В равной степени это может быть отнесено и к 9-й армии[606], чьи дивизии прикрывали почти 600-километровый участок границы, и к 19-й[607], которая во Втором эшелоне была левофланговой, южнее которой, от Кременчуга до самого Перекопа дислоцировались лишь незначительные гарнизоны.
Прежде чем называть войсковое объединение ударным, тем более сверхударным, неплохо бы соотнести его боевые возможности с протяженностью занимаемого рубежа. Тогда все становится на свои места.
Если вдуматься, не может вызвать особого удивления и наличие горнострелковых дивизий в указанных соединениях. 12-й и 26-й армиям сам Бог велел, они занимают оборону в Карпатах. Да и 9-я — находилась вовсе не «под Одессой», а прикрывала участок границы от Липкан до устья Дуная. А Липканы — практически предгорья Восточных Карпат. Не спорю, горы на румынской территории. Но мы же, не планируя ударить первыми, не собираемся и отступать до Волги. Не век же нам обороняться. Нельзя же, занимая оборону перед горами, создавать соединения для ведения боев в условиях горной местности в процессе наступления. О таких вещах следует позаботиться заранее.
В. Суворов выдает вполне естественную нацеленность[608] на то, чтобы, отразив удар, перенести военные действия на территорию противника, за разработку наступательных планов и якобы лихорадочную подготовку превентивного удара. Но если наличие горнострелковых дивизий в составе армий прикрытия свидетельствует о намерении Сталина ударить первым, и прежде всего по Румынии, то, скажем, табельное оружие на руках у охранников банка должно по идее свидетельствовать о том, что они обязательно откроют огонь по посетителям.
Приведенные примеры, которые никто и не собирается оспаривать, как видим, вовсе не подтверждают наличия наступательных планов, как, впрочем, и не опровергают этого.
Опровергает другое. Если собирались вторгнуться в Румынию и оставить немцев без горючего, что же помешало? Если Черноморский флот должен был высадить корпус Батова в Констанце[609], отчего же, подойдя к городу, не высадил? Если плацдарм в устье Дуная[610] захватывался для последующих наступательных действий, то почему же не были тут же переброшены на него мехкорпуса и не двинулись на Плоешти?
Ссылки на то, что Гитлер нанес удар первым и тем отвел угрозу от Румынии, несостоятельны. Дело в том, что не только в полосе 9-й армии, но на всем протяжении границы южнее Перемышля противник активности не проявлял. Были, конечно, попытки захвата мостов, где-то румынская рота переправилась на наш берег и была переловлена в плавнях. Вела огонь артиллерия. Бомбили… Но все это — не то. Достаточно упомянуть, что во всем округе в первый день войны от бомбежек погибли всего лишь три (!) наших самолета[611]. Более благоприятной ситуации для вторжения в Румынию, чем та, которая сложилась в первые дни войны, и придумать невозможно. Мехкорпуса Юго-Западного фронта не просто сковывали в течение недели ударную силу Вермахта на юге, 1-ю танковую группу, но в какие- то моменты пытались перехватить инициативу. И пока Клейст не прорвал фронт, не могла двинуться вперед и 11-я немецкая армия, обреченная до поры на пассивное выжидание. Да, 19-я армия Конева, как и большинство частей 16-й армии Лукина, были переброшены на Западный фронт. Но что же не ударила «сверхударная» 9-я, что же два ее мехкорпуса не рванулись к Плоешти?[612] Немцы стояли в центре боевого порядка, по флангам — 3-я и 4-я румынские армии, боеспособность которых сам В. Суворов оценивает так: «…Гитлер говорил, что в критической обстановке румынские войска подведут. Это блестящим образом подтвердилось под Сталинградом»[613]. Кстати, подобная ситуация сложилась именно под Сталинградом. 6-я армия Паулюса в центре, а на флангах румынские и итальянские части. Но то был ноябрь 42-го…
В июне 41-го даже не попытался Южный фронт продвинуться в глубь территории Румынии. А такой удар в самом начале войны имел шансы на успех и мог причинить немцам существенные неприятности. Возможно, они продолжали бы действовать по плану и, постепенно продвигаясь к Минску и Киеву, заставили бы советское командование отвести войска: Но не исключено, что противник сам вынужден был срочно перебрасывать дивизии на юг, ослабив давление на главном направлении, где собственно и решалась судьба приграничного сражения.
