с бабушкой живут в пристройке по соседству. С возрастом им стало трудно самим о себе заботиться, папа переоборудовал конюшню, и они перебрались туда. Так что да, особо не разгуляешься.
Пока она рассказывала, я стер из сознания загородный домик пополам с соседями, который уже успело нарисовать мое воображение, и заменил его шикарным историческим особняком с раскидистой елью в прихожей, каменным плиточным полом, носками, полными новогодних подарков, над камином. По вечерам обитатели дома, должно быть, играют в настольные игры. Вот какая она, «обыденность» Лоры.
– Но вообще я очень люблю Рождество, – сказала она. – Всегда чувствую себя в этот день маленькой девочкой, а еще просто обожаю передавать традиции из поколения в поколение. Мама обещала в этом году научить меня готовить пирог, который она всегда печет к рождественскому ужину. Этот рецепт ей передала бабушка, а той – ее бабушка. Он у нас передается по женской линии.
Тут нам принесли заказ, и я сменил тему.
* * *
Всю неделю я думал, что же делать со счетом. Вот почему я сперва предложил что-нибудь выпить, признался я Дэзу. Мы бы по очереди оплачивали напитки, и вышло бы куда проще. Но сейчас на дворе двадцать первый век, возразил Дэз. Она ведь работает, так? Ну вот и раздели счет пополам. Зачем тебе пташка, которая воспевает свободу женщин, только когда это ей самой выгодно? Справедливо, согласился я, но, может, ей джентльмены по нраву, так что надо хотя бы предложить.
Но волноваться не стоило. Официант поставил поднос посередине, и я один протянул к нему руку.
– Спасибо тебе большое, – сказала она, пока мы, встав из-за стола, надевали пальто. – Все было очень вкусно. Я же тебе говорила, что тут замечательно!
– Вот, не забудь, – сказал я.
Мы одновременно потянулись за оставшейся на столе перчаткой, и наши пальцы соприкоснулись. Лора отдернула руку, будто ее током ударило.
– Спасибо, – сказала она, взяв перчатку и пытаясь скрыть вспыхнувший румянец.
Мы вышли из ресторана и остановились на расстоянии нескольких футов друг от друга, провожая взглядом проносящиеся мимо автомобили.
– Можем пойти куда-нибудь выпить, если хочешь, – предложил я, не зная, что сказать.
– Лучше не надо, – ответила она, опустив взгляд на мою обувь. – «Маргарита» уже сделала свое дело. – И тут она подалась вперед, поцеловала меня в губы, а я подхватил ее, чтобы помочь удержать равновесие и спасти от падения под колеса проезжающей мимо машины.
Она отскочила назад и рассмеялась в кулачок.
– Вот это я осмелела, а! Прости!
– Ничего страшного, – ответил я.
– Правда? – Она задумчиво улыбнулась. – Вечер был чудесный. Захочешь повторить – дай знать.
Она была хорошенькой, доброй, интересовалась моей жизнью, очаровывала своей рассудительностью. Может, такой и должна быть встреча с человеком, рядом с которым ты сможешь остепениться, может, в этом вся соль? Не в фейерверках и тугом узле страха в груди, а во вдумчивом разговоре и, возможно, в ощущении, что другого к тебе тянет куда больше, чем тебя к нему. Ничего подобного в моей жизни еще не случалось. Может, и зря.
– Обязательно, – заверил я Лору, достав сигарету. – Почему бы и нет?
– Отлично! – Лора улыбнулась хмельной, счастливой улыбкой. – Тогда пиши, буду ждать от тебя предложений! – Она вскинула сумку на плечо и зашагала в сторону станции. – Я и правда славно провела время, Ник Мендоса, – крикнула она, полуобернувшись. Но слова эти звучали заученно, точно она заранее отрепетировала их перед зеркалом.
Я проводил ее взглядом.
2003
Из того разговора память сохранила только несколько фраз. Не помню, о чем мы говорили до того и к чему пришли в итоге. Помню только вот что.
Мы у нее в машине, на заднем сиденье, на улице дождь, по стеклу катятся капли. Ее нога лежит у меня на коленях, и я ее глажу.
– Как думаешь, мы станем друзьями? – спрашиваю я, скользя кончиками пальцев по ее колену, покрытому мягкими волосками. – Ну, в будущем. Продолжим ли мы общаться?
Анна смотрит на меня долгим, немигающим взглядом. Едва заметно качает головой.
– Слишком уж много искр, – говорит она. – Не хочу подхватить одну и вспыхнуть.
Середина восьмидесятых
Было субботнее утро, и папа уехал на турнир в Хартфордшир. Уехал рано, с приличным запасом, сунув под мышку обед, приготовленный мамой, и положив в багажник свои клюшки. Мама теперь принадлежала только нам.
Это были счастливые деньки. Мама разрешала нам смотреть фильмы запоем, не вылезая из пижамы, даже если стояла солнечная погода. Папа ни за что не позволил бы пялиться в телевизор, если на улице светит солнце. Он непременно выгнал бы нас гулять, заметив, что надо ценить эту жизнь, а сам развалился бы в кресле перед экраном и включил бы то, что ему самому нравится.
А вот мама разрешала нам делать что вздумается. Будто знала, что времени у нее мало и не стоит растрачивать его попусту.
Мы смотрели в окно, как папа отъезжает от дома, а потом на лестнице послышался звук шагов, и мы нырнули под одеяла. Мама открыла дверь и просунула голову в комнату.
– Пойдемте! – шепнула она нам, и мы тотчас соскочили на пол, промчались по лестнице, скользнули к ней в спальню и прыгнули на кровать.
Это была еще одна запретная радость. Когда нас донимали кошмары, мама приходила к нам в спальню и устраивалась на краешке одной из кроватей. Если слезы не прекращались, она оставалась с нами до утра.
– Давайте палатку построим! – предложил Сэл, зарывшись под одеяло.
– Тогда вам нужны подушки, – заметила мама и передала их ему. Сэл поставил их вертикально, наподобие палаточных колышков – и мы заползли в наше новое убежище.
Сэл уселся посередине, скрестив ноги, и огляделся. На его губах играла едва заметная улыбка, а руки он сцепил на коленях, задумчиво барабаня по коже большими пальцами. – Места тут хватит только на троих, – заключил он. – Больше ни для кого. Остальным вход воспрещен.
– А как же папа? – спросила мама.
Сэл покачал головой.
– Где ему тут уместиться? – спросил я у мамы.
Она оглядела тесное пространство. От нашего дыхания в палатке стало жарко.
– Может, у нас получится слегка его уменьшить. Но скоро ведь и вы тут помещаться перестанете. Будете расти все больше и больше, а потом тоже станете взрослыми.
– А ты? – спросил я. – Тоже будешь расти?
Мама улыбнулась и покачала головой:
– Когда становишься взрослым, расти прекращаешь. Зато начинаешь усыхать.
Сэлу все это показалось ужасно смешным. Он задрал свою пижамную куртку с динозаврами и постучал кулаком по животу.