Я даже не оставила записку.
Я следую за толпой в аэропорт, шум болтовни и суматохи омывает меня. Я делаю несколько шагов от ворот, сердце сжимается от боли, томящаяся от любви душа разрывается на тысячу кусочков. У меня был секс вне брака с мужчиной, которого я едва знала, и оставила его без всего, даже без прощальной записки. У меня нет мобильного телефона. Я не взяла свой планшет или Fourth Dimension - издание iPad. Он никогда не узнает, где я, даже если он склонен преследовать меня.
Я спотыкаюсь неравномерно в сторону от ворот, услышав знакомый, протяжный звук акцентов Джорджии. Я чувствую, что мой собственный акцент возвращается, и я не сказала ни слова.
У меня было четыре с половиной часа, чтобы беспокоиться и думать, но я не приблизилась к осознанию того, что правильно или почему я вернулась в Джорджию. Все, что я знаю, что хочу вернуться домой — поехать в дом отца, принять душ и спать вечность.
И затем... я чувствую слишком знакомое покалывание кожи и чувств, и ёканье в животе. Горячие, сильные, неумолимые руки обвились вокруг моих бедер и потянули назад. Я почувствовала его грудь своей спиной. Я не повернулась, чтобы узнать его; я привалилась к нему спиной и заглушила рыдания руками.
— Ты не можешь убежать от меня, Грэй, — его голос мягкий, мощный и интимный.
— Как... как ты узнал?
Он смеется.
— Я почувствовал, как ты встала. Слышал, что ты плачешь. Я знал, у тебя паника, и я знал, ты должна это сделать. Я позволил тебе уйти, и последовал за тобой. Я был прямо позади каждого твоего шага. Я сел в первом классе, и ты не видела меня. Но я наблюдал, как ты плачешь, одна. Я видел, как ты мучаешься.
— Доусон, я... мне жаль. — Мой акцент, который я так упорно пыталась устранить, вернулся со всей силой, такой же сильный, как когда я была невежественной, в основном счастливой пятнадцатилетней девчонкой. Я подавила возражающий смех.
— Боже. Послушай меня. Я снова звучу как деревенщина, и я вернулась лишь пять минут назад.
— Я люблю твой акцент. Отпусти его. Просто будь собой. Будь Грэй Амундсен.
Мы не двигались, и люди вертятся вокруг нас, как грязная вода реки завихряется вокруг скалы.
— Я не знаю, кто это, — сказала я, позволяя голове откинуться на его твердую грудь.
Он убирает прядь медово-светлых волос за мое ухо.
— Да, ты знаешь. Знаешь. Ты Грэй. Студентка смешанной экранизации. Дочь пастора из Мейкон, Джорджия. Ты самая красивая женщина, которую я когда-либо встречал, и ты самая опасно чувственная женщина, которую я когда-либо встречал. Ты безнадежно невинна, немного наивна, очень упряма, и нелепо мила, когда злишься. Ты заставляешь мой член твердеть одним взглядом, и ты понятия не имеешь, что делаешь. Ты подарила мне лучший день за всю мою жизнь, и потом ты убежала от меня, и я знал, что ты это сделаешь, — шепчет он в мое ухо; Я не дышу, пока он говорит. — Ты любишь меня. И я люблю тебя. Это не грех. Или если это так, мне не важно. И ты скучаешь по отцу. Вот почему ты вернулась.
— Я - что?
Он берет мою руку и уводит меня.
— Мы собираемся увидеться с твоим отцом. Ты скучаешь по нему, и хочешь, чтобы он вернулся в твою жизнь. И ты собираешься познакомить его с твоим парнем, знаменитым актером.
— Собираюсь? Я? — Я быстро иду рядом с ним, пока он делает длинные, целенаправленные шаги.
— Ага.
— Ох. Я обдумываю все, что он сказал, пока он оформляет аренду машины.
Он искусно игнорирует взгляды и шепот людей, которые узнают его, и я пытаюсь делать то же самое.
Мы нашли нашу арендованную машину, однолетний красный кабриолет Корвет. Он скользит на водительское место и поворачивается ко мне.