Однако дальше десанта в устье Дуная, скорее разведки боем, и обстрела Черноморским флотом Констанцы дело не пошло. Более того. В. Суворов об этом, естественно, не упоминает. Но и знаменитая директива № 3, ставившая перед отдельными фронтами хотя и ограниченные, но наступательные задачи, требовала на флангах, в том числе и в Румынии, ограничиться обороной[614]. И это, на мой взгляд, со всей очевидностью свидетельствует: не только никаких конкретных планов вторжения в советском Генштабе не разрабатывалось, но не было и уверенности, что даже при благоприятном стечении обстоятельств удастся опрокинуть противника и перенести боевые действия на его территорию.
И все же, если мы действительно собирались напасть первыми, если в Белостокском и Львовском выступах и в Бессарабии действительно были сосредоточены и готовы к широкомасштабным наступательным действиям ударные советские группировки, отчего же начало войны сложилось для нас столь трагически? В. Суворов объясняет это следующим образом. Войска якобы скучились у границы и, подвергшиеся внезапному нападению, были разгромлены.
В частности[615], он ссылается на боевые действия 164-й дивизии. Вот что он пишет:
«…Германская армия нанесла удар.
Рассмотрим последствия удара на примере 164-й стрелковой дивизии… В этом районе[616] две реки: пограничный Прут и параллельно ему на советской территории — Днес. Если бы дивизия готовилась к обороне, то в междуречье лезть не следовало, а надо было вырыть окопы и траншеи на восточном берегу Днестра, используя обе реки как водные преграды… В междуречье не держать ни складов, ни госпиталей, ни штабов, ни крупных войсковых частей, а лишь небольшие отрады и группы подрывников и снайперов.
Но 164-я дивизия.(как и все остальные дивизии) готовилась к наступлению и потому Днестр перешла…
Немцы нанесли удар, на пограничной реке захватили мост… и начали переправлять свои части. А мосты позади советских дивизий — разбомбили…
И советские дивизии оказались в западне. Массы людей и оружия… Но оборону никто не готовил, траншей и окопов никто не рыл. Отойти нельзя — позади Днестр без мостов. И начинается разгром…»[617]
Иными словами, для организации обороны следовало бы выбрать рубеж на удалении от 70 до 120 километров от границы, заранее отдав врагу немалую часть советской территории. Предложить такое Сталину, думаю, не осмелился бы даже Жуков. Да и с чисто военной точки зрения подобное решение представляется весьма и весьма сомнительным, так как войска в Львовском выступе были бы уже не просто охваченными, но с южного фланга практически обойдены. Значит, и здесь пришлось бы заранее отвести войска на линию Тарнополь — Броды, оставив без защиты Львов. В нашей стране выстроить оборону подобным образом было попросту невозможно. Идеологическая нацеленность на то, что враг не сможет захватить «ни пяди» нашей земли, что война будет быстрой, бескровной и сражения автоматически перенесутся на его территорию, успела стать догмой не только для партаппарата, но и для политорганов в армии.
Когда начальник штаба Юго-Западного фронта Пуркаев на Военном совете в первый же день войны вполне доказательно обосновал невозможность наступательных действий и предложил организовать оборону, измотать противника и тем самым создать предпосылки для последующего контрудара, произошло следующее.
«На минуту воцарилось молчание… Первым заговорил корпусной комиссар.
— Все, что вы говорите^ Максим Алексеевич, — он подошел к карте, — с военной точки зрения, может быть, и правильно, но политически, по-моему, совершенно неверно! Вы мыслите как сугубый военспец: расстановка сил, их соотношение и так далее. А моральный фактор вы учитываете? Нет, не учитываете! А вы подумали, какой ущерб нанесет тот факт, что мы, воспитывавшие Красную Армию в высоком наступательном духе, с первых дней войны перейдем к пассивной обороне, без сопротивления оставив инициативу в руках агрессора! А вы еще предлагаете допустить фашистов в глубь советской земли!..
Переведя дыхание, член Военного совета (все тот же товарищ Вашугин. — А.Б.) уже более спокойно добавил:
— Знаете, Максим Алексеевич, друг вы наш боевой, если бы я вас не знал как испытанного большевика, я подумал бы, что вы запаниковали»[618].
О какой обороне на линии старой границы речь?! Войска в любом случае должны были защищать передовые рубежи вне зависимости от их конфигурации и оперативной целесообразности., Иное просто не вписывалось в бравурный тон государственной идеологии.