Читать интересную книгу Где апельсины зреют - Николай Лейкин

— Такъ я сейчасъ… еще разъ сказалъ женѣ Николай Ивановичъ и крикнулъ Конурину:- Иванъ Кондратьичъ! Бѣжимъ…

— Нѣтъ, нѣтъ. Мнѣ, братъ жизнь-то еще не надоѣла! махнулъ рукой Конуринъ. — Люди въ обмороки падаютъ отъ этого удовольствія, а я вдругъ пойду? Ни за что. Храни Богъ, помутится и у меня въ глазахъ. Помутится, полечу въ огонь, а при мнѣ векселей и денегъ почти на четыре тысячи. Я при твоей женѣ останусь.

— Идете вы наконецъ или не идете? кричалъ Перехватовъ, тронувшійся уже въ путь.

— Иду, иду. Нельзя не идти. Я ужъ далъ себѣ слово во что-бы то ни стало папироску отъ здѣшняго огня закурить, отвѣчалъ Николай Ивановичъ и ринулся за Перехватовымъ, но проводникъ потянулъ къ себѣ веревку, которой Николай Ивановичъ былъ обвязанъ по животу и, удержавъ его порывъ, погрозилъ ему пальцемъ и заговорилъ что-то по-итальянски.

— О, чертъ тебя возьми! Чего ты меня держишь на привязи-то, итальянская морда!

Но проводникъ подхватилъ его уже подъ руку.

— Будьте осторожнѣе, господинъ Ивановъ! Проводникъ разсказываетъ, что въ тридцати шагахъ отъ этого мѣста какой-то американецъ въ прошломъ году оборвался и вмѣстѣ съ землей въ кратеръ провалился! крикнулъ Перехватовъ.

Николай Ивановичъ поблѣднѣлъ.

— Святъ, святъ, святъ… Наше мѣсто свято… прошепталъ онъ и покорился проводнику.

Проводникъ подвелъ Николая Ивановича къ обрыву, указалъ пальцемъ внизъ въ пропасть, опять забормоталъ что-то по итальянски, отскочилъ отъ него на нѣсколько шаговъ и натянулъ веревку, которой былъ обвязанъ Николай Ивановичъ. Николай Ивановичъ заглянулъ въ пропасть и остолбенѣлъ. На днѣ пропасти съ глухими раскатами грома вылеталъ громадный снопъ огня съ дымомъ и съ чѣмъ-то раскаленнымъ до красна. Удушливый сѣрный запахъ билъ въ носъ и затруднялъ дыханіе. У Николая Ивановича закружилась голова и онъ еле могъ закричать проводнику:

— Веди назадъ! Веди назадъ!

Тотъ потянулъ веревку и, схвативъ его подъ руку, снова забормоталъ что- то.

— Фу-у-у! протянулъ Николай Ивановичъ, не слушая проводника. — Вотъ такъ штука!

Передъ нимъ стоялъ Перехватовъ, блѣдный и не менѣе его пораженный.

— Величественное зрѣлище… шепталъ онъ и, улыбнувшись, спросилъ:- Что-жъ вы папироску-то отъ кратера не закурили? Хвалились вѣдь.

— Куда тутъ! Я воображалъ совсѣмъ иначе…

И Николай Ивановичъ махнулъ рукой.

— Да… Тутъ и мужчина не робкаго десятка можетъ обробѣть, а не только что женщина, продолжалъ онъ. — Ничего нѣтъ удивительнаго, что съ женой сдѣлалось дурно!

— Однако-же съ англичанкой ничего не сдѣлалось, замѣтилъ Перехватовъ.

— Что англичанка! Англичанки какія-то двухжильныя.

Минуты черезъ двѣ они были около Глафиры Семеновны. Она уже оправилась. Конуринъ накидывалъ ей на плечи ватерпруфъ. Пришелъ въ себя отъ потрясающаго зрѣлища и Николай Ивановичъ.

