Читать интересную книгу Испытание огнем. Сгоравшие заживо - Одинцов Михаил Петрович

Спросил:

— А как ты терпишь?

— А что делать? Жить захочешь, вытерпишь, может, и больше.

— Ну-ну. Я очень рад за тебя. Спасибо за терпение, а теперь давай на перевязку.

После доклада и разбора, когда остались втроем с командиром и начальником штаба, Мельник в раздумье спросил Митрохина:

— Как докладывать о новой тактике будем?

— А чего о ней докладывать. Из пушек, пулеметов и эрэсов по земле разве можно по-другому как-то прицельно стрелять, кроме пикирования или планирования? Нет, нельзя. Надо идти носом вниз, а хвостом держаться за небо. Но для этого нужно сначала набрать высоту. А где ее набирать? В приказах, в боевом уставе не сказано.

И командир засмеялся, довольный своей изворотливостью, юмором, возвращением Ловкачева и тем, что сегодня первый вылет получился как нельзя лучше.

Для Осипова и еще троих летчиков отдых оказался коротким. Нужно было снова идти в бой. Цель та же — колонна. Матвей понимал, что теперь их туда так просто не пропустят. Поэтому, получив задание, спросил у Русанова:

— Как вы думаете, что сейчас лучше? Поставить на бомбы замедление и бросать с бреющего или повторить с пикирования?

— Я думаю, мелкого огня там очень много. Давай сверху, только повнимательней, чтобы истребители раньше времени не поймали.

— Постараюсь.

Матвей шел к самолету с тревожным чувством. Его машина с чертовой дюжиной на фюзеляже в последнем вылете была побита и теперь стояла на ремонте. Лететь же на чужой явно не хотелось. Он спрятал от других свою тревогу, но сам себя спросил: «Что это — привычка или суеверие?» Усмехнулся и решил ответа на «или» пока не давать. Беспокоил и малый состав группы — две пары. Что ими можно сделать? Ни воздушного боя с толком не провести, ни по земле ударить с чувством. Однако силы в полку были на исходе, а пехота требовала помощи. Надо было лететь.

Линия фронта последние дни вплотную приблизилась к аэродрому. Полет на задание стал занимать всего двадцать минут времени. Двадцать минут, если удастся проскочить зенитные завесы и фейерверки, а потом обмануть немецких истребителей.

Петров оказался уже на самолете Русанова, который выделили Матвею, — пришел проводить в полет. В полку сложилась традиция, что летчика в бой всегда провожает свой техник. Поэтому техник Русанова, доложив Осипову, что самолет готов, отошел. Он стоял у крыла, ревниво наблюдая за происходящим в кабине самолета, готовый помочь, если в том появится необходимость.

— Командир, ремнями поплотней притянись. Застегни нагрудный ремень. Что мы — зря его делали? — сказал Петров.

— Давай твой ремень. Чем черт не шутит.

— Черт не черт, а в случае чего лоб о прицел не разобьешь.

— Ну, все, давай запуск.

Осипов оказался над аэродромом истребителей неожиданно, так как иначе их поведение объяснить он не мог: четверка штурмовиков выполнила один, второй, третий круг над ними. Но никто на сопровождение не взлетал. Наконец в наушниках послышалось:

— Хватит ходить, давай ложись на курс. С тобой пойдет пара.

— Хорошо. Тогда поехали. Цель старая.

Матвей посмотрел на аэродром: две пыльные ниточки, тянувшиеся по земле, оборвались, а на их конце, как две иголки, заблестели зеленью остроносые истребители.

— «Маленький», твой позывной?

— Сто пятнадцатый и Сто двадцатый.

— А мой — Семьсот девятый.

— Ладно. Как пойдем: верхом, низом?

— Бомбы без замедления.

— Понял.

Подготовка к совместному полету и бою была закончена. Будущий успех или поражение теперь определялись многими составляющими. Выход на цель и прорыв через зону огня лежали полностью на совести Осипова. Успех же в воздушном бою определится соотношением сил противников, единством действий летчиков и умением разгадать замысел врага. Свой план боя может оказаться несостоятельным, и тогда потребуется экспромт, импровизация с той лишь принципиальной разницей, что нотными строчками на небесном полотне будут пушечные и пулеметные трассы, а вместо нот на них — самолеты.

Жизнь и смерть встретятся в контрапункте, и может оказаться так, что заключительным аккордом этой какофонии войны станет удар одного или нескольких самолетов о землю. И гибель каждого из них воспримется солдатами, всеми, кто увидит падающий самолет, по-разному: будет падать самолет с крестом — ликующая радость вызовет непроизвольный крик «Ура!», придаст новые силы красноармейцу; упадет самолет с красными звездами — фашистская сторона испытает чувство удовлетворения и с еще большим остервенением полезет вперед.

