Читать интересную книгу Битва за космос - Том Вулф

Остальные шестеро парней тоже поехали с Элом в Белый дом, но их жены остались на Мысе. А когда астронавты прилетели обратно в Патрик, жены вышли на летное поле встречать самолет. И у всех был лишь один вопрос: «Как в жизни выглядит Джекки?»

Загадочная и элегантная Жаклин Кеннеди красовалась в каждом журнале… И естественно, все женщины испытывали любопытство. А ведь супруги астронавтов все еще оставались женами младших офицеров, которые видели людей вроде Джекки Кеннеди лишь на страницах журналов и газет. И в то же время они уже начинали понимать, что являются частью этого странного мира, в котором действительно существуют Те Самые Люди.

«Как в жизни выглядит Джекки?»

Вскоре все они смогли познакомиться с ней лично. Астронавтов приглашали на закрытые ланчи в Белом доме, на которых было так много слуг, что, казалось, за каждым стулом стоит по одному официанту. И действовали все они так слаженно, будто играли в баскетбол. Кеннеди очень тепло относился к астронавтам. Он искал их расположения. Тот самый сияющий взгляд время от времени появлялся и на его лице. Теперь все было пронизано духом мужской чести, и даже президент США становился совсем другим человеком, благоговеющим перед нужной вещью. Что же до Джекки, то у нее были классическая улыбка южанки, которой она, вероятно, научилась в Виргинии, спокойный голос и улыбка, обнажающая зубы. Эта женщина почти не двигала нижней челюстью, когда говорила. Казалось, что слова проскальзывали у нее между зубами, словно крохотные жемчужины. Конечно, перспектива ланча с семерыми пилотами и их супругами не слишком-то воодушевляла Жаклин Кеннеди, если воодушевляла вообще. Но никто не мог держаться с гостями добрее или внимательнее. Она пригласила Рене Карпентер прийти в гости лично к ней, и вот они уже беседовали, как две старые подруги, обо всем на свете, в том числе о воспитании детей в нынешние времена. Вот так… Внезапно на сцену вышла Почтенная Миссис Астронавт и оказалась на высочайшем уровне американской светской жизни, рядом с самой Джекки Кеннеди.

А для ребят началась райская жизнь. Конечно, ничто не изменило их – в духе Эдвардса – идеалов. Просто к невыразимым контрастам жизни астронавта добавилось еще нечто новое и удивительное. Через несколько часов после ланча в Белом доме или катания на водных лыжах в Хайанис-Порт они могли снова оказаться на Мысе, где опять возвращались к выпивке-и-автомобилю в этом удивительном царстве низкой арендной платы, в очередной раз садились в свой «корвет» и мчались по обочинам этих каменистых баптистских дорог, закатывались на всю ночь в вагон-ресторан, чтобы попить кофе и подготовиться к предстоящим тренировочным полетам. И когда они снова облачались в свои синтетические рубахи и широченные штаны, их никто не узнавал, и это было даже к лучшему. Зато можно было просто сидеть, пить кофе, курить и наблюдать за двумя полисменами с рациями в карманах под соседним навесом. Из рации доносился негромкий голос: «Тридцать первый, тридцать первый… Вирджил Уайли отказывается вернуться в свою комнату на Рио-Банана». И полицейские переглядывались, словно говоря: «Ну и что? Стоит ли ради этого отрываться от тарелки французского жаркого с овсяными хлопьями?» – а потом вздыхали, начинали вставать, застегивать кобуры и все-таки направлялись к двери, как раз в тот момент, когда в заведение вваливался старый нищий, местный бунтарь, пьяный как свинья. Он спотыкался, отталкивался от двери и, на согнутых ногах, падал на стул возле стойки.

– Как дела? – спрашивал он официантку.

А та отвечала:

– Так себе. А у тебя?

– А у меня больше нет никаких дел, – говорил нищий. – Все утонуло в грязи и больше уже не поднимется.

Потом, не дождавшись ответа, повторял:

– Все утонуло в грязи и больше уже не поднимется, – а лицо официантки принимало настороженное и отстраненное выражение.

А ребята радостно улыбались, потому что они сидели здесь и слушали оживленную вечернюю беседу пьянчуг из самого дешевого района Мыса, а ведь всего лишь двенадцать часов назад астронавты склонялись над столом в Белом доме, стараясь поймать мелкие блестящие жемчужинки слов самой знаменитой болтуньи в мире. И самое удивительное, что каким-то образом они неплохо существовали в обоих этих мирах. О да, это был совершенный баланс легендарного Эдвардса – Мьюрока времен Чака Йегера и Панчо Барнес… И теперь всему этому было уготовано блестящее будущее с неограниченным бюджетом.

По сути дела, астронавты стали символами не только «холодной войны» Америки против Советов, но и политического реванша самого Кеннеди. Они сделались пионерами «новой границы». Кеннеди собирался победить могущественный «Интеграл» на Луне, а они были его бесстрашными разведчиками. Их уже никоим образом нельзя было считать обычными летчиками-испытателями и уж тем более – объектами испытаний.

