просидели на пыльном деревянном полу, пока небо из чернильного не превратилось в темно-серое. Дора то и дело проваливалась в тревожный сон, просыпаясь с жуткими воплями. Я успокаивала ее, шептала на ухо колыбельные, укачивала как ребенка.
Утром она встала, причесалась, умылась и пошла как ни в чем не бывало на занятия сдавать долги по учебе. До самой ночи Костров не проронила ни слова. Но ее глаза потеряли тот цвет зрелых вишен. Они стали темными, как вечная скорбь.
Только попробуйте спросить, пошли ли мы к гвардии писать жалобу на патруль.
Прибью на месте.
* * *
— Рита, позволь у тебя кое-что спросить, — Дора подпоясывала красной лентой свое старое белое платье из кружева.
То были ее первые слова, что она произнесла за четыре дня молчания. Я облегченно выдохнула и ответила, как можно более деликатно:
— Да, дорогая.
Подруга в последний раз окинула свое отражение оценивающим взглядом, отвернулась от зеркала и села на пол, даже не тревожась о том, что может помять или испачкать свой чудесный наряд:
— Вот тебе мысленный эксперимент. Допустим, много-много лет назад ты задумала совершить подвиг, восстановить справедливость, так сказать.
— Что за подвиг? — облизала я пересохшие губы.
Долорес подумала, прежде чем ответить с максимальной осторожностью:
— Ты хочешь забрать у одних поганцев то, что им не принадлежит. Долгие годы ты готовилась, училась и искала идеальный момент, чтобы совершить подвиг. И тут тебе предлагают помощь. Есть те, кто хочет того же, что и ты, но в более широких масштабах.
— А что они хотят взамен? — спросила я.
Ответ Долорес стал самым коротким и страшным из всех ответов, что мне приходилось слышать:
— Все.
— Что это «все»? — возмутилась я. — Руку, сердце и прочую требуху?
Дора молчала, перебирая пуговицы на платье. Тревога начала грызть меня во сто крат сильнее:
— Это та дурная компания? Которая тебе заплатила?
Долорес принялась укладывать волосы в корону из кос. Я подошла к ней и дернула за руку:
— Сказала «А», говори «В»! Что ты задумала?!
Дора медленно через плечо развернулась ко мне. Ее темные, как смоль, глаза смотрели словно сквозь меня:
— Я не жду, что ты меня поймешь, — ответила она глухим, незнакомым мне тоном. — Зря вообще завела с тобой этот разговор. Притворись, что этого не было.
— Поздно! — грубо рявкнула я. — Долорес О’Салливан, по-хорошему прошу: ответь мне, что ты задумала!
Каблуки моих туфель вдруг поломались, и я упала на пол. Долорес, прекрасная до холода в жилах, склонилась надо мной и прошипела:
— Не смей на меня орать.
Она взяла с постели венок из огромных кроваво-красных сухих роз, водрузила себе на голову и величаво направилась к выходу:
— Нет! — я схватила ее за ногу. — Дора, куда ты уходишь?!
— На праздник, — ответила она. — Мне пришла в голову одна история, которой не терпится поделится со всеми на костре.
Я с трудом поднялась на ноги и обняла подругу так крепко, словно мои руки могли ее удержать:
— Дора! — умоляла я. — Прошу тебя, не надо! Не уходи!
Раздался глухой смех. Сначала тихий-тихий, а потом превращавшийся во все более истерический, похожий на плач и рев в одном флаконе. А затем я ощутила резкую слабость во всем теле.
— Что ж, будешь первым моим слушателем. Слушай и внимай, Рита, ибо я расскажу тебе историю, что посетила мой разум совсем недавно…
— Что ты сделала со мной…
— Давным-давно жила одна девочка, которая в детстве познала истину, — меня взяли под руки и повели к кровати. — В их королевстве много лет назад странствовал Учитель, что по рассказам сеял разрушения и боль везде, где бы не появился. Даже старейшины боялись его. А девочка нет. Знаешь, почему?
— Прошу… — по моей щека потекла слеза, но я не могла даже поднять руку, чтоб ее вытереть.
— Учитель никогда не был монстром! — прошептала Дора, медленно укладывая меня на постель. — Он всего лишь хотел знать больше и видеть дальше, ну разве это плохо, Рири?
— Нет…
— И я думаю, что нет. Люди боялись его, а надо было просто выйти к нему на встречу, признать и полюбить. Учитель был готов принять к себе всех, но только не тех, кто готов был лизать ему пятки.
— До…
— Маргарита, ты поймешь однажды, что в этом мире прогнили все, — меня придавила к матрасу тяжесть одеяла. — Их притворство, фальшь и лицемерие… Правдив он и только он. Поможет, утешит и научит.
Нужно только попросить. А цена невелика.
Все… Что он попросит.
* * *
— Дора! — я упала с кровати, запутавшись в одеяле.
Комната был пуста и темна. А за окном горели костры и звучали веселые голоса.
На мне было только лишь короткое белое платье, купленное по дешевке в магазинчике для ведуний. Я выбежала в холодную осеннюю ночь без куртки и обуви.
Сколько прошло времени? Она ведь просто пошутила? Вот сейчас найду ее у ближайшего костра!
Череда девочек в белых платьях. Череда венков из роз.
И нигде нет тебя.
Дора?
— Вот ты где! — Неттл подбежала ко мне и весело закружила за руки. — Все веселье пропустила! Госпожа Кларисса пела нашу песню про диких дочерей!
— Отпусти! — прохрипела я. — Неттл!
Кто-то нацепил мне на голову венок из роз. Лепестки упали к моим босым ногам. Я дрожала как в лихорадке, не в силах пошевелиться.
Только тут до них дошло, что со мной что-то не так.
— Рита, — дотронулась до моего плеча Неттл, — ты в порядке?
Учитель, что научит и утешит. Надо лишь отдать ему взамен все, о чем он попросит…
Я закричала, закрыв лицо руками.
Дора!
Взмах крыльев бабочки. Часть I
Вы не против очередной теории?
Пекло, кажется, этот лес уже проник в мою кровь и плоть. Не знаю, сколько прячусь здесь. Я ослаб, не могу даже выйти за водой к роднику. Дело не в ране и не в голоде.
Печаль. Накатывает, как только даешь слабину. Как только останавливаешься в бесконечном беге рутины. Как только потакаешь своей прихоти в отдыхе.
Зачем это все? Ты знаешь, что сдохнешь в любом случае. Решил, что имеешь право остаться в живых?
Ладно, что там про насекомых?
На самом деле это называется «Теория хаоса». Суть проста: «Взмах крыльев бабочки на одном конце света вызывает цунами на другом». Малейшее действие имеет последствия. За все придется отвечать.
Оглядываясь на те далекие, поросшие былью годы, я четко осознаю, что «бабочек» в моей жизни было много. Но самой важной, самой большой была та, что