему же, о Аллах?! – спросил Селим у своего отражения. – Разве я не веду войн? Разве мои армии не захватили Аравию и Кипр? Я расширил империю не хуже, чем это сделали дед и отец. Но надо мной смеются, меня не уважают! Почему?
– Потому что люди считают все твои достижения заслугой Соколлу. – Нурбану, мягко и неслышно подойдя к султану, положила ему на плечи прохладные ладони – она специально смазывала их благовонными маслами и травяными настойками, чтобы сохранить мягкость и прохладу кожи. – Твой визирь мудр, хитер и не имеет известных всему народу слабостей.
– Ты хочешь сказать, что он не пьет вина! – Селим сбросил с плеч ладони жены. Он любил Нурбану, но иногда она обращалась с ним, как с несмышленым младенцем, и это выводило султана из себя.
– Да нет, пьет, – усмехнулась Нурбану. – Вот только делает это тайно, и никто не может ткнуть ему в лицо пороком винопития.
– Но ведь это ложь, – заметил Селим. – Получается, что вся репутация Соколлу построена на лжи. Я по крайней мере честен. И если позволяю себе выпить иногда редкое вино с Кипра, то не скрываю этого.
– Ах, Селим, Селим, – засмеялась Нурбану. – Ты по-прежнему наивен, будто все еще юный шах-заде, впервые принимающий в своих покоях наложницу. Кого интересует правда? Она никому не нужна. А вот пикантные подробности чьей-либо жизни всегда представляли интерес для людей. Ты поставляешь им слишком много поводов для сплетен. И вино, и женщины… А ведь между нами никях! Но ты все равно призываешь наложниц.
– Это мое право, – пожал плечами Селим. – Я ведь султан.
– Да, ты султан, – согласилась Нурбану. – А я – твоя законная жена. Разве не ты написал мне когда-то такие строки:
Земля, по которой ты прошла,становится благоухающим розовым садом.Когда на меня обращаешь ты свой взор,время останавливается…
– Селим опустил глаза. Нурбану позволила себе небольшую усмешку, но тут же прогнала ее, вновь став серьезной. – Оставим этот бесполезный спор. Мы уже не так молоды, как когда-то, и наши розовые сады роняют увядшие лепестки. Мне кажется, что ты хотел бы поговорить о другом. Например, о том, как завоевать расположение народа и янычар.
– Ты хитра, как все венецианцы, – усмехнулся Селим.
– Я – твоя жена, – твердо сказала Нурбану. – Я – мусульманка. Венеция осталась в далеком прошлом. В Венеции не было Нурбану Хасеки Султан. Там была Сесилия Верньер-Баффо, но этой женщины давно нет. Очень, очень давно. С тех самых пор, когда я вошла в твои покои, мой султан. Я разделила твое ложе, твои тяготы и твою веру.
– Хорошо. – Селим кивнул, подошел к столику и небрежно плеснул в кубок темно-красную густую жидкость, от которой по всей комнате расплылся тягучий сладкий аромат, как от перезревших фруктов. Нурбану сделала вид, что ничего не заметила.
– Послушай, Селим, крымский хан собирается завоевать земли московитов. Московский царь Иван только прозывается Грозным, но армия его слаба – Девлет Гирей год назад уже сжег Москву, ты знаешь, ведь твои янычары ходили с ним в этот поход. И добыча была богатой. Наши рынки наполнились товарами и рабами-московитами, в гаремах появились новые славянские красавицы. Народ был доволен. Теперь же хан думает занять царский трон. Московские земли полны богатств. Почему бы и на этот раз не отправить с ним янычар? Тогда слава завоевания достанется не только крымчакам, но и тебе. Ты будешь тем султаном, который присоединит к великой Османской империи совершенно новые земли!
И потом, хоть Московия – это азиатская страна, но до Европы рукой подать. От Москвы мы проползем в Европу подобно змеям, ужалим прямо в их черные сердца!
– Это интересно. – Султан задумался. – Мой отец мечтал распространить веру в Аллаха по всем известным землям. Московиты – православные христиане, но если их земли станут частью Османской империи, то повсюду поднимутся минареты, а под куполами отстроенных мечетей соберутся новые мусульмане, восславляющие Аллаха.