Победа или поражение, жизнь или смерть, печаль для одних и радость для других — реальная дикость войны — сейчас летела на группу Осипова со скоростью около ста метров в секунду. И если бы летчики не несли сейчас в своих сердцах уверенность в победе и надежду на жизнь, любовь к Родине и ненависть к врагу, которые утверждали в них жизнь, то вряд ли нашлись бы у них силы переступить огненную черту.

…Линия фронта. Она вновь сдвинулась на восток и теперь своим острием перерезала железную дорогу, идущую из Волчанска на Купянск. Горели хаты и скирды старой соломы, горели машины, а местами и сама земля. Дым сносило к югу разноцветными хвостами, которые вдали от огня растрепывались ветром вширь, становились прозрачными, и сквозь них было видно, что делается внизу. К фронту тянулись вдоль дорог пыльные шлейфы.

Матвей, осмотревшись вокруг и убедившись, что в воздухе врага близко нет, добавил скорости и пошел наискось через пылящие дороги. На глаза попалась речушка с двумя рядом стоящими мостиками. Западный берег был запружен войсками, которые подходили быстрее, чем переправлялись.

Немцы тоже увидели самолеты и открыли заградительный огонь, пытаясь сбить их с курса.

Матвей положил группу в змейку, а сам лихорадочно думал, что делать: бить мосты или войска? Мосты соблазнительнее. Но если не попадешь, бомбы уйдут впустую. Лучше войска, тут промаха не будет.

Приготовились. Бомбы серией на войска. Проскочил еще один огненный частокол и пошел в пикирование. Бросил быстрый взгляд назад: «илы» висели рядом, опустив свои железные носы к земле.

И снова глазами в прицел: машины и танки быстро росли в размерах. Наконец угол прицеливания и высота сброса совпали.

— Приготовились! Бомбы!…

Вышел из атаки, дал мотору полную мощность и боевым разворотом вверх, чтобы ударить по фашистам еще раз.

— Семьсот девятый, закругляй. Я тебе помочь уже не могу. Со мной четыре «шмитта».

— Не вижу. Теперь уже надо доделать атаку.

— Смотри, подо мной еще четыре, на тебя пошли.

Матвей посмотрел, но «мессеров» не увидел. Если немцы не ждут от них новой атаки и построят свой маневр на их уход, то он успеет без помех выполнить вторую атаку.

Передал:

— Разворот покруче. Залпом все эрэсы, потом к земле и змейку парами. — Снова посмотрел назад: не видно сверху. Подумал: «Плохо. Если они сзади и под нами, побьют на пикировании или при выходе из него».

Впереди показалась дорога, и он повел штурмовиков вниз. Прицеливаясь, Осипов отметил про себя, что огня с земли нет, значит, «мессершмитты» где-то рядом.

Но сделать что-либо по-другому было уже нельзя. Теперь все решали секунды. Переставил прицел на стрельбу, дал залп из всех видов оружия. Взвизгнув, словно огненный бич, ушли эрэсы, зарычали пулеметы, загрохотали пушки. Самолет от их работы дрожал. Начал вывод из атаки, и в это время чем-то гулко ударило сзади. Смотрегь назад было некогда. Резкое движение ногами, и машину юзом вынесло из очереди в сторону.

— Ниже к земле! Я пошел верхом направо.

Он положил самолет в разворот и оглянулся. Вторая пара целая, а он один. Еще круче разворот. Напарника нет, а на хвосте четыре «мессера»: двое за ним и двое за ведомыми. Вторые оказались перед ним боком, но прицелиться Матвей не успел. Дал длинную очередь. Немцы дрогнули и вышли из атаки. Теперь быстрее влево. Но сзади опять хлестнуло. «Пока жив!» И снова наискось к Осипову неслись два штурмовика и пара «мессеров» за ними. Он почти в лоб открыл огонь. Немцы отвернули. А теперь разворот в обратную сторону! Не разворот, а дикость! Руль поворота ногой до отказа — и самолет каким-то немыслимым пируэтом занес хвост в сторону и понесся в новом направлении, а очередь врага — мимо. Еще раз вышел в лобовую. Поймал-таки одного «109-го» с большим упреждением в прицел и с остервенением нажал на все гашетки. «Мессершмитт» неуклюже дернулся, перевернулся животом вверх, точно оглушенная рыба. Сзади показалось пламя.