— Трусъ! проговорилъ онъ, хлопнувъ по плечу Конурина. — Былъ на Везувіи и побоялся къ кратеру подойти. Вѣдь это-же срамъ.

— Ну, трусъ, такъ трусъ. Ну, срамъ, такъ срамъ. Подальше отъ него, такъ лучше. Что мнѣ этотъ кратеръ? Чихать я на него хочу. Да вовсе этотъ кратеръ и не для нашего брата-купца, отвѣчалъ Конуринъ.

— Видѣлъ? обратилась къ мужу Глафира Семеновна. — Вѣдь это ужасъ что такое! Я какъ взглянула, такъ у меня подъ колѣнками всѣ поджилки и задрожали.

— Катастрофа обширная! отвѣчалъ тотъ. — Не то взрывъ гигантскаго кораблекрушенія, не то…

— Ну, довольно, довольно… Давай спускаться теперь внизъ. — Гдѣ мой проводникъ?

— Какъ внизъ? А на теченіе лавы не пойдете развѣ смотрѣть? удивился Перехватовъ. — Наши проводники обязаны насъ сводить еще на ручей лавы, вытекающій изъ кратера Везувія. Это съ другой стороны кратера.

— Нѣтъ, нѣтъ, довольно! Благодарю покорно! Будетъ съ меня и этого! воскликнула Глафира Семеновна.

— Да вѣдь это, проводникъ говорятъ, всего въ получасѣ ходьбы отсюда.

— Да что вы, мосье Перехватовъ! Я и отъ кратера-то еле пришла въ себя, а вы еще на лаву какую-то зовете! Не умирать-же мнѣ здѣсь. Внизъ, внизъ, Николай Иванычъ.

— Да, да, матушка. Достаточно намъ и этого происшествія. И про здѣшнее-то мѣсто будемъ разсказывать въ Питерѣ, такъ намъ никто не повѣритъ, что мы были.

— Да, ужъ и я скажу, что занесла насъ нелегкая къ чорту на кулички! подхватилъ Конуринъ. — Вотъ гдѣ настоящія-то чортовы кулички. Бѣжимъ, Николай Ивановъ, изъ поднебесья.

— Ну, а я на лаву. Долженъ-же я ручей изъ лавы видѣть, отвѣчалъ Перехватовъ. — Англичане туда отправляются и я съ ними.

— Скатертью дорога.

— Вамъ все равно придется ждать англичанъ внизу на станціи, потому шарабанъ у насъ общій, а ужъ меня извините, что я отстаю отъ вашей компаніи. Я пріѣхалъ сюда для самообразованія. Что я въ дорогѣ отъ моего савраса безъ узды черезъ это нравственныхъ страданій вынесъ!

— Не извиняйтесь, не извиняйтесь. Съ Богомъ… Мы васъ подождемъ внизу. Намъ еще съ вашимъ саврасомъ придется повозиться: разбудить его, отпоить и вытрезвить, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

Перехватовъ примкнулъ къ англичанамъ. Николай Ивановичъ, Глафира Семеновна и Конуринъ, сопровождаемые проводниками, отправились въ обратный путь.

— А какъ мы теперь по желѣзной-то дорогѣ спускаться будемъ? Спускаться-то страшнѣе, чѣмъ подниматься. Бр… говорила Глафира Семеновна и, вздрогнувъ, нервно пожала плечами. — Даже и подумать-то, такъ морозъ по кожѣ…

— Пронесите святители до нижней станціи! прошепталъ Конуринъ.

Они чуть не бѣжали. Проводники шли впередъ и поминутно сдерживали ихъ, простирая передъ ними свои палки.

