Решением судьбы одной только губернии Прибалтийского края программа Вильгельма и его генералов не ограничивалась. Надеясь на скорый и неминуемый полный разгром России, предрешала будущее и остальных двух: «Эстляндия и Лифляндия – автономии с правом /? – Ю.Ж./ позже принять решение о присоединении к нам».88 А чтобы подготовить такую аннексию. 22(9) декабря оккупационные власти собрали дворянство Лифляндии (точнее, только южной её части), Эстляндии (вернее, лишь островов Даго и Эзель), а также бюргеров Риги. Те и приняли столь нужное Берлину решение – об отделении от России всей Лифляндии.
Сходную судьбу Германия предуготовила и Литве – в соответствии со всё той же программой Вильгельма. Ей также предстояло стать составной частью Германской Империи. И для политических манипуляций в таких целях оккупационные власти поначалу создали откровенно марионеточный, не представлявший никого Совещательный совет Литвы. Только убедившись в его полной неработоспособности, провели в Вильне, с 18 по 22(5–9) сентября конференции представителей остававшихся в крае лидеров политических региональных партий. На нём и был избран как орган управления Виленской, Ковенской и Сувалкской губерний Литовский совет (тариба) с председателем Президиума А. Сметоной. Три месяца спустя, 24(11) декабря Тариба приняла декларации о воссоздании Литовского государства и аннулировании всех связей с Россией. Но о независимости столь важный акт не упоминал никоим образом. Вместо того «просил у Германии помощи и защиты», высказывался за «весомые, твёрдые союзнические связи Литовского государства с Германией, которые, прежде всего, должны получить выражение в конвенциях – военной, в области связи и путей сообщения, в общности пошлин и валюты».89
Настойчивое стремление аннексировать часть территории России несколько позже генерал Людендорф объяснял весьма прозаически. «Если бы мы в будущую войну, – писал он в 1921 году, – опять оказались бы предоставленными самим себе, то с помощью Курляндии и Литвы нам бы удалось разрешить продовольственный вопрос несравненно удовлетворительнее… Население Литвы и Курляндии давало бы Германии новый прирост живой силы».90
Вот такая, весьма непростая, проблема – будущее, самое ближайшее будущее и Прибалтики и Литвы – и стала не просто главным, а чуть ли не единственным вопросом мирных переговоров Российской Советской Республики с Центральными державами. Официальных переговоров, начавшихся 22(9) декабря на оккупированной немцами территории, что, несомненно, давало Германии моральное преимущество. В 200 километрах к западу от линии фронта, в том же самом Брест – Литовске, где всего неделю назад уже подписали соглашение о перемирии.
При открытии переговоров глава советской делегации А.А. Иоффе чётко сформулировал цели Петрограда. Заявил, что стремится «добиться заключения всеобщего демократического мира». Но не просто мира, а непременно без аннексий и контрибуций. И сразу же разъяснил, что понимает под аннексией Совнарком:
«Всякое присоединение к большому или сильному государству малой или слабой народности без точно, ясно и добровольно выраженного согласия и желания этой народности».
А затем объяснил, чтобы ни у кого не осталось ни малейшего недопонимания, ещё раз:
«Если какая бы то ни было нация удерживается в границах данного государства насилием, если ей… не предоставляется право свободным голосованием, при полном выводе войск присоединяющей или вообще более сильной нации, решить без малейшего принуждения вопрос о форме государственного существования этой нации, то присоединение её является аннексией или захватом и насилием».91
Тем самым, Иоффе прямо указал на оккупированные Германией земли Польши, Литвы, Курляндии. Был уверен, как и всё руководство большевистской партии, как все члены Совнаркома, что при свободном волеизъявлении население данных территорий, безусловно, выскажется в своём большинстве в пользу советской власти и тем самым за воссоединение с революционной Россией. Только потому ещё раз повторил формулировку позиции Петрограда:
«1. Не допускаются никакие насильственные присоединения захваченных во время войны территорий. Войска, оккупирующие эти территории, выводятся оттуда в кратчайший срок.
2. Восстанавливается во всей полноте политическая самостоятельность тех народов, которые во время настоящей войны были этой самостоятельности лишены /в данном случае речь шла, как то ни покажется странным, о Бельгии – Ю.Ж./
3. Национальным группам, не пользовавшимся политической самостоятельностью до войны, гарантируется возможность свободно решить вопрос о своей принадлежности к тому или иному государству или о своей государственной самостоятельности путём референдума. Этот референдум должен быть организован таким образом, чтобы была обеспечена полная свобода голосования для всего населения данной территории, не исключая эмигрантов и беженцев.
4. По отношению к территориям, со-обитаемым несколькими национальностями, право меньшинства ограждается специальными законами, обеспечивающими ему культурно-национальную самостоятельность и, при наличии фактической к тому возможности, административную автономию…
В дополнение к этим пунктам, российская делегация предлагает договаривающимся сторонам признать недопустимыми какие-либо косвенные стеснения свободы более слабых наций со стороны наций более сильных, как то: экономический бойкот подчинение в хозяйственном отношении одной стороны другой при помощи навязанного торгового договора, сепаратные таможенные соглашения, стесняющие свободу торговли третьих стран, морскую блокаду, не преследующую непосредственно военных целей, и тому подобное.
Вот те основные принципы, одинаково для всех приемлемые, без признания которых делегация Российской Республики не представляет себе возможности заключения всеобщего мира».92
Три дня спустя, на первом же пленарном заседании руководитель германской делегации, министр иностранных дел Р. Кюльман дал Иоффе довольно странный, двусмысленный ответ. «Делегации Четверного союза, сказал он, – согласны немедленно заключить общий мир без насильственных принуждений и контрибуций. Они присоединяются к русской делегации, осуждающей продолжение войны ради чисто завоевательных целей». Но сразу же выдвинул совершенно неприемлемые для данных переговоров, двусторонних, а не всеобщих, условия: «Предложения русской делегации могли бы быть осуществимы лишь в том случае, если бы все причастные к войне державы без исключения и без оговорок, в определённый срок обязались точнейшим образом соблюдать общие для всех народов условия».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});