– Шпаги на землю. Сундучок сюда! – раздался очень приятный, мелодичный и чистый голос.
– Я всё понял, джентльмены! – выкрикнул я и не узнал своего голоса. Тонкий, визгливый, взволнованный. И немедленно в груди вскинулась волна отчаяния и злости.– Дайте минуту подумать!
– Шпаги на землю!
– Минуту, я говорю! Посчитаю свои клинки и ваши, может, и вправду не стоит лезть на рожон.
– Хорошо. Через минуту – шпаги на землю, сундучок сюда. Сделаете так – всех отпустим.
Я почувствовал, как волна облегчения, даже изнеможения прошла у меня по рукам и ногам. И тут же – новая волна – смертельного, ледяного озноба, когда сзади явственно донеслись два голоса:
– Камзол – мой.
– А ботфорты – мои.
Это был своего рода пароль: перед нами – наёмники. Мародёры, убийцы. И жгучая, слепая ярость хлестнула мне в сердце. Я прошипел:
– Бэн, Оллиройс!
Ко мне приникли две головы.
– Бэн, вот тебе пистолет. Ещё один у канонира, и один остаётся у меня. Стреляем одновременно, в тех четверых, что сзади. Я в первого слева, Бэн во второго, канонир в третьего. Не перепутайте! Стоун, вы не отвыкли от шпаги? Как только мы выстрелим, бросайтесь на четвёртого и что хотите делайте, но хотя бы задержите его. Сумеете?
– Думаю, да, мистер Том. Я весьма вязкий в фехтовании. Если не заколю сразу, то уж мотать смогу долго.
– Бэн, Оллиройс. Ребята, бейте, лишь бы попасть. Цельтесь в живот или грудь. Если хотя бы один из нас промахнётся, на Стоуна навалятся двое. Теперь слушайте все. После выстрела мы все, кроме Стоуна, бросаемся на тех шестерых, что впереди. Не ждём, нападаем первыми. В безнадёжной ситуации может спасти только наглость. Бэн и Оллиройс! Как только выстрелите, не смотрите, куда попали, мгновенно разворачивайтесь и вперёд. Сколько у нас клинков? Так, у меня Крыса, Джейк – сабля, Робертсон – шпага. Бэн, бери сундучок за ручку и маши им, как молотом. Пробейся с Робертсоном к трём задним, и отсеките их. Трое передних – они наши: я с Джейком по краям, прикрываем Оллиройса. Канонир, вы без шпаги, делать нечего. После выстрела схватите мой и Бэнсона пистолеты, швыряйте в голову, бейте, как дубинкой. Дёдли, садитесь к стене и сидите, и без геройства, вы детям нужны…
– Минута! Шпаги на землю!
– Понимаем, сэр! Мы тут как раз знакомых встретили!
Торопливо перекрестились, взвели курки неразличимых в темноте пистолетов, развернулись назад. Шаг. Руки вскинуты. Два одновременно слились, третий тут же за ними – грохнули выстрелы. Маячившего передо мной человека перешибло пополам, на остальных посмотреть не успел. Судорожно сунул Оллиройсу пустой пистолет, выхватил Крысу, развернулся для броска. Спина Бэнсона уже впереди, далеко, в шести шагах. Так, слева – Оллиройс, но только с двумя пистолетами, где третий!? Давид схватил, но зачем он ему? За Оллиройсом Джейк с абордажной саблей. Шагов восемь нужно пробежать так, чтобы не сбить дыхание. Бэнсон впереди прошёл сквозь них, как чугунное ядро среди винных бутылок, Робертсон ужом ввернулся в проделанную им брешь. Я добежал, взмахнул Крысой, и – да, бойцы! – в грудь уставился и коротко клюнул клинок – понимаем, ложный выпад, остановить и оценить противника – и тотчас же у стены жутко и страшно прокричал Джейк – упал – брякнула его сабля, а Оллиройс швырнул пистолет в голову того, что был перед ним, тот увернулся – второй пистолет – отскочил, ударив в плечо – передо мной качнулся, удобнее осаживаясь, мой противник, осторожный, ждёт выпада, а нет тебе, это не шпага, мой зелёный тесак особенно хорош как топор – я рубанул справа сверху, наискось, и навстречу сверкнула в безупречном выпаде защиты шпага – и хрустнула гнилым сучком, но до тела мой удар не дошёл —передо мной на редкость хороший боец.
Тот, что убил Джейка, и уворачивавшийся от тяжёлых пистолетов разом бросились на безоружного Оллиройса. “Беги!”– хотел заорать я, но те двое, услыхав свист Крысы и щелчок сломанной шпаги, и то, как мой противник охнул, мгновенно повернулись ко мне, выставив клинки. Потерявший шпагу гибко и быстро склонился, подхватил саблю Джейка и удивительно спокойным и приятным голосом произнёс:
– Сам!
Немедленно один из двоих метнул свою шпагу приятноголосому, который в ту же секунду перебросил ему саблю. Двое отвернулись от меня и бросились снова на Оллиройса, который, подхватив один из разряженных пистолетов, мчался в сторону звякающих шпагами Стоуна и его противника. Теперь там были трое тренированных убийц против Стоуна и Оллиройса, из которых один с пустым пистолетом, а второй два года не брал шпаги в руки. Справа Бэнсон и Робертсон так и держались против троих, но ненадолго это, ненадолго. Ну вот, значит, и всё. Ах, всё?!
Клуб отчаянной и безрассудной радости охватил меня и обжёг.
– А-ах, пропадём! – дико и весело прокричал я и вдруг кое-что вспомнил. И это кое-что было для моего противника неприятным.
(И вдруг! В сторону тех двоих, что бежали за Оллиройсом, грохнул выстрел – со стороны невидимого, сидящего в тени стены Давида. Один из бежавших словно споткнулся, выронил клинок и упал возле стрелявшего, второй было остановился, взглянул – никто не двигается – и бросился дальше.)
А вспомнил я то, как был молотобойцем у бристольского кузнеца, и то, как я выдерживал нечеловеческий темп тяжёлых махов, и то, что мышцы мои эту работу не забыли. Не давать ни мгновения, ни секунды сладкоголосому, рубить не останавливаясь, иначе придётся мне лечь рядом с Джейком!
У противника длинная, тяжёлая шпага. Ему выгодно держать меня на дальней дистанции, потому что на близкой – колоть невозможно. А вот мне-то, с коротким, рубящим лезвием, как раз надо бы быть поближе… А сердце и то животное естество, что прячется в человеке, заставляют сделать наоборот, отскочить подальше от его шпаги, а, значит, от смерти… Но разум толкал к ней навстречу, подсказывая, что только в этом спасение. И едва лишь я принял решение, как какая-то дикая, незнакомая сила буквально швырнула меня вперёд. Я сделал стремительный шаг, в то же время крутнувшись, как в танце, и не увидел, – скорей угадал острую тень тёмной шпаги, уколовшей воздух сбоку, почти вплотную; – ещё шаг – крутнувшись мгновенно в обратную сторону, и снова укол мимо… Вот он, ночной убийца, неестественно близко. Я учуял на миг благоухающий аромат, тонкий, слабый, как будто и женский. Он что же, аристократ?! Я читал, что аристократы своих сыновей с раннего детства готовят к дуэлям. Если он из таких, – то противник не равный… И всё же я заставил его поднять шпагу в верхнюю позитуру, невыгодную для него, – и выдавил из себя вихрь. Удары, я знаю, были чудовищной силы, и рубил я ими с безумной частотой, но только противник мой короткими, заученными полушажками пятился, быстро, по-собачьи, дышал и отбивался, дьявол, отбивался!