— Адрес?
Я не задумываясь, говорю.
— 16543 Мэпл Гров Авеню. — Я в замешательстве моргаю. — Погоди. Мы на самом деле едем в дом моего отца?
Он отступает и выезжает с парковки гаража, прежде чем ответить, вбивая адрес, который я дала ему, в свой телефон, приложение GPS, скорее всего. Когда мы направляемся к родительским — моего отца — окрестностям, он лишь улыбается мне.
— Грэй, просто дыши. Я люблю тебя. Если ты не скажешь мне, без вранья, что не любишь меня, тогда все будет в порядке.
— Я люблю тебя. Правда, — шепчу я, и слова теряются в шуме ветра, когда Доусон опускает крышу.
Он все равно слышит, или читает по губам, или он просто знает правду.
— Хорошо. Тогда все будет в порядке. Ты любишь меня. Я люблю тебя. С остальным мы справимся. — Он посылает мне острый взгляд. — Ты жалеешь о том, что мы сделали? Что у нас есть?
Я яростно качаю головой.
— Нет! Я не… я не жалею. Это было… это было из ряда вон выходящее. Я просто... все перемешалось. Я не знаю, во что верить.
— Верь в меня. Верь в то, что я люблю тебя. — Он улыбается мне. — И верь в то, что однажды, когда все немного устаканится, я заставлю тебя кончить так много раз, что ты не сможешь ходить после этого несколько дней.
— Я уже едва могу ходить, — признаюсь я. — Я воспалена.
Он просто улыбается.
— Это был лишь разогрев, малыш. Я не начал раскачивать твой мир. Ты можешь в это поверить.
Я дрожу от горячего, голодного блеска в его глазах, и я верю ему. Я все еще запутана, но Доусон здесь, рядом со ной, любит меня, даже, если я убежала.
Я пытаюсь дышать, и стараюсь представить, что скажу папочке. Я даже не знаю, с чего начать.
После полуторачасовой нервной поездки из Атланты в Мейкон, мы останавливаемся у двухэтажного колониального дома из красного кирпича, в котором я выросла. Там, на лужайке, табличка «ПРОДАЕТСЯ», а поверх нее большим красным маркером написано «ПРОДАНО». Мой желудок сжимается. Папочка всегда парковался на подъездной дорожке, так что члены его паствы всегда знали, что он дома и доступен. Я выбралась из Корвета, Доусон позади меня, и подошла ко входной двери. Она заперта. Я нащупала кольцо от ключей в сумочке, так давно не использованных, и попробовала дверной ключ, от которого не избавилась. Он не подошел; замки сменили.
— Он... переехал, — остолбенела я.
— Дерьмо. Что теперь? Ты знаешь его номер? Или где ты можешь найти его? — Доусон рядом со мной, и моя рука в его. Я не помню, чтобы переплетала свои пальцы с его, но это успокаивает меня достаточно, чтобы я смогла дышать.
Я отхожу от двери, спотыкаюсь, падаю вниз, перескакивая по трем ступенькам на тротуар, от падения меня спасает Доусон, и помогает сесть в машину. Я сижу на кожаном сидении цвета слоновой кости и вдыхаю в свои легкие горячий воздух Джорджии.
— Церковь. Он будет в церкви. Выезжай обратно на главную дорогу и поверни направо.
Двадцать минут спустя мы на самой пустой парковке Современной Мейконской Баптистской Церкви. Это огромное, развалившееся здание, с возвышающейся традиционной колокольней над главным святилищем, все сделано из белокаменных блоков и темных деревянных колонн по бокам. На месте у главного входа стоит старая модель красного Форда Тауруса. Машина принадлежит Луизе, папиному секретарю. Рядом с Таурусом древний F-150, который должен быть зеленым, но сейчас он весь ржавый, с красной слякотью и брызгами грязи, который принадлежит Джиму, дворнику. Там еще одна машина, она принадлежит Дугу, ассистенту пастора, и еще несколько других, которые я узнала не сразу. В нескольких местах от этих машин - папин серебряный трехлетний «BMW». Он здесь. Конечно он здесь.