Гасу Гриссому это было очень даже на руку.

Гас был заявлен на второй полет системы «Меркурий-Редстоун», запланированный на июль. Ему должны были предоставить обновленную капсулу, которую переделали с учетом требований астронавтов, чтобы те были в большей степени пилотами. В отличие от капсулы, в которой летал Шепард, у Гриссома уже имелись окно, а не просто люки; новый набор ручных регуляторов, чтобы ориентация капсулы больше напоминала управление самолетом; и люк с пироболтами – астронавт мог взорвать их и вылезти из капсулы после приводнения. Тем не менее сам полет должен был стать повторением полета Шепарда, то есть суборбитальным прыжком с трехсот миль в Атлантический океан. Некоторые изменения в план полета помогал внести сам Гас. Поскольку Гриссом собирался лететь следующим, он присутствовал на отчетах Шепарда на острове Гранд-Багама. Никто, даже сотрудники НАСА, открыто не критиковал Эла, однако чувствовалось всеобщее скрытое критическое отношение к тому, как первый астронавт вел себя в конце полета, когда перегрузки стали нарастать быстрее, чем он ожидал, а Эл в отчаянии глядел в люки, пытаясь отыскать какие-то там звезды. Некто из Отдела летных систем все время спрашивал Шепарда, не оставил ли он включенной кнопку ручного контроля после перехода в автоматический режим. Это могло вызвать повышение расхода перекиси водорода – топлива, на котором работали двигатели ориентации капсулы. В принципе, такая ошибка не имела особого значения при пятнадцатиминутном суборбитальном полете, но могла сказаться при орбитальном. Эл отвечал, что он вряд ли не выключил кнопку, но сказать наверняка не может. А тот человек из НАСА снова задавал свой вопрос. Это был первый признак того, что парни вплотную подошли к важной истине, связанной с космическими полетами. Астронавты не поднимали капсулу с земли, не набирали на ней высоту, не меняли ее курса и не сажали ее. То есть они не летали на ней – и нельзя было оценить, насколько хорошо они вели ее, как это делалось во время летных испытаний или в бою. Здесь оценивалось лишь то, насколько хорошо астронавты заполняли пункты в карте контрольных проверок. И чем меньше оставалось там незаполненных пунктов, тем больше имелось шансов, что полет признают «отличным». Каждый полет был настолько дорогостоящим, что всегда находились люди – инженеры, врачи и ученые, – которые старались загрузить карту контрольных проверок своими маленькими «экспериментами». Решить эту проблему можно было так: позволить вписать в карту только «относящиеся к делу» пункты, а от остальных по возможности отказаться. Испытание системы ориентации капсулы было приемлемым, потому что явно «относилось к делу». Это напоминало полет на самолете. В общем, ко времени запуска карта контрольных проверок Гаса Гриссома была максимально урезана, за исключением моментов, связанных с испытаниями нового ручного регулятора.

Гас оставался в гостинице «Холидей» практически почти до самого полета, поддерживая нужное напряжение. Он немного сократил занятия водными лыжами – своим любимым видом спорта – и ночные гонки по шоссе, чтобы не разбиться как раз накануне полета, но в основном на Мысе, в этом раю «летучих жокеев», все шло как обычно.

Вечером, как раз накануне полета, Гас отправился попить коктейль, чтобы немного расслабиться, и встретил не кого-нибудь, а Джо Уокера. Джо отпустили на несколько дней из Эдвардса, чтобы он поприсутствовал при запуске, – и вот он здесь. К июлю 1961 года Джо Уокер и Боб Уайт провели отчаянные эксперименты с Х-15. В апреле Уайт установил новый рекорд скорости – 4,62 Маха, то есть больше трех тысяч миль в час, – а в мае Уокер побил его, достигнув 4,95 Маха; в июне Уайт взял реванш – 5,27 Маха Х-15 теперь был оснащен большим двигателем, XLR-99, который обеспечивал пятьдесят семь тысяч фунтов тяги. Истинные братья были готовы на все, чтобы достичь своей цели – скорости 6 Мах и высоты свыше пятидесяти миль… в пилотируемом полете! В пилотируемом! Об этих планах можно было прочитать в прессе… если бы кто-нибудь заинтересовался ими. Но сейчас все на свете затмил полет Гагарина, а вслед за ним – полет Шепарда… поединок в бою за небеса. На самом деле Уокер добился на Х-15 4,95 Маха – высочайшей скорости за всю историю авиации – в тот самый день, когда Кеннеди выступал перед Конгрессом и говорил о полете на Луну… И в сравнении с перспективой межпланетного путешествия рекорд Уокера выглядел совсем незначительным. Но правда должна была открыться! Именно об этом думал Джо Уокер, когда случайно встретил Гаса Гриссома в «Холидее».