LXII

Внизъ по канатной желѣзной дорогѣ Ивановы и Конуринъ спустились безъ особенныхъ приключеній, хотя спускъ вообще хуже дѣйствуетъ на нервы, чѣмъ подъемъ. Въ вагонѣ Глафира Семеновна сидѣла зажмурившись и шептала молитвы. Николай Ивановичъ сидѣлъ напротивъ ея и бормоталъ:

— Закрѣпи духъ, закрѣпи духъ, душечка, и вообрази, что ты на Крестовскомъ съ горъ катаешься. Вѣдь точь въ точь, какъ съ ледяной горы…

Онъ нѣсколько разъ порывался взять ее за руку, но она всякій разъ вырывала свою руку и ударяла его по рукамъ.

Когда вагонъ спустился и всѣ вышли на платформу, Конуринъ даже подпрыгнулъ отъ радости и воскликнулъ:

— Живъ, живъ, курилка! Теперь ужъ въ полной безопасности! Ура!

— Чего вы орете-то! набросилась на него Глафира Семеновна. — Словно полоумный.

— Да какъ же, матушка, не радоваться-то! Изъ хорошей жизни, отъ своихъ собственныхъ капиталовъ дуракъ-купецъ взбирался въ поднебесье къ огненному жупелу и живъ остался, ни одного сустава не поломалъ. Эхъ, кабы теперь хорошенько супругѣ моей икнулось! Мадамъ Конурина! Чувствуешь-ли ты тамъ въ городѣ Санктъ-Петербургѣ, что твой Иванъ Кондратьичъ Забалканское пространство благополучно миновалъ!

— Апенинскія тутъ горы, а не Забалканскія. Какой еще такой Забалканъ въ Италіи выдумали!

— Ну, Опьянинскія, такъ Опьянинскія, мнѣ все равно.

Отъ радости онъ бормоталъ безъ умолка.

— Въ память онаго происшествія при благополучномъ спусканіи съ этихъ самыхъ Опьянинскихъ горъ, надо будетъ непремѣнно женѣ какой-нибудь подарокъ купить. Чѣмъ здѣшнее мѣсто славится? обратился онъ къ Глафирѣ Семеновнѣ.

— Коралами, черепаховыми издѣліями, камеями. Всего этого и мнѣ себѣ надо купить.

— Все это дрянь. Ну, что такое черепаховая чесалка! У меня по случаю спасенія отъ Везувія на подарокъ женѣ ото франковъ ассигновка съ текущаго счета изъ-за голенища.

Конуринъ хлопнулъ себя по сапогу.

— Хорошую камею даже и за сто франковъ въ золотой оправѣ не купите, отвѣчала Глафира Семеновна.

— А что это за камея такая?

— Медальонъ съ головкой, вырѣзанный изъ перламутра. Ихъ въ брошкахъ и въ браслетахъ носятъ. Марья Дементьевна Палубова… знаете, хлѣбники такіе на Калашниковской пристани есть? Такъ вотъ эта самая Марья Дементьевна была въ прошломъ году съ мужемъ въ Италіи и роскошнѣйшую брошку съ камеей за полтораста франковъ себѣ купила. Преизящная вещица.

— Полтораста франковъ съ текущаго счета жертвую!

И Конуринъ опять поднялъ ногу и хлопнулъ рукой по голенищу.

— Да развѣ ты деньги-то за голенищу перепряталъ? спросилъ Николай Ивановичъ.

— Перепряталъ! подмигнулъ Конуринъ. — Пока ты около жены наверху возился, я сейчасъ присѣлъ на камушекъ, сапогъ долой и деньги и векселя туда. Думаю, случится родимчикъ отъ сѣрнаго духа, такъ все-таки эти самые наши черномазые архаровцы не такъ скоро доберутся до голенища. Вѣдь какой духъ-то тамъ на верху былъ! Страсть! Словно кто тысячу коробокъ сѣрныхъ спичекъ спалилъ! У меня ужъ и то отъ этого духу мальчики въ глазахъ начали показываться. То мальчики, то травки, то вавилоны. Долго-ли до грѣха! Ну, а ужъ теперь аминь, теперь спасены! Ура, Глафира Семеновна!